Я напишу тебе любовь.
Любовь. Завтрак. Время: Осень.
читать дальше
Я берег руки. Руки – единственное, что есть во мне красивого, или что можно показать, как красивое. Не готовил толком, все делал, буквально оттопырив пальцы, чтоб не порезать, не поцарапать, не натереть какую-то мозоль.
Две недели, две недели удивительно теплого, пронзительно-золотистого сентября.
Она приедет в конце месяца.
Занятия, работы, подготовки, надо сдать, сроки-сроки… все как-то плавно движется, чтоб настало – день сдачи и ее приезд.
Я словно остекленел и, зная, что она придет, был спокоен, как во сне. Все неприятности случаются не со мной, потому что я ее увижу, и все будет хо-ро-шо.
Какая-то возня накануне, хлопоты с костюмом, волосами, непременно эти туфли. Нет, не ботинки даже: тонкая кожа, такая колодка, просто шик.
И еще, помню, бегал фотографироваться на пропуск. Так разволновался, что, наверное, на проспекте трижды проскакал мимо фотостудии. Наконец, нашел, сфотографировался и еле удрал от фотографа, вцепившегося в мои кисти и расквохтавшегося про рекламу с руками: что ж я раньше не пришел, именно такие красивые ему и нужны! Буквально выдрал свои лапки из старых корябок. Но приятно. Вдруг, и она?..
Утром снова деловитая пробежка до конторы через столовку, лишь бы не готовить, на этот раз в полном параде: прическа, костюм, туфли, те самые, даже парфюм. Вдруг это важно?
Сдача.
Сдача прошла хорошо. То есть, отлично, хотя я выскочил от комиссии с мерзким ощущением недовыговоренности, убедил, потому что… да у них и выбора не было, на самом-то деле, какие там конкуренты, смешно!
И ринулся искать ее. Вот, она, сидит: большие глаза, завитки волос, насмешливо приподнятые уголочки губ. Тоненькие, изящные, боязно по ним читать: рада?
Большие глаза вдруг отблескивают зеленым. Черт, они же другого цвета, почему? Но нельзя упустить момент, нельзя, и я начинаю кружить, старательно подвигая процесс к тому, чтоб «а не прогуляться ли?» И глаза отвечают «Подожди», а строгий ротик с пухлой нижней губкой выговаривает, что еще не было официального заключения комиссии, подожди, вот Шеф поздравит, тогда… и у нее еще есть дела.
Как же я жду, как я смиряю себя и мучаю этой мнимой возможностью ее коснуться! Кто-то ходит, что-то шутит, идут минуты, идут. Может, кофе? Я чудесно умею… ну, как хочешь, точнее – не хочешь.
Наконец, уговорил вылезти: обеденное время же! И не за едой – можно сбегать в пафосный кинотеатр, купить «ах, на какой фильм» билеты, обнаружить что до него.. не при дамах будь сказано. Долго еще, сидеть у памятника Пушкину и слушать, слушать ее. Какая она умненькая. Какая озабоченная. Киваю, делаю большие глаза и изнываю от желания потрогать этот ротик. Хотя бы.
Вернулись. Все ок, мы лучшие, шеф именинником просто ходит, всех отпускает. Мы свободны, свободны и предоставлены сами себе, я повешусь и зарежусь, если надо будет просто идти к себе сейчас. С ней, с ней подумать, куда идти. Сначала просто по проспекту. Потом посидеть еще. И, наконец, в кино.
Там мы все равно заползаем в кафе и из мазохистических настроений выбираем сок из черноплодки.
- Вкусно? – с любопытством спрашивает она, не трогая свой бокал.
- Изумительно, - честно отвечаю я, покачивая высокий, как специально для показа пальцев, бокал, - как деревянный забор, мокнувший не первую осень под дождем на холоде, засосать. Обязательно попробуй: где ты еще к забору приложишься?
Она снисходительно улыбается.
Кино я помню… кино с ней – это особенное. Не рассказать. Я в самом деле сижу и смотрю фильм, а еще я рад – я вижу ее и вижу, как она понимает. Прекрасно понимает, тонко, так все оценила!
Свет, улица, я подслеповато моргаю на все еще яркое и высокое солнце.
- Ну, теперь мне туда, - ласково говорит она.
- А куда мне? – тупо и навязчиво подставляюсь я, - есть варианты?
-Тогда… - она задумывается, и мы идем куда-то вместе. Я не смотрю по сторонам. Разве что она показывает что-то, какие-то колокольни, какие-то якоря или еще что. Время от времени она пытается улизнуть: «Ну, теперь мне туда…», и я опять пристаю, навязываюсь, тяну в какие-то кафешки, еще кофейни, где есть немного места посидеть, полутьма и можно заказать какую-то пакость в виде мороженого, кофе и коньяка. Что я и делаю, время от времени пытаясь вспомнить, сколько с собой и сколько еще дома. Кофе так себе, мороженое – кому нравится мороженое, чуть кисловатое, с колкой крошкой шоколадной глазури для тортов, с несколькими ягодами клюквы? Я поделился бы. Удивляясь, споил ей весь коньяк, что брал на двоих. Она такая хорошенькая, когда розовеет тонкое лицо…А еще у нее потрясающие брови.
И не надо ей стричься.
Наконец, пришла такая ночь, что уж даже и мне теперь понятно – устали. Устали мы, как бобики. И я приглашаю ее к себе.
Она так устала, что… согласна.
Я развлекаю ее, то молчанием, потому как враз поглупел, то дурными студенческими анекдотами. Она не отвечает, потому что боится.
И была ночь, и был старый развратный диван.
Я чувствовал жутким зверем себя, послушным, почти ласковым, но все же страшным.
А утро… мне кажется, самое-самое – это утро.
Как я выскочил греть для нее воду на умывание.
Да – и сварить кофе, нет, еще яичницу и вот цветы!
Выскочил, облазил вокруг дома весь огород и палисадник, в которых торчали мокрыми от росы будыльями сорняки и кусты. Все гадкое мокрое, в пятнах – все же нашел веточку какую то… выдрал голыми руками, оказалось – черноплодки, аронии, то есть. Теперь в колбу эту осеннюю икебану, и готовить! Она, кажется, спит пока.
Огонь в плите вспыхивает, как вальгаллу запалил, сковорода вмиг перегревается. И я напрочь не могу вспомнить, где у меня сахар. Все же я безнадежный идиот, и уже опоздал, сейчас она уйдет, и я никогда!
Сосиски, бледные, почти соевые сосиски, яйца… возьми их, раз такое дело.
И кофе – ты же обещал, давай!
Это стоило всего страха и возни: ее глаза, когда она рассматривала, переворачивая жуткую, дочерна пригорелую яичницу. Гладит меня по ладони:
- А ты в самом деле умеешь готовить! Так здорово – завтракать с тобой ранним утром…
Я напишу тебе любовь.
Любовь. Завтрак. Время: Зима.
Раннее утро. Я просыпаюсь от холода, щиплет нос, обжигает высунутую из-под одеяла ногу. Жутко сквозит по полу.
Дом за ночь весь выстыл, а что еще ждать: он и так дырявый, и на земле просто стоит, и печка-голландка тепло держать не пытается.
Все-таки надо вставать: рядом греется он, такой теплый, милый, и нужно приготовить завтрак. Завтрак, потому что все начинается с завтрака, особенно день, полный любви.
Влезть разом в колготки и толстые теплые брюки, натянуть сапоги, тогда уж совсем встать и накинуть все теплое верхнее.
Вылезти из комнаты, протопать погромче на кухню, поставить чайник на огонь и выбраться из дому в «туалет типа сортир». Прозрачно-белая луна на оглушительно индиговом небе. Смотреть отрешенно на тонкий и изысканный рисунок ветвей и веточек вяза в дурацкое верхнее оконце разваливающейся будки. Хорошо, что еще доски держатся, уехать бы отсюда до того, как провалятся они совсем.
Вернулась, наливаю воду в здоровенный рукомойник, отмываю застывшие от уличного холода руки.
Теперь – завтрак.
Он что-то все болеет. Простуда, невнятная температура… ему плохо.
Значит, будем питать…
Гнусные, грязно-зеленые стены, валгалла-плита на газе, холодильник - просто остов холодильника в промерзшем насквозь углу под лестницей на второй этаж. Что же найдется в холодильнике?
До чего же вяло двигается и рука и мысль, вставать идти туда не хочется! Начну с кофе.
Ставлю рассекатель на огонь, чиркает спичка, вот, еще бы и курить он бросил, небольшое ровное пламя тихо загудело – снова начала нагреваться кухня. Разбить рукой снова корку льда на воде в ведре, зачерпнуть в высокий химический стакан. Кофе намолотить еще надо, ручная мельница – это так тонко и утропробудительно! Тонкий завораживающий аромат кофе поднимается от жужжащей на коленях в руках ручной крошечной кофемолки, теперь насыпать и поставить. Варится.
Заглянуть в комнату: холодно там, но он хорошо накрыт, спит в тепле.
Запах все лучше и лучше, сбоку в стекле видна картина движущихся фронтов растворов, но скоро я смешаю все это и взобью красивую, светло-шоколадную пенку.
Пока еще есть время: вытащить вчера для него купленные яблоки и шоколадку. Странно – в городе практически нет еды, но можно еще купить яблоки, те самые, что он называет Джонатаном, и еще шоколадка попалась. Красивая…
Что же ему приготовить?
Поднялся кофе, теперь взбить, налить и принести.
Он сонно и мучительно моргает, потом бормочет «Спасибо, я сейчас сам встану» и я разочарованно отношу все в большую темную и вонючую комнату. На пороге – привычный страх и отвращение: со стола, лениво вылезая из-под салфетки, сваливают крысы.
Беру себя в руки и просто снова вытираю с антисептиком стол. Потом – еще раз, смыть антисептик.
Достать чашки, промыть на всякий случай. Опять позвать его в комнату.
Впереди день, полный любви.
Я напишу тебе любовь.
Любовь. Завтрак. Время: Весна.
Пароварка…вот, стараясь не греметь, собираем ее, отрезать-отколоть с хрустом пару ломтиков кабачка… удались, особенно эти, спагетти, которые. Быстро на огонь, долить воды, накрыть плотненько.
Апельсин чистится с трудом, да и кислый, наверное, зато пахнет так бодро.
Жаль, нельзя включить музыку. Но это не сегодня, в выходной, когда вставать попозже. Хотя… высплюсь, наконец, может, и музыку послушаю. Вивальди. Может-может… и кофе надо поставить. Какая же я неловкая – вот, рассыпала по столу, и столько мимо кофейника… Латунный кофейник, изящная вещица, так приятно смотреть на бока, в которых играет отблеск огня… нет-нет, не спать, есть апельсин!
Кислый-то какой, кажется, сейчас зубы растворятся! Зато глаза прямо выпучились, сейчас проверю, как там кабачок и с утра надо что-то белковое. Сейчас-сейчас. Повтор сплошной. Так, в холодильнике не то чтоб пусто, а экономно: значит, селедка.
Кофе загудел в кофейнике, скоро это перейдет в шелест пузырьков, тогда разок размешать-взбить, дать подойти еще. Пора: кабачок уже как остекленел и легко ломается вилкой, снять, выключить огонь (а то так и забуду!), переложить в тарелку… ой, просто поставить на тарелку, на ломтик кабачка той селедки кусочек, масла не надо – селедка жирная.
Может, покажется странным и безвкусным – но мне ничего. Когда все время спешишь, хочешь есть, съешь это с удовольствием. В конце концов, у кабачка просто очень тонкий нейтральный вкус! И селедка – это полезно.
Ухватить в последний момент убегающий или готовый к побегу кофе, убрать с огня, выключить газ и там. Там, на улице, уже весна… совсем мало снега, разве что где тень задерживается. Пара дней, да и крапиву можно будет собирать. Это, наверное, даже можно тогда вместе со щавелем? Обязательно, когда вернусь, проверю. Нет, не сегодня – сегодня некогда, он же приезжает! Вот так, довольно быстро и не морщась, съедается кабачок, с ним и селедка, уже все, свободна: кофе выпить и пора-пора…
Вытащить из холодильника парочку апельсинов, отмыть их бока тщательнее, обсушить полотенчиком.
Тихонечко пройти в комнату зайчиков. Спят мои заиньки, только нежные головки с гладкими блестящими волосиками виднеются.
Подложить в цепкие лапки, с крепкими пальчиками, каждой по апельсину. Поцеловать в душистые волосики, в бархатные щечки каждую. Нашарить под одеялом и пощекотать нежную пяточку.
- Вставать пора, зайки! Я ухожу, не забудьте покушать!
Кроссовки, куртка, на шею платок.
На улице качнуло – голова кружится, спать-то как хочется, особенно когда так много света и глаза от него сами закрываются! Значит, на утро добавить морковки… и вперед, на бегу не уснешь, автобус-пробежка-служба, выпить кофе и…
Как же хочется любить так, чтобы им , любимым, было хорошо…
Я напишу тебе любовь.
Любовь. Завтрак. Время: Лето.
Пока на улице прохлада, а в доме темновато от тени, встану-ка я потихоньку… Как же она хорошо спит! Нет, не беспокоить поцелуями, просто встать, выбраться из дома… Сейчас-сейчас, парень, дрыхни на посту, все в порядке. Сойти по ступеням вниз, и вспомнить блестящий стратегический план: кофе с ягодами! Так, а плошку для сбора забыл… Ничего, что-нибудь придумаю, пока иду к ягоднику. Стратегия и тактика, стратегия… нет, смородина, хоть и сравнительно некислая, а только так, для красочности пойдет. Главное, ребята… малина и земляника. Земляника уже не самая крупная, зато с раннего утра есть шанс успеть назревшую за ночь собрать. Наконец, приметил подходящую посудину: дети бросили игрушечное корытце. Вытащил, осмотрел – чистое, пойдет. Ополоснул для верности в нашем водонапорном водоемчике. Малина, Новость Кузьмина, сто лет новости этой – до чего хорошо раскормили мы ее: высоченная, ягоды крупные, от запаха слюна уже течет и голова кругом. Терпение, терпение, вот, хоть дно закрыть, тогда и в рот хоть одну. Ничего, сладкая, и запах не обманул – вкус богатый.
Теперь по землянику, хотя эту низкопоклонную процедуру я ужас, как не люблю. Как хорошо что десятка ягод вполне хватает – все, тара уже с горкой! и вот эту еще, особо красивую и блестящую, и хватит.
Теперь обратно, а все ноги уже в росе и примерзли… и вот, кошки спят, милые мои все спят, пора варить кофе, значит.
Поставить все ягоды отмываться в специальном дуршлаге, и за кофемолку. Большая, очень солидная, которой, несмотря на явно военное происхождение и качественный металл, я, от усердия ежедневного, штопором ручку свернул.
Еще слопать для полной уверенности в качестве ягоды и эту земляничину, чтоб точно увериться – вкусно! И пора вынимать ягоду из воды, а то кислить будет. Намолотить в двадцать оборотов ручки в самый раз на турочку первую. Оп! Вода с ревом вырывается из крана, звенит в настоящей медной турочке, пенисто наливается в самый раз на две чашечки кофе. Ставить на газ, чиркнуть зажигалкой и вот насыпать, спалив на лету несколько крошек порошка, кофе, следом сахар, издавая запах карамели, сыплется туда же, горкой. Несколько кристаллов соли – так, для понту дела. Когда все готово, полюбоваться на светло-шоколадную пенку, налить в два белейших фарфоровых колокольчика и, замирая, внести в комнату этот натюрморт: парит кофе в изысканном фарфоре, подчеркнуто грубоватый деревянный поднос, белая салфетка, блестящее стекло вазочки празднично играет на солнце и зазывно краснеется ягода.
И вот, уже поставив, я обмираю от восторга: оно! Лучшее, что можно увидеть утром – яркая ягода, за ней – чашечка кофе, а далее, в белых, немного смятых простынях, она, лежит, спящая, чуть раздвинув ножки…