А, право, жаль сарафана! или Заметки дилетанта о кройке и шитье.

[dobutsuco]

Часть 2.


Вещи в прежние времена шили добротные, по многу лет не было им сносу, и, впервые надев сарафан тоненькой, что веточка, молодкой, совершенно спокойно продолжала пра-пра-пра-бабка носить его, и когда в положенный срок округлялся у нее животик, и даже обретя пристойную матери семейства дородность – лишь бы хватало обхвата над грудью. Впрочем, на крайний случай талийку нетрудно расставить, а ежели образуется на боку некрасивая прореха, так прикрыть ее душегреей – и тепло, и прилепо!

Кстати, обратите внимание на сведенные вместе лямки. Думается, большинству из нас хорошо известно, как часто спадают с плеч даже самые точно подогнанные бретельки. А уж учитывая вариабельность размеров старинной одежды... Немного бы наработала жница, коли б пришлось ей все время отвлекаться на лямки! А уж боярыня, приветствующая дорогих гостей чарой и поцелуем и оправляющая сарафан после каждого поклона, и вовсе выглядит «смеху подобно». Поэтому в конце концов появляется такая вещь, как вилка, чаще именуемая лягушкой (любили русичи пошутить!). Смотрим фото ниже, а лучше заглянем вот сюда:club.season.ru/index.php?showtopic=12054

Самокритично признаю, что лягушка здесь посажена высоковато... ну да, думаю, принцип ясен. Лямкам просто некуда падать – если одна сдвинется от слишком энергичного движения, вторая удержит ее на месте.

Крой универсален и еще в одном отношении. Рассмотрим тот же сарафан еще в одном ракурсе. Видны ли клинья с боков? Три прямоугольных полотнища, четыре клина – единая для всех основа. А вот дальше...
Четыре подклинка – девка-крестьянка, рукодельница-работница, первая на огороде, не последняя и в хороводе. Не богато живут, немного тафты аль бухарской зендяни смог купить батюшка, да и то коштовато встало – но ведь последнее это дело, на дочке выгадывать. А может, и нисколько не замог купить, придется обойтись домотканой крашениною. Ништо, были бы руки у девки тем концом вставлены – сошьет да разошьет многоцветными узорами, любо-дорого глядеть, выйдет на улицу, глянет на село – так словно ясно солнышко заалеет.
Шесть подклинков – боярышня. Доброго роду дочь отецкая, в холе да неге росла, в высокой своей горнице шелками по бархату вышивает, всякий день со старой мамкою стоит заутреню, усердно кладет поклоны... право, что за гибкий стан, что за русая коса мало не до полу падает! В жемчугах да переливчатом атласе, стыдливо тупит очи долу, редко-редко, несмело подымет взгляд – ах, что за синь из-под бархатных ресниц! Ты постой, постой, красавица моя... окинет дивным взором и вмиг исчезнет, будто мечтанье. Лишь вильнет узорный подол, да легонько простучат алые выступки...
Восемь подклинков – дерзкая плясунья. Не самое почтенное занятие (иные, может, и вовсе за волочайку держат!), не самое и доходное. У нее, может, единственное только платье и есть, и то не пораз чинено и многошовно... благо, не сильно бросается в глаза за бесчисленными складками. Но вот летит она, вьется в вихре цветастого шелка, бьются долгие рукава лебедиными крылами, и где уж там суровый Домострой, где мудрые поучения святых отец... у всякого лишь одна мысль – как бы сорвать поцелуй с улыбчивых вишневых губ!
А знаете, в чем еще проявляется универсализм старинного платья? В том, что оно одинаково ловко сидит на любой фигуре. Взять тот же косоклинный сарафан. Спереди он красиво обтягивает грудь и мягко струится вниз, равно скрывая и излишнюю полноту, и излишнюю худобу (что хуже), и чересчур низкую или высокую талию... да мало ли что еще. А сзади – разворачивается пышным хвостом!

Не столь ярко выражено это в мужском платье... но, впрочем, предки наши умели обыгрывать недостатки внешности (недаром ведь и поговорка сложена: «Дал бы бог дородства, красоту сама добуду!»). Стройный молодец сам по себе пригож – огрузневший с возрастом дяденька нарочно подвяжет пояс пониже, подчеркнет пузеню. Пусть все видят: солидный хозяин, домовитый, не из тех, что с редьки на квас перебиваются. Красовался по молодости русыми кудрями – как начнет лысеть, так острижется до предела коротко, наденет шелковую тафью, шитую шелками и жемчугом. Все новая украса!
Не мыслил русский человек свою жизнь без украс. Ничто не выходило из-под его трудолюбивой руки просто так – «лишь бы было». Все-все, от избы до прялки или полотенца – непременно щедро изузорено, резьбою ли, вышивкой, или яркими красками «расписано шаровидно». Отчасти из мистических соображений, отчасти потому, что приятно похвастаться: а я еще и вот как умею – а вы? Сделать красиво – себе в почет, людям на радость. Может, оттого и не прижилась на Святой Руси ни одна из бесчисленных разновидностей манихейства, что никто и никогда не убедит русича, что божий мир – ужасен, а красота – это зло.

То еще ежеденная сряда, а уж ежели праздничная! Тут уж и всякие излишества (при внимательном рассмотрении оказывающиеся не такими уж и излишними), тут и долгие рукава – взмахнуть и в пляс! (А при надобности таким рукавом можно, например, ухватить раскалившийся на морозе полоз, чтоб вытащить опрокинувшиеся в сугроб сани. Пригодится и кровь унять, как мечтала Ярославна).

А уж вышивки-то, а уж шитья, да галуна, да золотного кружива! И, разумеется, мех – гордость и богатство лесной Руси.


Вышивка на алом коротеле – традиционный растительный узор, на лиловом – авторская фантазия по мотивам ростовской финифти.
Русь славилась вышивальщицами. Шили шерстями, шелками, золотом и жемчугом (как на голубом атласном саяне выше), вышивали даже целые картины и иконы. Когда купцы стали провозить на Русь узорчатые восточные материи, наши соотечественницы, не умея изготавливать подобных и все же не желая уступать заморским соперницам, начали воспроизводить причудливые персидские узоры с помощью вышивки.
А еще... ох!.. ГОРШОЧЕК, НЕ ВАРИ! Потому что говорить обо всем этом можно часами, а размер статьи и так уже зашкаливает за всякие разумные пределы. Поэтому заканчиваем, а напоследок, вместо традиционных «выводов и предложений» - немного классики.
«Подлинно, нынешние наряды на смех всему миру. Коли уж и вы, батюшки, обрили себе бороду и надели кургузый кафтан, так про женское трепье толковать, конечно, нечего: а право, жаль сарафана, девичьей ленты и повойника. Ведь посмотреть на нынешних красавиц, и смех и жалость: волоски-то взбиты, что войлок, насалены, засыпаны французской мукою, животик перетянут так, что еле не перервется, исподницы напялены на обручи: в колымагу садятся бочком; в двери входят - нагибаются. Ни стать, ни сесть, ни дух перевести - сущие мученицы, мои голубушки». А.С.Пушкин. «Арап Петра Великого».