Добро пожаловать в сообщество-журнал "Будуар дамы"!
Цель сообщества:
Создать свой информационный ресурс. Собрать людей, которые имеют что сказать другим, и дать им возможность обсудить сказанное. Как стать автором сообщества Правила вступления в сообщество: ВНИМАНИЕ! Если Вы хотите только читать данное сообщество, то не стоит в него вступать. Лучше добавить его в избранное или подписаться. Члены сообщества - это те, кто публикует в нем свои работы: статьи, рецензии, творчество (см. полный список рубрик).
Если Вы хотите вступить в сообщество: 1. Подайте заявку на вступление, нажав на пункт меню "Вступить в сообщество". 2. Отправьте на u-mail сообщества письмо, в котором опишите, в рамках какой рубрики (или рубрик) Вы хотели бы публиковаться, и приложите ссылку на пример Вашего творчества (оно может точно не соответствовать желаемой рубрике; если пример не подходит, редактор сообщит Вам об этом). Письмо должно быть отправлено не позднее, чем через сутки после подачи заявки. 3. Дальнейшие переговоры о вступлении ведутся с редактором в форме переписки по u-mail. Наши редакторы ответят всем! Правила поведения в сообществе Правила поведения в сообществе: Правила поведения, которых мы просим придерживаться, общеизвестны: быть вежливыми друг с другом, стараться не наносить личных обид, обходиться нормативной лексикой, не плодить сущностей без надобности.
Полный список рубрик сообществаПолный список рубрик сообщества: 1. Новости 2. Отзывы и рецензии 3. Проба пера 4. Статьи 5. Эссе 6. Рекомендовано редакцией 7. Оригинальные произведения 9. Поэзия 10. Арт
Название: Волны. Автор: [L]Эльвинг.[/L] Бета:Крейди. Жанр: драма, ангст. Рейтинг: PG-15. Персонажи/Пейринг: Валентин Придд, Жоан-Эразм Колиньяр, упоминается Ангелика Придд. Место действия: Багерлее. Предупреждение: упоминание пыток. Период: "Лик Победы". Время написания фанфика: после Лика Победы, до "Зимнего Излома". Отказ от прав: все права на персонажей и мир принадлежат Вере Викторовне Камше. Мое - только содержание фанфика.
читать дальше- Нет, - он улыбается – холодно и равнодушно. Прямо в гладкое холеное лицо мерзавца в буро-зеленом. Получилось – судя по дернувшейся щеке врага, - Нет, герцог, я не заговорщик, - улыбка примерзает к лицу, как в северную стужу металл к теплой коже… Примерзла или запеклась кровью в ране. Не отодрать. Разве что вместе с кожей… - Среди Приддов нет заговорщиков. И лжецов – тоже… герцог. Холеная морда дернулась еще раз – чуть-чуть… Морда обозлена, что не назвали обер-прокурором или за то, что обозвали тем, кем является? В любом случае, это твоя последняя победа, Валентин - столь же незначительная, как и все предыдущие. Ты клялся Джастину жить за двоих, а сделанного тобой не хватит и на одного… Совсем не хватит. Ну что ж, клятвопреступники среди Приддов уже были. - Посмотрим, что вы запоете дальше… герцог. Лед тает… но кровь, запекшаяся в ране - нет. Как чужой, усмехается уголок рта: - Не имею чести обладать хорошим голосом, и уж тем более не стал бы петь для… вас. Мерзавец разочарован. Гордись, граф Васспард, только что узнавший, что ты отныне - герцог Придд. Гордись – та победа была предпоследней… Долго ли умирал отец?! Не сейчас! Не сейчас, а потом, в камере. Ты сможешь! «Лед, блестящий на солнце»!.. Мерзавец вновь спокоен. Когда-то Юстиниан Придд сумел отомстить за своего отца сполна. Юстиниан не имел дела с Колиньярами. Эти живыми не выпустят ни одного из Приддов… - Увы, - мерно качнулась холеная харя, - что же вы не унаследовали матушкиных талантов? Что?! Что?!! ЧТО?!!! Кодекс Франциска запрещает!.. Мало ли что он запрещает, Валентин Придд! Когда это запреты распространялись на врагов?.. Чужая жесткая хватка на плечах. И вековые стены вокруг. Они уже сожрали тысячи жизней… десятки - только в последние дни! А у тебя, бывший граф Васспард, только одна жизнь, и даже ею ты не распоряжаешься. Чтобы отдать ее вместо… - Помогите герцогу Придду спуститься вниз. Как бы он ни начал… возражать… Может быть, все-таки...?! Ради всего святого, ради Создателя, Леворукого, всех древних демонов!..
Беспощадно-ледяная волна захлестывает с головой. Волны предали его. Они не дали ему уйти… Волн нет, их больше нет. Есть кабинет негодяя в буро-зеленом – другой кабинет, внизу. И стекающая с волос на шею ледяная вода… Сколько на него вылили – ведро, два, три? В затылок кто-то невидимый вбивает раскаленный молот, этот молот не остудит и целое море воды, но это не самое страшное… Последнее, что Валентин помнил – был летящий ему в лицо кулак гвардейца. А Колиньяра новый герцог Придд не достал. Он никого не спас и у него не будет возможности отомстить. Ни малейшей. - С возвращением, герцог. У вас слабые нервы… для Придда. Он зря надеялся – на Создателя, на Абвениев, на Леворукого с его кошками! Не пришел никто. Никто не услышал мольбы последнего герцога Придда. Не «все-таки»… Не его самого. А молот бьет не только в затылок - в виски, в лоб. Но не заглушает… Не заглушает!!! - Всегда хотел увидеть взбесившегося Спрута… - Мерзкая, мерзкая, мерзкая… «морда» будет оскорблением для безвинных зверей! – Но к делу, герцог. Вы хотите, чтобы ваша матушка умерла побыстрее? Без дальнейших хлопот и неприятностей? Или еще понаслаждаемся… музыкой? Ну же, герцог? Всего-то ваша подпись… «Придды – заговорщики». Или вы надеетесь выйти отсюда? - голос поднялся почти до визга. - Интересно, от кого унаследовали голос ваши братья? Сколько им лет, а, Валентин?! У кого лучше голос, как вы думаете?.. Пожалуй, я ошибался, вы и есть спруты! Ледяные бесчувственные гадины, вам плевать даже на собственную семью! Ну?! Хорошо же, будем слушать дальше! Пока музыка не смолкнет… Валентин, качнувшись, начал набок оседать со стула, и на него тут же вылилось послушное ведро жидкого льда. Еще одно… Теперь можно открыть глаза. Вода будет течь с волос на лицо… И никто не поймет, что по щекам она будет струиться уже горько-соленой… Как морские волны, неотвратимо поднимающиеся из ледяных глубин… Жизни не будет, и не будет мести, но не будет и последнего поражения! Не проиграть, когда победить невозможно!..
— Ты слышь, Варсонофий, не тронь коробку. У противогаза коробку не тронь. Над ей знахарь мудрил, что можно — все чин чином сделал. Экологии воздай хвалу и пойдем. Мы теперь парком пойдем. Парк сравнительно безопасное место. Только отметим, как что, и, Техзаданием клянусь, домой скоренько.
читать дальше— К окраине не пойдем, нет, верно говорю. Там цементных зомби видели, нельзя туда. Ну, и что "консервы и фейри" , поди, сами зомби все собрали или распотрошили. Хотя фейри...а еще Санокс... или хоть Пемоксоль...
— Я тогда совсем пацан был, когда началось, когда Экология разгневалась. Сначала говорили "Экология плохая", а как приперло, то "Экология гневается" — вот оно как... Сначала не особо поверили. Даже когда все подвалы зомби заняли и появилась хищная картошка. Ты ведь нормальную картошку не застал? Нет? Хорошая была. Просто в огороде росла, никого не трогала, а по осени ее копали. Как — "какие зомби копали?" Хозяева копали. Еще из-за моря привозили. Нет, не мора, из-за моря. Море тут близко. Да. Вкусная картошка была. Смотри внимательней: вот же зомби-курица! Кислородом ее, озоном, ангидрид ее в реторту!!! Все-все, не трать заряд понапрасну. Брось, нет в ней Пемоксоли. Ничего нет — пластиковые косточки одни. А так на еду похожа, да. На еду с картинки.
— Все равно ты молодец, парень. Зомби-курица, пусть и невелика, но бед натворить может. Хуже только зомби-колбаса. Ясен хлорид, никакая она не колбаса, видимость такая у нее. Лежит, понимаешь, и кто ее увидит— сразу волю теряет, и всякое соображение. Идет прямо к ей, на погибель. Не трогай коробку! Скоро придем уже...
— Мы, понимаешь, теперь веруем в Стерильность, Великую Санобработку, надежную фильтрацию и в природу только если иначе никак нельзя, заходим. Потому как эволюция случилась. Да... славные страшные деньки и ночи были. Раньше мы широко жили. Круто. Кто скорей всякий свой мусор выбросил, быстрее свое новое в свежий мусор обратил - тот и молодец: Эстет, Продвинутый Потребитель и Чистюля... Что такое Чистюля? а Экология знает, что это. Хвалили так. И вдруг однажды, понимаешь, из древних свалок, что стали выше пригородных холмов, как пошло! Как поползло разное! Крысы трехглавые огнедышащие... многоножки, которые заводились в холодильниках! В подвалах, среди нормальной морквы и картохи, завелись хищные корнеплоды...
Старик вздохнул, почесал седьмым пальцем крайней левой руки розовую шерсть у края противогаза, натянутого на голову его спутника. Всем хорош парнишка: спокоен, надежен, идет ровно, слушает и запоминает все, что говорят. Ну, и пусть, что питается он,по словам знахаря, автотрофно, перемалывая сульфидные руды. Зато точно не нападет. Автотрофы, они хищными не бывают.
— Нет, парень, в парках не деревья с мест тронулись. Мужики поговаривают, статуи, которые все еще не рассыпались, шевелиться начали. Кто видел, что глазами следят, а кто говорил, видел, как статуя большого бородатого мужика почесывалась. Нет, если что, я и огнеметом могу, я не сробею. Спутать с человеком боюсь. Говорили, они тоже еще встречаются..
Возможно продолжение
.
Охотники и следопыты
читать дальше— Павсаний, а, Павсаний, смотри... идут ведь. — И что? — Ну... предсказание, понимаешь? То самое, от Юлия: "И восстанут из праха!" — Мошенник твой Юлий. Подпускай ближе и бросай на них ловушку. Не сейчас! Я скажу!.. Давай! — Как думаешь, Павсаний, они там целые? В смысле - живые? — Если целиком в ловушке - то очень даже может быть. Это ты хорошо придумал, Илиодор, что сначала ту курицу-обманку пустил: на курицу у всех аборигенов какая-то очень острая реакция. Сразу и размеры и злобность можно оценить. — Ох, Павсаний.. можно, я хоть одним глазком туда загляну? — В ловушку? Да ты сдурел совсем, Илиодор! У тебя что, очередь на ремонт подходит? Лишние кредиты карман тянут? Выдерут глаз они тебе... с перепугу.
— Целенькие... ишь, как таращутся... а чем этот, розовенький, на нас глядит? — Всем сенсорным полем... да шучу я! Может, он вообще ультразвуком путь нащупывает. И это точно не глаза: эту штуку можно отвинчивать.Ты лучше эбонит ему предложи — очень такие твари на резину с серой падки. О, я ж говорил, смотри, как он почковаться начинает! Теперь второго скорее надо отсаживать: пока розовый один большой, он лапочка-лапочка, а как на нем куча малышни заведется, так сожрет все... нет, я сам видел. Тащи манипулятором вон в ту клетку - он в кислородной атмосфере нормально себя чувствует. Побалдеет немного. Водички ему поставь и занавесь клетку - пусть в себя придет, а я Хризостому депешу отобью. По нему товар.
Распорядители
"Опишу вам, кстати, Экселенц, какая коллизия на днях приключилась.
Низшие, что обитают у корней ваших, успешно расплодились и даже претерпели идиоадаптацию. Расхождение признаков у новых видов столь замечательное, что древняя предковая форма для среднепродвинутых стала объектом преследования, и даже охоты с помощью дарованных им ловушек. И вот, отдессировнные нами среднепродвинутые принялись снова показывать свое мастерство в использовании ловушек, видимо, у них закончился корм. В самом деле, открывать и закрывать ловушки они научились точно по инструкции, даже не ломают и располагают над объектом охоты вполне точно. Любопытно, что архаичная форма, на которую они собственно, охотились, не обратила внимания на них и в целом озабочена оказалась совсем не своим пленением. Зато очень волновалась за то создание, которое почитала за слабое умом и зависимое. Ах, какая же вышла славная шутка!
Схваченные существа были рассажены в разные емкости (да, манипуляторы, как вы настаивали, мы им оставили, среднепродвинутые используют их). Едва образец древнего вида ощутил, что остался один, без присутствия продвинутой адаптивной формы, так заметался, ища помощи и восклицая "Варсонофий!О, не причиняйте вреда Варсонофию!" Среднепродвинутые выделили в должном количестве желудочные соки и занялись излюбленным своим делом: нажимать на рычаги и кнопки, показывая нам, что уроки свои усвоили. Кто-то, видимо, забавляясь, бросил высокоадаптивному в емкость кусок органики, насыщенной серой - и началось...
Как вы и предполагали, Экселенц, возможны столь резкие изменения, как принципиальная перемена в принципах питания. В самом деле, высшая мудрость космических лучей, конечно, доступна немногим, зато столь велико разнообразие тех, кто поедает все уже негодное для нас? Например, меняя степень окисления серы. Даже в богатой кислородом среде.
Получивший сразу два мощных стимула к развитию — информационный и сугубо энергетический, подгоняемый жалобными воплями опекаемого товарища, высокоадаптивный сначала резко увеличил собственные объем и массу. Помещение под напором его корпуса треснуло и расселось, как кожура семени. Мощный гибкий стебель нового автотрофа устремился вверх и вширь, вынося на дихотомически ветвящихся конидиеносцах ввысь, навстречу изумленным Стражам Первого Круга, несколько тушек среднепродвинутых, от такого потрясения даже прекративших выделять жидкости, но продолжающих сжимать в конечностях куски кнопок и рычагов, а в центре, окруженный самыми нежными и уязвимыми отростками, восседал ошалевший субъект архаичной расы. Вокруг порхали зооспоры. Я, если бы мог, прослезился бы, изучая такое нежное доверие разных форм друг к другу, но не сезон.
Предлагаю ловушки оставить, где они лежат: пусть эволюция продолжается своим ходом, и набегают на наши корни новые волны жизни. А мы посмотрим.
Да продлятся корни ваши в глубь веков и во все информационные пространства!"
***
— Это что же, Варсонофий? Вот эти, которые плавают рядом и тягают за полы, это твои деточки? Ах, Варсонофий, ах, шутник... ничего, не боись! Мы с тобой сдюжим! И деточек поднимем. И тебя обороним. Жаль, в мою хату, где я столько "Пемоксоли" заныкал, не вернемся. Но я ж еще крепкий, добычливый! Проживем. Еще лучше прежнего. Какой ты. однако, вымахал. Как же кормить теперь тебя, хоть подскажи, Варсонофий?
Нечто к празднику, вместе с цветами, обязательными салатиками, коробками конфет и обязательно - с улыбкой
№ 1 читать дальшеУтром хочется тепла. Тепла, никуда не спешить и еще чтоб было вкусно и сладко. Вдох. Воздух режет горло, царапает, появляется противный вкус во рту и осознание - опять в доме холодно. Медленно, медленно, вытянуть ноги, чуть-чуть пошевелить руками - и вспомнить, что: на кухне есть пачка кофе и пачка какао. Можно сварить кофе со вкусом шоколада! на кухне в корзине есть несколько апельсинов! и еще можно сделать нечто нежное, теплое, ванильное... Уже гораздо лучше. Боль и холод попрятались куда-то за край поля зрения, впереди сияет и манит язычок пламени - зажечь плиту на кухне, взять рыжий душистый апельсин... Утро прекрасно. Особенно, в феврале.
№ 2 читать дальшеТемнота не прячет Страхи. Она лишь освобождает Воображение. Дружить со светлячками, водить задумчивые неспешные танцы с бражниками, устраивать концерты квакш - и, конечно, организовать сольный концерт лисы - это как раз занятие для Темноты. Кто лучше нее подготовит капли росы для красоты Рассвета? Никто, никто - и не надо даже пытаться. Кто самый большой специалист по выращиванию инея на ветках? Тоже она.
Весенняя зелень, осенние зеркала луж в рамочках из разноцветных листьев - это тоже ее работа.
Темнота очень любит собираться вокруг света от лампы, обязательно домашней, с абажуром, и чтобы сидящие в комнате были дружелюбны и рассказывали занимательные истории. Она прислушивается и, если рассказ в самом деле увлекательный. с приключениями, подкрадывается и вся обрщается в слух... именно в этот момент, внезапно обернувшись, можно увидеть напряженный взгляд Темноты. Обернись!
№3 читать дальшеОтношения со снами сам Дракон не особенно строил - обычно сны обходили его стороной. Правда, многие считали Дракона Толкователем снов - мол, его глаза видят истину(все ожидали приятных предзнаменований). Сны приходили без предупреждения, у них была очередная кочевка, поэтому вереницы видений мимолетно появлялись и сменялись одно другим, недорассказав сюжета. Серой тенью крадется сон про пустой заброшенный город, и Дракон хмурится, просит пройти скорее, а лучше вообще свернуть с дороги через его голову. Сон тихо исчезает, не тратя времени на извинения. Сон, состоящий из разговоров, пытается подробно показать себя, расправляя все свои свитки историй, но Дракону хочется спать и вообще болтовня его не увлекает. Сон по щенка-обжору заставляет всерьез рассердиться: Дракон тут же вспоминает, что Рыцарь принес вчера к вечернему чаю две коробки сладкого, воздушного угощения, а до того был шоколад, и, к тому же... Дракон решительно поднимается и идет к кладовкам и на кухню. Он точно знает, что надо делать с этими снами - сначала посидеть в холоде со сладким чаем(но не из-за сахара сладким!), намерзнуться, а потом... Потом он тихонько прокрадывается к Рыцарю, очень осторожно, почти бесшумно, укладывается вокруг, свернувшись в два с половниной колца, и, мгновенно согревшись и успокоившись, он засыпает. Под утро, или почти сразу, ему снится, что они с Рыцарем парят в изумительно чистом светлом небе. Холодные восходящие потоки бодрят и упруго подталкивают ввысь. Рыцарь, как и на земле, строг и прекрасен, Дракон шалит и выписывает вокруг него круги. "Сегодня можно задержаться во сне подольше, - соображает сквозь сон Дракон, - суббота, никуда не спешим." И он во сне улыбается и взмывает, увлекая Рыцаря ввысь - туда, где кроме сияющей синевы, ничего нет. Наполненный силой покой. №4 Дракон сидит, несколько ссутулившись, у кухонного стола. Когда он один, на кухне помещается целиком, этим просто необходимо воспользоваться. Сейчас его внимание занимают розы. Совсем недавно поставлены в вазу, цветы вчера вечером выглядели вызывающе роскошно - и вот, уже поникли. Досадно. Пока они выглядят красиво увядающими. И, если приложить немного усилий, наверное, можно восстановить упругость тканей и влажный бархатистый блеск лепестков. Но... Магия - ресурс ограниченный, восстанавливается очень-очень медленно.
Дракон повернул голову в одну сторону, в другую,запрокинул ее, ожидаемо ощутив перекатывающуюся тяжесть в области темени, за глазами, хруст в шейных позвонках. Это тоже можно подправить магией. Но, видимо, придется организовать поездку туда, где повыше над горизонтом поднимается солнце и легче дышится - там Дракон сумеет восстановить утраты без магии. С Рыцарем все не так просто. Точнее - всегда лучше иметь запас магии. Рыцарь.. Дракон моет почувствовать, где болит у Рыцаря. Он может принять на себя его боль. Добавить своей силы - главное, найти правильный путь для нее. И нужную дозу - все-таки организмы и души очень-очень разные. Дракон плавно выдыхает, стараясь не выпускать пламени, разминает одной лапой у себя на загривке область трапециевидной мышцы. Решено - сегодня пусть роза стоит: очень мило и похоже на шелковый цветок. Потом надо будет ставить в вазу либо одну розу, либо скромный букетик. Почему бы не по тринадцатым числам - у тринадцати определенно есть своя магия. №5 Многоопытная кофейная джезва самоуверенно придвигается к краю стола. Ей ли не знать, с чего начинается утро! Утро - вовсе не в шаркании лопат и метел дворников. И не с зажигающихся Ламп - этого и Ночью хватает. Утро - это когда быстрые шаги затихают у стола и в руки бережно и властно берут ее, джезву. В нее наливают прохладную особо чистую воду. Потом загорается огонь и приходит время оказаться в центре горячего цветка. Свет бликами скачет по медным узорным бокам. Все теплее и теплее становится внутри джезвы, весело шуршат пузырьки воды, норовя собраться в струйки и, соединив усилия, вырватся, шумя, на поверхность.
Как любит джезва звонкие касания серебряной Ложечки! А еще деликатные объятия Прихватки с соблазнительным рисунком из груш и бананов. Это апофеоз, вершина, дальше Утро стремительно движется к финалу. Появляется большая кофейная Кружка, Ложечка торопливо, но с полным осознанием важности момента, доставляет к Кружке шарик мороженого. Изредка не керамическая кружка, а изящная полупрозрачная Кофейная Чашка удостаивает своим присутствием Кофепитие. Лучшие, томительнейшие минуты существования джезвы - это когда в Чашечку повторно наливают кофе. Утонченность и прагматизм. Единожды найденное идеальное сочетание. И обе в этот миг понимают друг друга, как никто и никогда.
№6 читать дальшеРукоделие - это когда нетерпеливо поблескивают Ножницы, старательно прячут в складки свое волнение Ткани, от больших отрезов до маленьких Лоскуточков - все в переживаниях, - кто вступит на путь метаморфоз? Путь труден, таит много распарываний и, может, неудачу в конце - или ослепительный миг успеха. Или долгое ласковое общение с хозяином - как знать? Нитки изо всех сил стараются быть привлекательнее - обновляют свой блеск, изящно извиваются и накручиваются - выберите их: доставшиеся от мамы шелковые, или добродушные хлопчатые, совсем новые щегольские вискозные? шерстяные с достоинством напоминают о себе глубоким цветом.
Карандаш и альбом для набросков лежат в гордом спокойствии - без них точно не обойдутся. Нетерпеливо шевельнулись Пальцы, готовые ласкать, крепко удерживать и направлять. Сейчас-сейчас, сначала погладить лись плотной бумаги, потом набросать нечто с помощью крандаша - и вынуть заносчивую иголку из ее подушечки. Стол вздыхает: он хотел быть безбрежным, но...
№7 читать дальшеСвет старательно не замечает Темноту - это Она его окружает повсюду. Ну, и что, что Он Ее игнорирует? Куда важнее, что Она его всюду замечает, тут же окружает и обволакивает, уделяя самое пристальное внимание. Каждое пятнышко, каждый блик, и, конечно, все источники Света вызывают у Темноты жгучий интерес. Ей так и хочется потрогать, разобрать - что там, внутри? Почему все, испускающее свет, кажется нежным, пушистым, или состоящим из лепесточков да перышек?
Темнота большой любопытной кошкой на неслышных лапах топчется вокруг огоньков, пытается коснуться.
Свет то вспыхивает призрачным видением в Темноте, то яростно изгоняет Ее.
Темнота не обижается, тихонько улыбается про себя: дело его такое... она - старше, она умнее и ее дело - понять, может быть - простить. Даже если он этого и не заметил: ведь Свет Темноту не видит! Свет видит все. Он очень торопится, ему надо побывать везде и сразу, осветить, указать границы, формы, цвет и оттенки. Блистать и отражать - особая забота. Темнота ждет и слушает. Главное - не спешить. Она подождет, плавно все обследует, подумает... время у нее есть.
№ 8 читать дальшеДва магазинчика, с одинаковыми высокими крылечками, с колокольчиками над дверью, из обоих пахнет сладко. Один - "Океан сладостей", другой - "Сладкоежка". Дракон прислушивается и принюхивается: из "Сладкоежки" доносится запах печенья и шоколада, шаркают ноги покупателей, переминающихся в нерешительности у витрины, резко чирикают голоса продавщиц "Что еще? За какую цену?" Из-за двери "Океана сладостей" доносится запах цветочного чая, меда, тянет марципаном. Дракон входит и наблюдает за процедурой покупки меда... тягуче, неспешно, с ощущением важности поддержания здоровья. - А не поднять ли жизненный тонус батончиком марципана? - прикидывает Дракон, - особенно вон тем - в шоколаде? № 9 Дракону неожиданно сделали подарок: принесли и безо всяких условий и предупреждений отдали пару верхушек стеблей алоэ древовидного. Только и сказали: "Смотри, какие сочные - для лекарства пойдет!"
читать дальшеДракон сначала удивился: даром раздают!
Потом пригляделся к подарку: зелен, шипат, колюч - вылитый он, Дракон! Заботливо нашел банку, налил воды почище, поставил стебли с длинными острыми листьями с шипами по краям в воду. Теперь раз в день подходит к растениям и внимательно приглядывается: зелены, сочны по-прежнему, скоро ли наклюнутся корни? И видится Дракону некая прелесть - будет у окошка подобие ему, тоже молчаливый, колючий, но если правильно подойти - весьма полезный субъект: весьма лекарственное растение. Иные пышно называют "хирургом без ножа". И в самом деле - зачем нож? Раны, особенно душевные, как наносятся, так и врачуются без ножей. И Дракон снова приглядывается - как там с корнями?
№ 10 Цветочный магазин - как хрустальный дворец мечты: слишком маленький, чтоб там помещалось нечто настоящее, слишком красивый, чтоб можно было трогать руками.
читать дальшеОбязательно надо войти в цветочный магазин. Присмотреться очень внимательно- прислушиваясь, что скажут цветы. Собственные привычные сомнения и чужие мнения первым делом воспрянут и загалдят в голове на все голоса: - Гвоздики! Это строго. элегантно и недорого. Еще и стоят долго! - Тюльпаны! Обязательно тюльпаны, это самое привычное. - Лучшее - это розы. Царица цветов, и этим все сказано. А кругом будет полно экзотики, у которой и названий-то спросить стесняешься: они, поди, с обычными посетителями не разговаривают, только с ландшафтными дизайнерами. Вдохнуть. Задержать дыхание, унять сомнения и страхи. Шаг, и еще шаг. К каким цветам руки потянутся, какие легко представить в руках любимого - те и взять.
№ 11 читать дальшеМимо цветочных магазинов ходить - особое удовольствие. Если еще и музыка есть, так двойное и тройное: почти как кофе-гляссе поутру с пирожным. Напоказ выставлены огромные, просто гигантские пламенеющие оранжевым, желтым и вишнево-красным, герберы, призывают взгляды нежно-розовые и алые розы, неприступно высятся огромные белые и розовые лилии - все безупречные и совершенные, неподдельная родовитая знать. Тюльпаны и ирисы, иглица и гвоздики - круглый год к нашим услугам, вчера, сегодня, каждый день - самого яркого, самого нежного цвета,только посмотрите. Пусть они почти не пахнут, пусть стоят за стеклом, зато сейчас сверкают живыми красками, а вокруг игриво рассыпаются пассажи из "Фигаро" в наигалантнейшем исполнении старого доброго оркестра Поля Мориа... и хочется вышагивать, как будто на светском приеме, милостиво бросая взгляды. Мир гармоничен и прекрасен, все в нем великолепно, особенно эта пара минут, пока идешь среди цветов и музыки. Фантазии о страсти, предвкушение радости, отдых от тягот - всего-то пройтись мимо цветочного магазина.
№ 12
читать дальшеНочные тревоги, нарушенный сон - ужасная неприятность. Дракон старается вздыхать тихонечко - расшумишься, пустив эхо скакакать от стены к стене, тогда совсем не выспишься. Пока напрыгается эхо, пока все успокоятся, пересчитаешь сокровища, поставишь чайку... Дракон осторожно вытягивает лапы. Очень хороший выход - полетать в той волшебной синеве, которая дает ему силу. Сначала надо тщательно проверить, проинспектировать, как ощущается тело - от кончиков когтистых задних лап, потом передние лапы проверить, почувствовать, какие у него лапы сейчас теплые, окутанные мягкой тканью сна. Сон укрывает вдоль хребта спину Дракона, теплыми складками греет шею у самого черепа, уходит боль, тепло и приятно, темно до полной черноты, как будто уткнулся в черный пушистый мех - и лишь далеко впереди сияет ослепительная точка. Так хорошо, так спокойно, только потянуться всем существом - и достичь того сияния. Одно движение, без всякого усилия, один миг - и кругом синева. Пространство не сопротивляющееся, только радостно поддерживающее и полное ощущения улыбки. Можно летать без единого взмаха крыльев - только чуть пошевелить лапами: вытяни пальцы вперед и заскользишь быстро, как с горы вниз,потяни лапы на себя - и полетишь вперед хвостом. Пробуя скольжение в синеве и радуясь, что так легко получается, Дракон пару раз рулит хвостом вперед, потом устремляется куда-то по спирали: ни верха, ни низа тут нет, бесконечность и радость, ровная и исключительно благоприятная. Дракон ощущает, как потихоньку синева становится темнее, насыщенней, движение замедляется - и он успокаивается и дремлет. Его сила - с ним. Значит, будет новый день, а радостным каждый свой день Дракон делает сам. Он умеет.
№ 13 читать дальшеУ курток и шуб постояное соревнование - кто милее, кто нужнее, кто краше? Выбыли из соревнования пальто, что и говорить, зато на остановках, в метро переживают, гордятся и сравниваются шубки и куртки. Куртки напирают на практичность - мол, ноские, стираются они, цвет любой и по фигуре можно подогнать корсетной шнуровкой. В ответ шубки фыркают и в качестве самого надежного аргумента поблескивают чуть встопорщенным в волнении и от холода мехом. Настоящая ценность! Курточки в ответ покрываются сверкающими стразами, поблескивающими пайетками, узорными цветами из шнура. Могут заблистать переливами небывалого шелка-атласа и, в качестве неотразимого аргумента в споре - обзавестись мехом на капюшонах да манжетами. Песцы да енотовидные собаки обрамляют и придают заключительный шик курткам. Шубы запахиваются поплотнее, надменно намекая на несносимость настоящей норки, на женственность, которую придает пышность снежно-белого песца. Собачки скромно намекают на родство с лисами, кошечки и кролики тоже маскируются под благородных хищников. Но скоро, совсем скоро, и курточки, и шубки, - все отправятся по шкафам, отдыхать до новой зимы. Все выше небо, все ярче синева и шире проталины на каналах и прудах. Пора встряхнуть строгие или кокетливые складки плащей, ветровок и зонтиков - скоро придет их время.
№ 14 читать дальшеПироги - особая магия кухни, если, конечно, на этой кухне творят тесто для пирогов. Начинается все утром - с прогрева комнаты, со сверкающих мерных стаканов и тихого шороха пакетов муки , соли, дрожжей. Все в полной сосредоточенности выстраивается, в ожиданиии главного вместилища для будущего теста. Большая кастюля, или миска тщательно вымывается и начинается хорошо отработанный ритуал: сначала муку насыпают неспешно, держут мерный стакан высоко - так, чтоб она летела, словно метелью, насыщаясь воздухом. Затем в мучной горке делается углубление - и туда бросают, как для посадки - соль, дрожжи, заливают теплую воду и молоко. Все кружится, движется, меняя вид и запах, поблескивая добавленным маслом. Вращается содержимое посудины и она сама, приводимые в движение неумолимой ложкой и приученными руками, меняясь на глазах, соединяясь в нечто неразделимое. Затем - время ждать. Таинственная жизнь начинает дышать и греть опару, наконец пузыри поднимают ее поверхность - вот оно, тесто, ожило. Теперь приходит время для решения судьбы теста - будет то хлеб, или сдоба, или какая иная еда. Пироги - это когда в тарелку падают яйца и, чуть присыпав солью, плоско держа над тарелкой руку, взбивают палочкой или вилкой пышную пену, а затем все присоединяется к тесту, ради пышности и воздушности будущего пирога. Снова тесто месят, снова хлопочут, вкладывая силу, проверяя - ладно ли выходит, есть ли приятная эластичность, мягкость? Тесто ласково льнет к руке - тесто доброе все совершается правильно. Дважды поднимается над краем посуды купол теста, дважды осаживают его - ради нежной пористости корочки пирога. Затем выкладывают на стол, присыпают мукой, и принимается за дело скалка и пара рук. Все совершенее структура, все ближе дело к выпеканию... Тесту еще принимать начинку, затейливо украшаться(или нет), выстаиваться снова - и тогда будет пирог или пирожки посажены в духовку, поплывут по дому сладостные сытные запахи. Магия кухни, теплый мир, где много знания, ловкости и особого таланта - чтоб результат полдня работы был съеден в пять минут, чтоб радостно блестели глаза и просили: - Еще! так вкусно!
Часть первая: Про кикимору и ее времена ранние, приятственные
Оригинальное, имеющее очень отдаленные связи с реальностью, повествование.
читать дальшеНа веранде дачного домика зимнее солнышко прогрело сквозь стекла полы - тут кикимора даже шевельнулась. Но глаз все равно не раскрыла. Солнца она не любила, разве что на закате - но до него еще было время, а пока можно дремать, вспоминать, саму себя хвалить.
Вспоминать сладко, воспоминания бодрят, как медвяная роса, что бывает на листочках как падевый мед: кикимора тогда чувствует себя большой,важной, называет себя достохвальной и другими длинными торжественными словами. Может и сплясать для себя, поглядывая в отражения.
Воспоминания, как отражения, она любит, хоть и не все. Если окошко, в котором отражается кикимора, пыльное, помутневшее, то кикимора себе там нравится. В глубоком пыльном облаке, в темноватой глубине, кикимора видит себя гладкой, большеглазой, если в перья нарядится - то будто пава, а в меху - пушистей лисьего хвоста. В своей памяти она любовно сложила и перебирает самое сладкое и приятное. Про себя справную молодую, еще безымянную, про жизнь болотную привольную...
Хорошо было на болоте. Речка да ручьи, гривки-пригорки с елками да осинками. черничники и заросли папоротника, а пониже, но не где быстрое течение - просто топкие уголки, лужайки мокрые, а еще есть трясинка. Мох растет разный - один стелется по стволам - пышный, листовидный, одевает будто бархатом; другой тянется плоскими пластинками, а то и ниточками, а еще есть совсем особый - белесый, седой и запасливый на воду. Затягивает песочек да камни мох, накапливает в себе и под собой водицу, водица та мертвая: кислая, терпкая, холодная - никому не под силу ей напиться. Только безымянная кикимора радуется такой водице: значит, будет она прыгать да качаться на тонкой моховой покрышке над водой мертвой, будет ей пыльца с осок высоких и крохотных на прокорм, да ножки комариные. станет она пустые скорлупки от яиц птичьих таскать да медовую падь в них собирать. Сытно жить на болоте - ходи в длинных сумерках да летней ночью, там подкормись, тут пошебурши для развлечения, а к рассвету можно на любой кочке спать устроиться, да комаров с бабочками полавливать, еще мухоту всякую. Тгда приладилась кикимора, безвидная и безымянная, из прядей мха крутить динные косы стараться из листьев осоки себе забаву да украшения делать. Потому что всегда за летом осень, а после долгой осенней печали - глубокая зимняя тоска: все кругом хрупкое, такое безвкусное - одна клюква и то если есть, кислая до боли. Звери пробегают, которых кикимора стронится, уж очень они сильны , птицы налетают, слишком для нее быстрые да малочисленные. Так приходится зимовать да лета ждать на том жире и воспоминаниях, что с лета запасла. А так вроде запас больше - пряди мха, косы травы, еще выложить скорлупочки, может, перышек набрать - для приятных воспоминаний, чтоб проще во сне перебирать: как птицу напугала, куснув за шею внезапно; как напилась крови лосиной, впившись ему в губы, когда лось по клюкву пришел на болото зимой, как хохотала, отвадив бобров, вздумавших запруду на ручье делать да озерцо творить для себя. Нет, не даст поднимать воды в болоте кикимора, не позволит утопить ее болотные угодия!
Солнышко то греет, то еле пригревает. а то и вовсе холод да темень, но кикимора болотная все одно - бродит, шуршит, голоса чужие слушает, с травы пыльцу да медвяную росу собирает, кормится. Стали появляться не звери двуногие на ее болоте. Поначалу ей забавно было - то какую штуку у них вытащить, то закружить в топь завести, чтоб подробно уж на мертвом все-все рассмотреть - тряпочки, ленточки, цветные швы на одежке, а то бусы. С бусами совсем непонятно - как ягоды, а не едятся! Кикимора так увлеклась, что в окнах болотных принялась себя разглядывать - куда бусы применить, на что ленточки да тряпочки навесить? Оказывается, чтоб больше ленточек навертеть можно, хорошо рожки пристроить на голове. И глаза бы отрастить побольше...Стала кикимора облик принимать, чтоб было за него себя хвалить. Все новое, что удается заполучить, сразу к себе прилаживает - и хвалит себя: мол краса и добытчица. Однако, ленточек да бус прибыло, а клюквы и травы - убыло Не понравилось это кикиморе, стала она решительно с болота охотников до ягоды и травы гнать: то криком гонит, а то просто - топь раскроет, тонкими руками за ногу схватит - и ау. Пришли - тут и оставайтесь, развлекайте меня, а уносить ничего не позволю, дескать.
Сырое лето, и еще сырое, и зимы холодные долгие - болотца слились в большое болото стало безлюднее. Осталось кикиморе только то, что утащила, да прежнее болотное изобилие вернулось. В покое внимательно рассматривает кикимора, примеряет разные облики, сравнивает - сколько где тряпочек, как что прикреплено, из чего тряпочки состоят, да что у пояса.. с поясом вообще беда - никак не прилаживается на ней. Все пояски, что нашла. растрепала - а не придумала, как с ними быть. Нейдут на кикимору пояски!
Часть вторая: Про кикимору и нашествие люди двуногой, дачной.
читать дальше Ушло солнце. снова захолодало - и воспоминания у кикиморы стали медленней и злей. Злиться было, на что: в холод и в дожди все чаще набегали на болото двуногие. копошились круче бобров, рыли в песочке, катали камни, рушили ели - и вскоре ушло болото, остались мелкие мокрые местечки. Вроде и больше стало травы-осоки, ягоды малины вдруг прибыло, да собирать не успевает кикимора. Весь день шастает людь двуногая, трясет пыльцу с осок да камыша, зря еда пропадает, не собрать пыльцу мокрую, потекшую; нет сонной одури - висит гул от слов странных, похожих на заклятия:"Тудыть-растудыть, твою ж!.. леший дери!.." и еще разное, коротко и жутко звучащее. Над людью вьются комары да мухи, а все лишь видит жирную добычу кикимора, да не ухватить ее. Нет, чтоб, как на плавно кормящемся лосе - облепили плотной толпой шкуру и сваливались потом, сытые, полные крови, комарихи, неспешно пытались на кладку лететь к мелкой луже теплой, вот тогда хватай еду сытную, подбирай кровушку - а нынче комары все носятся с воем-стоном пред смертью неминучей, мечутся да уворачиваются от метких шлепков ладонями. Мухи тоже - появились с людью большие, блестящие да жирные, но так просто не даются, на капли росянкиных листьев не приманиваются - пируют на потных лбах, да на кусках, что людь оставляет.
Роют по болоту и гривкам канавы длинные, глубокие - глубже русел ключей и речек; тащут всякое дерево, передвигают пески да камни - вместо редколесий и чащи прямые пути появились. Страшно кикиморе, голодно - плачет она на закате, бранится на рассвете, всеми своими проклятиями лесными бросается - про дерево которое придавит, про яму, какая ногу сломает, про всякое, что поберет растревоживших болото, изводящих топь родную. Зато днями рядом таится, дремлет да подслушивает-подглядывает: что людь ест? Может, и ей того самого надобно? Ночью вперегонки с лесными мышами да ежами шуршит в узелках да в котомках - хоть крошек распробовать, а то утянуть да вдумчиво изучать.
Появились травы неведомые - злые, одна на вид мягкая, с листом широким и по низу каждый лист в иглах прозрачных, а в тех иглах вода едучая - раз кикимора лизнула каплю, думала, вдруг сладко? - а потом плакала, плакала... другие травы были горькие, а некие вполне себе приятны - сыпят пыльцу щедро, угощают-кланяются - ими кикимора довольна. Новые травы стоят вдоль запустелых песчаных залысин густо - хорошо там прыгать да шуршать, наедаться в срок.
А потом да не вдруг, новые перемены начались: стало пробегать чудище дымное жаркое как пожар. но лес не жгло; на осушенных островках быстро выросли деревянные коробочки, с острыми крышками, а в них стали оставаться жильцы, запахло яблоками в сахаре, баранками на молоке и прочей снедью душистой - не чета пыльце с рогоза. И вслед за сметливыми лесными мышами и крысами кикимора сообразила - а не пойти ли в подпол в жилье к люди?
В жилье под полом будто вечные сумерки - кикимора поначалу даже про сон-отдых забыла: принялась обустраивать место все оббежала, обстучала, поскребла. Смешно кикиморе: у людей часть ног сменная, не то, что у нее - хочет в пушистых ходит, хочет - в оперенных, а то корешком смотрится - а эти двуногие то шкуру с себя снимают, то копыта роняют: поди, больно им глупым? На косы позавидовала,стала свои отращивать. Увидела кошек - позарилась и на хвост. Бусы и брошки одобрила - и себе спроворила из блестящих жучиных крыльев, из переливчатых мушиных брюшек - потом выкладывала рядами, сравнивала человечьи украшения и свои - у нее, ясное дело, лучше. Поглядит на человечье хозяйство, утомится за ночь, подкрепится осыпавшимся с бубликов маком да оставленным для домового молоком(Ха! Не зазвали из прежней избы домового, а она, кикимора - тут всегда!) - и свои тихие песни поет. Сядет на освещенное луной пятнышко. да лирически перескажет про все свои переживания: про красивого паука, который не дался съесть в подполе, сбежал проказник; про мышь, с которой мак с бублика делили; про тоску о медвяной росе и жизнь привольную в безвидности...
Летом теперь кикимора живет "с дачниками" - такие слова людь использует. Окрепла, подросла на масляных крошках, на мухах, что летели на варенье, напробовалась и молока, и сливок - даже про сметану слышала. Нарядилась как она себе объясняла, "как городская" - не в травяную рогожку, не в кусок коры да лыко - в настоящий лоскут ситцевый, да тесемок оторвала, и даже ленточка есть. Жила лето портниха на даче - так кикимора все перенимала как лоскуты соединять, как красивые пышные складки делать, как прилаживать ленточки да кружева. Иголки да булавки кикимора катала, катала ночью, тыкала в лоскуты - но что-то так, как у портнихи, не сложились тряпочки в красивое, на цветок лазоревый похожее, пышное и в оборочках. И опять с поясами промашка: как ни начинает их ладить кикимора, все то налобное что-то выходит, а то сразу вся заворачивается - велико для пояса, наверное.
Особенно обидно кикиморе, когда мелких привозит людь на лето - сколько от них шума, всюду шастают, того гляди - найдут! Пыль столбом поднимают, всю траву обтрясут-истопчут... одна радость - сладких крошек от иных перепадает. А то присмотрится да прикинется кикимора - да будто одна из них, шумит-гоняется,бросается штуками разными, дразнится. Подкрадывается, щекочет - те и надрываются до посинения, орут-хохочут...авось, сгинут из дому.
Предутренних холод пробирает кикимору, потому возможно, в зимний рассвет приходит ей на память самая большая печаль: как над дачами колокол гудит, голову ей мутит, как серебряной водой ее пытались гнать - чуть жива осталась,в почти что последнем болотце коричневой кислой мертвой водицей лечилась, как смеялись над ней - когда кикимора пыталась на зорьке плетение кружев превзойти.
И так холодом пробирает кикимору, что будто ясней ясного видит: как сейчас все едкие капли серебряной воды, капающие ей на рожки, чует; как ее тельце горбатенькое корчится от людского смеха да зубоскальства - людь ее кружева нашла, путанкой обзывает, друг перед дружкой трясет, насмехается; как стали мебель новую с плотными стенками да дверцами на злых замках ставить, да полы чисто мести, сразу все из дачи уносить... обидно было, горько да голодно. С тоски чуть было не подалась кикимора искать иного места. Холод превращает воду в рвущие тела иглы; пищат-плачут рядом, чихают, сопят мыши в норе; тихо стонет мертвое дерево, подвывают еще не вымерзшие кусты, сухо шепчет осыпающийся с елей снег. Еще несколько минут стискивающего смертной тоской мороза - а потом будет легче и не все умрут. Кикимора - точно выживет. И она погружается в ледяную дрему, пока не заиграет солнце
Часть третья: Сватовство к кикиморе и новые времена
читать дальшеСлавная медленная весна со снежными комариками, да суетой лягушек у запруд сменялась мокрым или сухим летом, все торопливо наедалось, размножалось и запасало жирок на грядущие смертные холода. Кикимора тоже, как все, лето проводила в трудах: подслушивала, подглядывала, тащила и подбирала, кушала всего понемногу, но почаще, даже днем приладилась в тени собирать еду. До того стала шустра, что с попутным ветерком успевала проведывать целый ряд домов вдоль канавы с мутным ручьем - где в доме самовар ставили и сахар не прибрали-прикрыли - там пожива ей; кто уронил в щель пола пуговку блестящую - ей украшеньице и подарок; а то вдруг дачники с кошкой приехали - так поиграть-побегать есть с кем. А в ночь - перебежит кикимора через людскую нахоженную дорогу, отдышится - и по новому порядку домов обход учиняет. С толком, неспешно хоть ночь летняя коротка и дачники да прислуга бывают шебутные, неспящие.
Именно в одной из новых дач случилось с кикиморой целое любовное приключение(она приладилась подслушивать разговоры барынь про книжки и у кухарок да горничных - об ухажерах и крепко запомнила слова "амур, любовь, любовник" - должно быть очень приятно, вроде крошек и капель крема от пирожных городских). Кикимора была удивлена, что на участке, огороженом больше для вида, тонким штакетником, обнаружилась настоящая мощеная дорога, крыльцо не было щелястым и не скрипело. а в доме была самая настоящая печь и плита - с кухней! Первым делом, конечно, наведалась кикимора вниз - что насчет погреба? А не было погреба, кто ж умный на болоте погреб строит? Слишком легко болотная мертвая водица просочится и все-все кикиморушке достанется - а люди жадные, не отдадут. От дома пахло скипидаром, сытным достатком и росным ладаном - в общем. противно, так что кикимора покрутила длинным острым носом. и рядышком учуяла нечто куда более привлекательное - землянка - не землянка, а вроде низенького домика, стенки из бревешков, а снаружи дерном с живой травой укрыты - прохладно там и приятно молоком пахнет... Кикимора туда просочилась невидимой, разглядела полки внутри да кадочку, а еще корзины на полках да свертки - и пошла проверять-хозяйничать: что положено? годно ли ей в еду? Отметила особ: пришла раньше мышей, крысы тоже пока ходов не натворили помета звериного на полках нет. Какая на молодец - всех обошла!
Именно в этот момент своего торжества ощутила кикимора, что ее некто уверенной рукой(!) хватает за ножки и повыше. Взвизгнула с перепугу кикимора,спихнула для защиты своей персоны какой-то короб с полки - пришибить нападающего. Поскакала на четвереньках в самый угол полки, спиной в корзину с репой уперлась, справа - вроде свекла. Можно бросать, отбиваться. А по верхней полке вроде шорох раздался и прямо перед глазами кикиморы с верхней над ней полки стала свешиваться то ли голова лохматая, то ли веник из тонких веточек, а может, еще что неведомое. В венике показались круглые, как у кикиморы, темные блестящие глаза, а потом вроде рот зашевелился и услышала кикимора следующее: - Слышь, тварь болотная, ты прибираться умеешь? За меня пойдешь? Кикимора так глаза свои на тонких стебельках, блестящие да зоркие и выпучила: замуж зовут! Может, платок и пряник подарят? - А ты кто есть? - церемонно ответствовала она, - каков есть, покажись весь! Да велика ли усадьба - может, вся за одним веником поместилася? - Хозяйственная, к добру, - ухнул неведомый ухажер и. наверное, от особенного старания соблюсти все церемонии медленно сделался невидимым. Кикимора сначвл тоже захотела стать невидимой, а потом вскинула нос острый, поправила косу свою густую, всю в нарядных ниточках-ленточках да с листочками, погремела бусами - пусть смотрит-любуется, на ее красу завидует.
Жених показался весь, но сильно хорошего впечатления не произвел: большой мохнатый ком с глазами, а по низу вроде старые стоптанные валенки точат - ноги, стало быть, с копытцами прячет чтоб не стучали сильно, догадалась кикимора. И снова собой загордилась - она ног не прятала - мастерски глаза отводила. А то, оказывается, не всем доступно. - Домовой я, - ухнул басовито жених, - пошли. хозяйство покажу. И повел с особого хода, в котором ладаном да скипидаром не пахло. Ловко - свой особенный ход иметь, вместе с кошкой ходить ! В отличие от жениха, все норовившего то талию у кикиморы найти, то длину хвоста измерить, то к рогам приценивавшемся, хозяйство кикиморе сразу приглянулось - большое предметов много, блестящего - не наглядеться, а еще кухарка нежадная:есть блюдечко с молоком для кошки. есть блюдце для домового отдельно, и все-все крошки сметает под печь - и искать не надо! Однако ж что-то про подарки жених помалкивал, а все теснил в угол. Кикимора вывернулась, стала расспрашивать про приборку, про то, давно ль с этими хозяевами жизнь, часто ли квартиры меняют - и обзавидовалась, прознав про покойную жизнь в доме уж почитай, двести лет. - Печи чинят часто, - обмолвился домовой, - вещи трясут, мышеловки ставят - только успевай уворачиваться. Но корм есть всегда, особенно в праздники. Кикимора раскинула так и сяк все резоны - и решила что спешить - всех лягушек насмешить. Хотя лягушки как раз в этом деле торопыги. - Коли не шутишь, положено сначала свататься, потом помолвиться, а уж после - свадьба. Я в невестах пока похожу - А прибираться?! - возопил домовой так, что в доме стекла звякнули. На улице испуганно затявкала собачонка. - Само собой - будешь показывать мне, как прибираться надлежит, дом к свадьбе готовь, да про гостей на свадьбу не забудь, - ловко отбрила кикимора домового. И, хохоча, убежала прочь - из кокетства. Так бежала,не разбирая дороги, что едва остановилась у речки, через текучую воду без моста ей пути не было, заневолю пришлось остановиться и подумать. Ишь, какой: сразу ему соглашаться!
Все-таки был в предложении домового подвох, только кикимора не могла сразу обнаружить - в чем и велик ли убыток с того? Сначала она, сидя у воды и бросая елкины иголки в убегающую струю, вспоминала, строил ли домовик ей рожи, чтоб через то отменить какие обещания? Рож вспомнить не удалось, так как кроме мохнатости и больших глаз ничего не было видно. Потом она тщательно перебрала в памяти слова, и подозрения ее стали более определенными: ни разу за все разговоры домовой не применил ни единой фразы про "небесную красоту", "незабвенный образ", "страсть неутолимую", а слова "любовь" даже не подразумевалось. Кикимора тут призадумалась, а потом решительно встала и отправилась в дачу, что снимали какие-то исключительно занятые любовью жильцы: у них вечно толклось много народу, всюду были стаканы с чаем, рюмки, огрызки бутербродов и вечно громкими голосами говорили про чувства - с любовью там обстояло просто роскошно.
Часть четвертая: Любовь, любовь, любовь! Эти три разных понятия...(с)
читать дальшеДача, на которую направилась кикимора после своего приключения со сватовством, была ею присмотрена на пикниках. Пикник - такое дачное занятие, когда двуногой люди отчего-то обязательно надо еду тащить к речке или пруду, садиться неудобно, но обязательно, чтоб притом приодетыми в новое-нарядное и еще там много разговоров. Больше бывает только на представлениях - но там как раз без еды, разве что "публика попроще" забудется и семечки вытащит грызть. На пикниках же, где иной раз засиживаются до заката, кикимора распробовала много приятного для себя и особенно пристрастилась к пирогам да пирожкам.
С точки зрения кикиморы, самое откровенное признание в любви и желании видеть кого-то рядом в пирогах и заключается. Семена злаков, дрожжи, - почитай, те же, что все лето живут на кожице яблок да прочей лесной ягоде, да к ним жир да прочая снедь в начинке - они и порознь едомы, но то была бы горьковатая, или пресная, или кислая еда, а когда делают пирог... вот тут получается нечто незабываемое и великолепное, что кикимора уважала, и в домах, где пекли пироги, бывала часто и вела себя с деликатностью, чтоб пироги не спугнуть. А то однажды не остереглась, показалась, когда пирог уж почти готов был, села на лавку в ожидании, что вот-вот пирог резать станут, и мало крику - из-за перепугу про пирог людь не вспомнила, носилась да углы крестила, какой-то водой обливалась, а пирог сгорел в уголья. Обидно... даже начинки попробовать не осталось. А угольки все выбросили - так они горькие, не еда. Слишком волнуется людь, видя красу кикиморы. Поэтому скрывается, но ради пирогов все же заглядывает. Потому пирог — это нежный жар, проникающий в тело с каждым кусочком, мягкая обволакивающая нежность масла и пористого правильно пропеченного теста; тихий сладчайший хруст ломающейся корочки на пироге, румяной и блистающей самыми аппетитными красками; и начинки! Столь разные, все до единой - сытные и приводящие в экстаз сладостью, или мясным вкусом, либо разжигающие любопытство и азарт грибочки да капуста. Воистину, лучшее, что есть в любви человеческой из всего, что видела кикимора на пикниках - теплые еще пироги да пирожки.
Знакомая дача была почти безлюдна - хозяйка была у себя и раскладывала наряды, прикладывала к себе, бросала, вытаскивала новые тряпицы и что-то бормотала прерывающимся голосом, взглядывая в мятую бумажку: — Ваша любовь трогает меня, но я не могу отвечать взаимностью, вот и все. Она делает странный жест пустой рукой, будто просит что-то и говорит "Одолжайтесь", затем фыркает и снова прикладывает к себе тряпочку или на голову что-то, смотрится в зеркало. Кикимора жадно таращится на всякие блестящие штучки и матерчатые цветы, на ряды мелких пуговок, но, сообразив, что раз хозяйка одна, про любовь увидеть тут ничего не получится ("вот и все" - уже сказано, что ж попусту ждать), отправляется посмотреть, не в летней ли кухне кухарка с горничной? И ведь угадала - хотя и не вполне.
Хорошо приходить, когда кухарка уж по второй чашке чаю выкушает, на третью решается и чуть задремывает. Тут самое то - крошки от пряников и кренделя пробовать , сахар стянуть, а то и чай со сливочками перепасть может. Опять же, как кухарка с горничной чаю отопьют, так непременно будут рассказывать про любовь ,- что про соседей слышали, у кого с кем, что припомнится, а горничная еще и книжки пересказывает. Кухарка ахает, меняется в лице, когда про роковые страсти и решения лишить себя жизни горничная рассказывает, но слушает про "незабвенную единственную в жизни любовь" всякий раз долго и разинув рот. Но сейчас обе в страшных хлопотах - кухарка торопливо осаживает тесто в квашне, горничная суетливо мешает на горячей сковороде капусту, скворчит все в масле, тянет грибами - похоже, еще до заката будут пироги в доме. Кикимора решается: сначала откушает чем-нибудь в канавке что найдет, а уж потом отправится выжидать пирогов в комнату к хозяйке, где про любовь на бумажке слова.
Пока кормилась кикимора, пожаловал гость, и хозяйка, даже не распорядившись насчет чая, кинулась с ним внезапно при свете дня про любовь по бумажкам рассуждать. — Что? — говорит гость, с неудовольствием оглядываясь по сторонам и возвращаясь глазами к пустому столику, без намека на чай. — Я еще раз хочу вам сказать. Мне хочется поговорить... — удивительно невнятно, против обычного "Глафи-ира! Чаю подавай!", бормочет хозяйка, а потом внезапно резко и зло продолжает, — Я не люблю своего отца... но к вам лежит мое сердце. Почему-то я всею душой чувствую, что вы мне близки...Помогите же мне, помогите, а то я сделаю глупость, я насмеюсь над своею жизнью, испорчу ее...(Кто не догадался - из диалога Дорна и Нины Заречной - прим. авт.) Тут гость натурально, пугается, взмахивает руками и отшатывается. Кикимора с ним совершенно согласна: коли не любишь, так съешь постылого или прочь уйди, а говорить про нелюбовь - на себя накликать. А вдруг явится? — Не могу дольше... — томно, как курица, призывающая цыплят, тянет хозяйка, и, явно не давая отозваться гостю на свои слова, поспешно выпаливает, — Я страдаю. Никто, никто не знает моих страданий!(тут она хватает за лацканы пиджака гостя, встряхивает его и завершает) Я люблю Константина. Гость морщится, пытается убрать хозяйкины руки от своей одежды и бормочет сконфуженно: — Как все нервны! Как все нервны! И сколько любви... О, колдовское озеро! И тут же, бех паузы, злобно, как жеребец, фыркает и говорит совсем иным, тонким и капризным ноющим голосом: — Матушка Анна Андревна! Возьмите себя в руки! У нас премьера через два часа, а вы роль, душа моя, ни в зуб ногой, от бумажки оторваться не можете. Непорядок-с! И он снова дергается, стараясь освободиться из крепкого захвата. Хозяйка смеется тихим смехом, от которого вся мелко трясется. В глазах ее азартный блеск и смотрит она на гостя(насколько может со своего места разглядеть кикимора) с тем выражением, каким кошка целится на мышь. — Я зову вас, целую землю, по которой вы ходили; куда бы я ни смотрел, всюду мне представляется ваше лицо… — с придыханием произносит она, а потом смеется громко и говорит совсем иным тоном, — что ж, давайте дальше репетировать. Все существо кикиморы охвачено сомнениями и избыток впечатлений мешает разобраться: что ж это было?
Перебазировавшись к кусту сирени, откуда было прекрасно видно все, происходящее на летней кухне, чтоб пирогов не упустить пробовать и наесться, кикимора принялась раскладывать в уме все, что узнала про любовь.
Любовь, при которой сватаются, дарят пряник и платочек(как в рассказах кухарки) - это понятно и смутно одобряемо. Про "взамуж" - вопрос неясный, но это подождет.
Про ту любовь, когда(если верить книжкам, которые читала горничная) говорится много слов, лицо покрывает смертельная бледность, в руках "агромадный левольверт" хорошо слушать, поедая корочку от бутерброда хотя бы.
Про ту любовь,смешанную с еще всяким-разным, да еще когда смотрят и говорят с эдаким блеском, азартом — и хотелось слушать больше, и было боязно. Чувствовалось, что "больше" будет во всех отношениях, как бы потом не загрустить! А все-таки... И кикимора встрепенулась, навострила глаза и слух - что с пирогами? Все-таки любовь и пироги лучше сочетать, — решила кикимора.
И тут зашебуршала в траве мышь, вышла, с видом сонным и измученным, протянула кусочек старого лыка - записочку от домового. Домовой писать не умел - он слюнки свои оставил, именно они и повторили, обсыхая на лыке: — Извольте срочно согласие дать. Мести дом пора. Ни крошки пряничной, ни лоскутка в подарок, ни слова ласкового. Не запряг, а уж понукает! Рассердилась на то кикимора. И еще мышь домовую, рабу домового, пожалела. Сняла с нее заговор, освободила и пустила ее пастись в травку — для такой, как она. древней кикиморы, этот заговор щелкнуть проще ореха. Ну, женишок любезный, все сомнения кикиморушки разрешил сам. Найдет она, кому мести пол у тебя, неочесливый ты мужик!
Часть пятая: Приятный вечер.
читать дальше Кикимора настолько сосредоточилась на пирогах, что совершенно забыла про хозяйку дачи, про гостя и разговоры с поминаниями любви. Набиравшиеся тепла, масла и сладости, пироги буквально способствовали перемене мировоззрения кикиморы. Ведь какая была у нее прежде повадка насчет еды: терпеливо ждать, отслеживать, в крайности напасть и сгубить кого-нибудь. Или хоть прикинуться острым обломком и кровь живую пустить. Голодная вольная жизнь. Таись, прячься, чтоб кто посильней не съел. Наедайся, пока можешь... на красоту, бусинки да фасоны ничуть никаких возможностей нет. С людьми жизнь сытная, они каждый день на даче стряпают, на стол накрывают, каждый день кикиморе угощение. Может, в домовухи податься?
Вольное житье хорошо. На болоте да в низине она от корней своя, от воды, от песочка и всякой травки - во всех единая связь. Ее голод копится в невыросших и нерасцветших существах этого места, ее сытость - в уловивших солнце и воду вовремя, в проглотивших добычу и уцелевших. Голода больше, он все прирастает и гонит искать насыщения, новой еды: крошечку, капельку, а лучше - больше. Пучок осоки, веточка сосны, сухое комариное крылышко, - все здешнее свое. Не выдаст, прибавит сил добыть еще кусочек, найти живое забредшее, не на болоте родившееся - и урвать как можно больше. Что-то да будет, что-то да попадется, а пока - спрятаться и ждать, всех забот-то. А голод - он привычное дело.
С людишками все не так.
Нет зимнего оцепенения - говорят, есть зимняя и осенняя тоска по лету, сквозящий холод пополам с теплом, еда то обильная, то совсем крохи, а шевелиться надо все время.
Пугать и со свету сживать почти что нельзя: двуногие могут извести совсем. Кошки рассказывали.
Думает, думает кикимора. Решила еще пройтись по дачам, пока пироги в печь наладили. Сначала, ползком да перебежками, вдоль канавки, что у ограды дачной - в незанятую дачу.
На хозяйственный взгляд кикиморы дача была всем хороша: крыша есть, свет сквозь нее и водица проникали в некотором количестве, на стенах - очень даже полезный мох кой-где появился, снаружи весело кланялись ей ситник жабий, незабудка болотная да толпой встречал поганки. Посаженные некогда кусты смородины одичали, обросли лишайником, обступили их папоротники да тонкие проростки елочек. Рядом пышно цвела калина, мечтая успеть отхватить как можно больше солнца, да чтоб все-все цветочки стали потомством обильным и настырным, цепким до жизни. Улитки, да слизни, пара жаб и скучающие до сумерек комары - красота, какая компания. Разве что маловато места - кикиморе, чтоб за лето нагулять жирок и пережить осень мозжащую, зиму стылую и весну чахоточную, таких дач нужно бы много больше.Это с дачниками, когда то обронят крошек, то круп просыплют, а то целую голову рыбью кинут и кикимора успеет раньше кошки, да придет в подпечек вместо домового за крошками хлебными - в разы меньше места надо. Зато и разъелась кикимора: ноги не так резвы, хочется бусиков да платочек чтоб яркий, с ужасом думается про холодную воду осени и лед, рвущий тело изнутри в зимой. Раньше бы и тела такого не было - а тут накушала.
Пыталась кикимора делать запасы на зиму, чтоб не горевать - да в первые теплые осенние деньки, как снова солнышко поманило, слопала - чтоб точно никому не досталось. Нор кикимора на болоте не роет, к чему ей, раз и вода ей не пустое опасное место, и гнезд не устраивает - каждый день она на новом месте отдыхать должна чтоб не выследили.
И по всему выходило, что надобно при людях быть, но чтоб людям не пришло в ум извести премудрую кикиморушку.
Очнулась она от размышлений при поедании цветочков подбела, потому как нестерпимо призывно потянуло над дачами ароматом готовых пирогов, терпко-сладких женских духов, дыма от самовара и папирос - и еще кто-то пробовал гитару.
Под звуки романса "Только вечер затеплится синий..." кикимора старательно таскала с тарелок и скатертей накрытого на веранде дачи стола куски и начинку. Вкусно было проглатывать первые куски, когда голод силен и любая еда вызывает хищную дрожь до боли, потом она принялась лакомиться,выбирая что для нее новое или приятней прочего. Сахарок не полезен - зато так хорошо, когда он напитался чаю со сливками и тает нежно, волнующе, исчезает в кикиморушке с легким веселым хрустом. И так ловко прятаться в изменчивых тенях, скрываться в полосках мрака вдоль перил, а то и вовсе пальцами дотягиваться из-под шелковой тяжелой бахромы скатерти.
Публика была сравнительно немногочисленной, не понадобилось столов перед верандой, и лампа была одна. Был человек с гитарой, барыни все были без огромных шляп и кикимора даже вздохнула: как она любила, чтоб большие шляпы, много тени, да еще чтоб от того было много шороха перьев.Томные, тягучие слова "Отвори/Потихоньку калитку/И войди/В тихий сад ты как тень..." , кружащие, точно отяжелевший от нектара ночных цветов бражник, вызывали внезапно злую голодную тоску, чтоб так было вечно, всегда - призывно гудящие в сгущающейся темноте звуки, тепло, легкая сладкая еда...
И кикимора решилась.
Часть шестая: Расчесться надобно бы
читать дальшеТонкий писк прикормившихся на дачниках комаров, долгие сумерки, шорох, производимый лягушками и улитками в траве — все уговаривало не менять ничего, оставить, как есть. Хорошо ведь! Но все же хотелось какой-то уверенности, что это самое "хорошо" наступило и не прервется для кикиморушки никогда. Год на год не приходится, дачник дачнику рознь, но хоть бы числом не уменьшались, приносили с собой сытную еду и новые забавы. Люди на дачах то велосипеды заведут и дивится кикимора, как учатся на них ездить, в канавы падают при попытках остановиться или повернуть, то вдруг важные бородатые мужики траву учат косить барышень в строгих неудобных блузках и узких юбках, а на кухнях вдруг перестают готовить супы, а все принимаются парить репу да каши варить — до самого привозу на паровозе из города корзин с паштетами, сдобными булками, бутылками с нарядными наклейками и всякой жирной, пахучей снедью, что выставляется на стол перед гостями на разных тарелочках, тонко нарезанная, размазанная полупрозрачным слоем по хлебу, либо опять же, в корзинах приносится к воде, будто чем ниже еда стоит, тем вкусней. Для кикиморы отдельная статья развлечений — в светлых сумерках так отвести глаза припозднившемуся дачнику, чтоб попал не к себе в дачу, а в чей-нибудь курятник, или вовсе завести в лесок, чтоб искал дорогу неделю в десятке шагов от железки и дач.
А домовые, однако, раз заведшиеся, кикиморе теперь виделись прямым убытком, от них стоило избавляться. Но не от людей: как людей выживать из дому у кикиморы знания были. Иной раз и не старалась никого гнать, просто играть хотелось, но что-то все выходило, что силы и тоска про непрожитое оставались у нее, а людишки умирали, прямая убыль кормильцев.
Крепко задумалась кикимора: как так сделать, чтоб домового люди сами отвадили, а ее наоборот, приветили.
Дачники начинали сонно прощаться, раздавались знакомые слова "Покойной ночи; милости просим еще заглядывать; как у вас славно, как вы извели мышей; а рецепт я вам пришлю с Меланьей; тишина какая замечательная; да, спокойной вам ночи"... И тут кикимору посетила догадка, за которую она с радостью принялась: покрутила, соображая, то добавляя еще подробностей, то убавляя, прикидывая, когда точно лучше приступить к затее и долго ли надо будет заниматься. Дом с запасливыми хозяевами стоил, определенно, стоил таких хлопот.
Всю ночь трудилась кикимора, собирая по лесу крики, перестуки и шорохи, а к утру, перед рассветом, была совершенно готова. Подобралась к облюбованному дому и, выждав паузу между густыми басовитыми и протяжными мужскими всхрапами, запустила мощную и раскатистую соловьиную трель, прибереженную еще с конца мая, когда собралась черемуха цвести(соловей, у воды самой, пел, оглашая округу своим требованием всем прочим соловьям устраниться и селиться подалее от его кормного участка, звук, сам по себе мощный до необыкновенности, усиливался водой). В доме птичье пение было услышано: мужской храп, как бы соперничая, прибавил громкости, зато женское дыхание во всем доме стало отчетливей и медленней. Вторая рулада вызвала шорохи ворочающихся тел и даже тычки. Женщины явно выражали желание внимать соловью. Убедившись, что аудитория готова, кикимора выпустила в светлеющий воздух иной звук: по крыше раздался быстрый топот, перекатывание, грохот прыжков. Так белки гонялись друг за другом. Следом раздался вопль совы, истошный и горестный, будто пропало все, что было важно и ценно. Кикимора прервала свою атаку, прислушалась, как там жильцы. В доме воцарилась напряженная тишина, храп уступил тихому выжидательному сопению. И тогда кикимора принялась стараться изо всех сил: под домом раздался отчетливый топоток семейства ежей, а еще она иголок ежиных на крыльцо и веранду натрусила. Долго топотала кикимора, пока солнце не показалось над горизонтом. Тогда, умаявшись, кикимора и заснула у колодца, самого ближнего к дому.
Спала кикимора чутко, не упустила момент, и, прицепившись ко дну ведра кухарки, пробралась в дом, а домовой и не проведал про то. С восхищением оценив размах утренней готовки(квашня с тестом уже на подходе, мытый изюм в чашке, гора овощей и даже отменный ломоть говядины на доске), кикимора засеменила через порог, да в верхние покои - одаривать людей вниманием. Подарки были припасены, что надо: прелые листья в пудре, на бумагах, в табаке; волглые вещички (особенно носки и платки, уж кикимора особенно старалась в этом вопросе), а потом расторопная кикимора вернулась на кухню и уговорила весь чай и изюм заплесневеть. После этого подвига с самолучшим настроением перевалилась через подоконник открытого окна большой комнаты и пристроилась у крыльца ждать вечера. Крик и брань в доме и около ее совершенно не потревожили.
Первым признаком удачи своей затеи кикимора сочла то занятное обстоятельство, что мужчина из дому вышел почти к полудню, притом мятый, сердитый и направился к станции, должно быть, в буфет. а то и вовсе в город решил отбыть. Женщины в доме переругивались, изредка срываясь на крик. Когда кухонная прислуга с молоком отправилась к столь одобренному кикиморой погребу, получилось почти импровизированное, но крайне удачное происшествие: как известно, городские женщины склонны умиляться, глядя на лягушку и даже хвалить красивые глаза и зелененькое тонконогое тельце, деревенские же, непонятно, как сохраняют трепетное отношение к земноводным и скачут при их виде, как не всякая балерина в опереттке, да с воплями - и эта девушка оправдала ожидания, при виде золотистых глаз лягушечки, коими та помаргивала, силясь протолкнуть в глотку свою жирного слизня обратной стороной глазных яблок, запрыгала так резво и расплескала молоко столь щедро, что эти впечатления и прыжки слезами и бранью отзывались до вечера.
Домовой, видимо, слишком занятый поисками, кому бы вместо него работу по дому совершать поручить, все-таки после полудня углядел и труху из листьев и иголок в щелях пола, и торчащие кое-где в стратегически важных точках ежиные колючки, но не принялся быстро устранять диверсию, а ринулся высказывать обиды.То из одной щели у завалинки дома, то у подоконника раздавалось занудное сердитое бормотание. Кикимора держалась молчком, но продолжала готовить изгнание домового. Расчесться за неуважительное предложение и нежелание делиться она решила окончательно.
Ночь прошла для дома в ожидании, и лишь на рассвете началось: в доме раздался сначала глубокий вздох, а затем появились тонкие свисты - то были голоса ветра в сухих рогозах и тростниках, когда над ледяной коркой чуть шуршит перекатывающийся снег, тонко плачет полая соломина и скрежещет разрываемая ткань желтого мертвого листа. Спустя пару минут от начала этого концерта кто-то встал(глава семьи), и, видимо, желая проявить свою власть над живым и (не вполне живым) миром, протопал на кухню.
И, разумеется, тут кикимора подловила домового, показала его жильцам: домовой, весь в саже, рассыпая плохо вычищенную из печи золу, пытался достать спрятавшуюся в дымоходе кикимору, да и попался на глаза человеку. Раздался громкий крик, тяжелый бросок(видно, человек пошел по дому в туфлях), и как ни пытался домовой прикинуться котом - не выгорело дело. Крик усилился, началась общая суматоха, и уж к обеду в доме было уговорено - домового гнать. Расчет был на знание всех приемов кухаркою, а в крайнем случае и пригласить батюшку можно.
Кикимора решила этот важный момент не оставлять только на людей, и приложила свои старания: прикинувшись мелкой девочкой в сереньком платьице, вовсю помогала кухарке и прислуге из-под печей все выметать, угольки сгребать, и проследила, чтоб все окропили святой водой, а уголья утопили. Сама же заботливо приготовила старую домашнюю туфлю и засунула барину в саквояж - чтоб домовой вернулся в городскую квартиру. Нечего барствовать, раз не успеваешь и не справляешься! Туфля как нельзя кстати оказалась, вместила и домового, и все его пожитки, отъезд прошел по всем правилам. Кикимора сама прервала ниточки, связывавшие домового с этим домом: все, разочлись и разошлись, чтоб не видеться никогда.
А о своем домике с жильцами кикимора позаботилась отменно: комары почти и не донимали домашних, молоко не скисало в погребе, гадюки обходили стороной все лето и осень дом, грибы не точили стены и кровлю. А всего-то и надо было кикиморе - чашку молока под крыльцом, кусочки и крошки пирога, да все мухи, что вьются у кухни... и уважение.
Название: Уолли, камешек Автор: Сусуватари Фандом: оригинальное Персонажи: студенты и не студенты Примечание: время действие - начало девяностых прошлого века
читать дальше Ей нравилось это слово - "уолли", - то ли имя, то ли просто созвучие, лично ей напоминающее про гладкий темный камешек, камешек в речном песке. Кругом серые песчинки - а он с плавными линиями, своим рисунком, особенным цветом, и он крепкий: увернется, устоит, уцелеет, снова и снова проступит среди любой массы песка.
Само собой, Уолли поступала в самый главный Университет. Уж там она займется тем самым, для чего родилась - переделывать мир. Биохимия и генная инженерия - вот главное, за что стоит браться. И кому, как не ей Уолли, сделать нечто особенное и обязательно замечательное - она уж придумала, что. И совсем не ждала такой подлянки, чтоб ей за сочинение на вступительных в том самом главном, самом справедливом Университете, поставили двойку. Не читая.
Уолли слов не нашла. Просто онемела. Это было как смерть персонажа в диснеевском мультике: он куда-то бежал, а на него падает Наковальня. И все. Ничего нет. Все лишено смысла, все кончено - раздавило двойкой и бумажкой на возвращение документов. Здорово выручило, что не оглохла. Потому что совсем рядом длинный школьник разговаривал с парнем из приемной комиссии про... про то же самое: - Забейте, молодой человек, - говорил, изредка оглядываясь, тип из приемной комиссии. Такой розово-благополучный и благодушный, аж в морду ему врезать хотелось, - с вами все в порядке, и сочинение, наверное, замечательное - я по устной речи могу судить. Просто в этом году умных и подготовленных набралось слишком много. Кого-то все равно приходится не брать сейчас. Идите на рабфак: он теперь платный, зато попадете почти что на первый курс, а зачислят после рабфака обязательно! Школьник, поначалу покрытый багровыми пятнами от висков по воротник фасонистой рубашки, постепенно бледнел, чуть зеленел, а потом сдавленно пробормотал благодарности и ушел. Его явно кто-то ждал - и парень спешил все-все рассказать.
И Уолли тоже хотела кому-нибудь рассказать, но пришлось побыстрее догнать того мордатого из приемной комиссии и умильно-вежливо спрашивать про рабфак. Это оказалось недешево. То есть - посильно, но если сначала Уолли рассчитывала, что во всех случаях ее способности и подготовка достаточны для того, чтоб занять свое место по справедливости среди таких же способных и умных, открытие эдакого обходного пути не радовало (а сравнение тех, кто поступил с первого захода и рабфаковцев вообще наводил на мысли злые и ехидные). Но все же она была зачислена, и началась настоящая студенческая жизнь - в самом главном Университете,куда принимают самых талантливых и прилежных.
Учиться - в кайф, приставать с вопросами не к школьной затурканной или стервозной училке, а к тому, к то разбирается - что может быть лучше? Уолли знала - лучше , это когда называют лучшей студенткой курса. Самой-самой. И практики... вот они, болшие и огромные банки темно-коричневого стекла с реактивами, склянки с растворами, все можно сделать, и все получается: такие красивые качественные реакции, такие несложные и медитативные количественные анализы. Одногруппники, в том числе и тот длинный школьник, которого все звали Додиком, подслушанный разговор с которым помог Уолли выбрать правильный обходной маневр, были как бы и рядом, и совсем отдельно. Додик и его приятель Славушка, как наверное, чаще бывает со вчерашними школьниками, подпали под обаяние морфологии и с упоением заучивали формы краев листьев, формулы цветков, срезы проводящих пучков сосудистых растений и еще зоологию. Зоологи сразу и надолго поглощали внимание - у кого самые шокирующие описания жизненных циклов? У беспозвоночников. Кто сможет легко и непринужденно рассказать анекдот про Карла Бэра? Опять они. И экспедиции. Экспедиционные байки, всегда к слову приходящиеся при описании очередного класса или типа существ - это покупает студенческую душу влет. Уолли запоминала все, систематизировала, отдавала дань юмору и иронии зоологов - и старательно собирала сведения, на какой кафедре ей с наибольшей вероятностью удастстя заняться самым лучшим делом - генной инженерией и молекулярной генетикой. Ибо - модно, денежно, престижно - и конкуренция жесть просто. Опять кого-то придется "при прочих равных", не взять.
Но "потрепаться" почти всегда рядом были Додик и Славушка. Всегда близко, все понимают, еще и чай у них есть - а если к Додику недавно приезжала мама, то и с плюшками-печеньками. Чаще приезжал, правда, отец - тогда обходились печеньицем подешевле.
Приятное прохладное трепливое содружество с пареньками своего курса к летней практике дало трещину - на природе мальчики внезапно разглядели однокурсниц помимо Уолли. Вроде бы ничего такого, но словно воздух вибрировал вокруг тянущихся руками и взглядами к талиям подруг юнцов. Это заставляло Уолли сердиться, острить и тосковать. Ничего удивительного - той же осенью и она кое-кого приметила, а к весне покорила.
Он был такой экзотичный, что Уолли, разбираясь в нем, сама буквально заблестела, будто бы на камне проступили узоры: глаза стали большими и светящимися, походка легче, и даже голос стал богаче интонациями и ярче.
Он был такой невероятной смесью восточных народов, таким взрослым, женатым и многоопытным...изящный, узкий с полными красивыми губами, с тяжелыми веками, прикрывавшими всепонимающие миндалевидные глаза...
Воображать, что она мужик, и не хуже мужика может попользоваться и отставить ненужного человека, самца, было чертовски приятно - почти как пить коктейли, на которые ею избранный самец был мастер. От них было весело, Уолли чувствовала себя еще более, чем обычно,уверенной в том, что она - несокрушимый камешек. Нефритовая фигурка. Все перепробует и уцелеет - пусть стекло бьется, оно хрупкое, а Уолли пластичная и уже понимает про обходные пути. Пусть есть где-то рядом жена этого экзотичного типа - ее же тоже можно обойти... И жена никогда не узнает, значит, никому не больно и все хорошо. Уолли весьма целенаправленно добивалась и добилась больше, чем внимания. Заодно и с другими людьми познакомилась. Буквально - с ДРУГИМИ ЛЮДЬМИ.
Это были наследницы знаменитых маршалов (девушки об этом упоминали при знакомстве как-то легко и между делом), сыновья очень нужных людей, владельцы оставшихся от бабушек-дворянок титулов и коллекций антиквариата, а еще гениальные недооцененные живописцы, жутко талантливые галерейщики без галерей и создатели новых направлений во всем. Все они собирались то в громадных комнатах с высоченными потолками - в коммуналках, в старинных домах, то на дачах, куда надо было ехать на электричке. Собственно, все это Уолли просто наблюдала - а тусовки отстраненно-меркантильно рассматривали ее, без обид - прохладный интерес с обеих сторон. Иногда странные девушки вдруг проникались к ней симпатией (нежные разговоры, во время которых ей зачем-то лезли языками в ухо и плотно притискивались), иногда юноши пытались ей объяснить суть современных процессов в искусстве - а чаще всего она получала свернутую в трубочку или конвертом рукопись, которую она конечно же, прочтет и скажет свое мнение. Читать было стремновато - редко интересно, иногда смешно, чаще удивляло ощущение сосущей тоскливой обиды. А еще попадалась порнуха, и тогда Уолли думала, не слишком ли она резко закончила свой роман с экзотом. Экзот, впрочем, проскальзывал иногда мимо, ведомый то решительной медноволосой спутницей, то кучерявой блондинкой и тосковать да сожалеть долго не получалось. И всем требовалось внимание, внимание и восхищение - а с этим был напряг, ибо искренне восхищаться утомительно, а столько, сколько надобно - вообще сверх обычных студенческих сил. Посиделки с новыми гениальными авторами, обязательное слушание песен, новые имена, рассматривание картин - а теперь еще и походы на уличные торжища: на снегу отчетливо темнеют картины с "древнерусской тоской", или яркими открыточными кусочками пестрят виды Покрова-на-рву с разными фонами(никогда бы не подумала Уолли, что можно так - написать несколько раз силуэт того самого Василия Блаженного, а потом наложить лимонно-желтый фон, сиреневый фон, малиновый - и вместе с синевой разной интенсивности будет ярко и завлекательно, как коробка зефира в шоколаде); приходящие потолкаться приятели, иногда приводившие покупателей, с видом ироничным и даже ехидным, сравнивали картины топчущихся тут же примитивистов(бородатые мужики на печке под пестрыми одеялами и рядом обязательные коты, поющие или пьющие бабы с самоварами у окна с видом на снег, - как на рисунках детсадовцев, но в масле и глаже) с добропорядочными пейзажами и натюрмортами из букетов и караваев хлеба. Половину присутствующих то и дело знобило и все сговаривались потом пойти попить чай или кофе. Кофе "Pele") в яркой жестяной банке грело одним своим видом. От Уолли во всех случаях ждали в основном сияющей улыбки в момент знакомства, больших восторженных глаз и комплиментов, а так же тихо самоустраниться, если вдруг заходит серьезный разговор про встречу с покупателем. Все хорошо, но холодно, все время холодно. И славно, что подготовка такая хорошая оказалась - времени всерьез прорабатывать конспекты уже не было - схватывалось на лету, но, боже - это же все-таки искусственное все, с известным доцентам и даже ассистентам результатом. Придуманное и десятилетиями одно и то же учебно-отработанное - а кто посчитал результат ее жизни, жизни Уолли?
А потом случилось ЭТО. Витамины. Ну, или может, то были коктейли - и сил прибыло, стало очень хорошо. В дреме и в легкой бодрости успевала Уолли везде. Все в таком золотистом тумане, все под вуалью, и та-ак все... нежно!Вуаль рвалась в клочья - и снова становилась цельной, но однажды, это Уолли помнит очень ясно, - вуаль была столь драной, (а мысли про отсутствия в ее уравнении решения в рациональных числах была неотступной), и еще она никуда никем не была толком приглашена... что она пришла с какой-то ампулой прямо в комнату к Додику и Славушке, напугала обоих до смерти, всунув в руку Додику одноразовый шприц: - Вводи. Вводи, а то я сдохну. Спасай. Додик побелел, что-то пробормотал - и удачно всадил иглу. Вводил неловко, резковато, но все-таки обошлось... И опрокинуло ее в мир. Мир был плоский и быстро движущийся. Белые облака с хрустом складывались на крыши домов. Дома складывались, как дурацкие пластиковые стаканчики для напитков.Стукнуло облако неслышно по крыше, и сложились этаж в этаж - целый дом, а там кирпич в кирпич - и все в доме том плоско, как срез на предметном стеклышке, прозрачная геометрия. И быстро-быстро в рулончик закатывается весь мир, как постер со стенки. Блеск сто раз перейденной лужи у крыльца общаги мелькнул и завернулся в рулон свернутого плоского мира; вон то ли по фотографии памятный куст над водой и цветы - хлоп в плоскость, как вырезная открытка, а плоскость - в трубку;вот мелькают, скручиваясь, окна напротив, чьи-то слова, растягиваясь, басово гудят: "Сей-ча-ас по-омрет тут... на-а... про-о-остыне? Тру-у-уп ку-уда-а?" А все вдалеке тоненькое и хрупкое, одни тонкие стеночки, как бумага, как целлофан или край стакана. Порежется об осколок стакана она.. и вот-вот дотянутся до нее - и тоже сложится, как коробка из бумаги плоской фигуркой... и свернут ее туда, в трубку. Чувствует Уолли: после, потом, мир развернется и расправится, снова из бумажного станет настоящим - а ее там совсем нет. Дергается Уолли, отодвигает от края ноги, чтоб не свернуться. Чувствует, как истончается ее оболочка, как все больше пустоты и света в ней, главное, только бы не завернули ее туда, в трубку...
По лицу били больно. - Что! За! Корова! Это Додик оказывается, умеет так бить. Интеллигентный мальчик. Два иностранных языка - и такие манеры. - Не смей! - на лицо льется холодная вода. Это хорошо - Славушка старается. - Какого... хуя ты взяла коровий наркоз, дура корявая?! Уолли плачет усталыми слезами. Она сейчас мокрая, но живая. И такая хрупкая... надо бы уползти, пока не... не разбили ее, такую тонкую, как стеклянистый ледяной стаканчик. Ей нет дела до того, как их колотит от страха - соучастники они или как? Узнают, или что? А куда бы ее девать, если эта дура на их кровати кони кинет?! Не свернули бы только в трубку. Хочется рассказывать и жаловаться. Но - нет, они сейчас не пожалеют. Никто не пожалеет.
Только бы не разбили ее, все плачущую, как льдинка, большими мутноватыми слезами. Ради сохранности тонкой ледяной своей оболочки, чтоб хоть не так быстро истаяла и поломалась, живет она тихо, размеренно, занимается тонким ремеслом - делает бисерные пасхальные яйца. Бисерная светлая иголка, на которой сосредоточен взгляд. Потом - отверстие перламутрово-молочной или алой парчовой бисеринки. И стежок за стежком. Неплоский мир. Шажок за шажком - не разбиться бы только. Тает по краям льдинка, капает слезой. Искорка света дрожит - а в ней плещется весь тот давний-небывалый мир, в который она хочет сделать новое, замечательное и особенное - сил и ума хватило бы.
Дракон сидел на кухне, торопливо раскладывал по розеткам, конфетницам, вазочкам и прочим блестящим и хрупким посудинкам вкусности. Было достаточно поздно, чтоб ожидать Рыцаря буквально с минуты на минуту. И достаточно холодно, чтоб ожидать красивых безумств - но Дракон это упустил из внимания: потому что на кухне было жарко, потому что сам Дракон уже изо всех сил сдерживал рвущееся из пасти пламя. Кажется, вдохнет, выдохнет от облегчения, что все как надо поместилось и ничего не испортил - и вырвавшееся на выдохе пламя спалит все салатики-закуски-сладости, да еще и скатерть обуглит. читать дальше Именно тут раздалось что-то вроде поскребывания в шлюзовой камере, впускающей Рыцаря и дающей возможность относительно безболезненного перехода из его миров в общий мир Пещеры. Дракон с осторожностью поправил листочки петрушки в кокетливом съедобном букетике и рванул к шлюзовой камере - там было подозрительно тихо.
Рыцарь, покрытый слоем инея поверх металлического доспеха, лежал на полу камеры. Забрало было опущено, латные перчатки скрывали - то ли есть там живое существо, то ли одна оболочка вернулась.
Очень осторожно Дракон выпустил струю теплого дыхания без пламени. Втянул в себя, разбирая запахи. Пахло озоном, табачным дымом, знакомым шампунем и, к великому облегчению Дракона - самим Рыцарем! И практически никаких тревожных сигналов - только неподвижность тела.
Осторожно сняв перчатку, Дракон потрогал руку Рыцаря: теплая. Покраснела, но без признаков отморожения. И, решив, что главное - он вернулся, Дракон легко поднял лапами тело и внес в коридор, ведущий, разумеется, к кухне. Там бы и заняться переодеванием, приведением в чувство и лечением сразу, но рыцарь, не открывая глаз, завозил руками - и Дракон обернулся. На том месте, где подтаивал осыпавшийся с доспехов Рыцаря иней, остался лежать узкий длинный пакет. Судя по форме - не еда и не оружие(Дракон в этом понимал), зато это могло быть нечто романтическое, из разряда прекрасных безумств. Букет темно-красных роз.
Потом, как обычно, доспехи Рыцарь снимал, ахая и морщась, шипя от боли, с опаской посматривая на Дракона: как начнет шуметь-бушевать, вдруг - не угодил? Дракон ворковал и курлыкал, волнуясь, не отморозил ли Рыцарь чего важного (головы, к примеру), метался: может, теплую ванну с зельями, а уж туда и ужин нести? Рыцарь был строг в соблюдении порядка - и ванна была отвергнута, рыцарь воссел на свое обычное место в кухне, Порядок был восстановлен в полном объеме! Даже Розы - символ незыблемого Порядка.
Дракон был тронут и восхищен. Любовь - одна из основ Порядка - это непередаваемо! Возникающие вопреки всем явным симптомам невозможности, в один и тот же день, велением души, благодаря силе и воле Рыцаря... Мироздание иногда выглядит прекрасным. Если рядом - Рыцарь Порядка.
Предупреждение: может быть не только страшно, но и противно.
Название: Видеть смерть Автор: Сусуватари
читать дальшеИногда я думаю, что лучше бы я уже умер.
Смерть и без того присутствует в каждом теле - младенческом, юном, зрелом. В старческом Она просто очевиднее.
Посмотрите моими глазами - я с удовольствием одолжу вам на пару минут свое зрение, - Смерть кругом, и ей ни к чему балахоны и коса. Ведь мертвое в нас присутствует и добавляется, мы умираем ежесекундно.
Например, отрастающие и выпадающие волосы. В моих глазах это одна из самых красивых картин: вот еще живая делящаяся кучка клеток в волосяной луковице, такая бледно-розовая, а потом - бледнеющая, гаснущая белковая масса, превращающаяся в синее мертвое волокно, сшелушивающееся, обламывающееся - чтоб долго светить синим холодным светом, отмечая прекратившуюся жизнь. Кожа ведь тоже суть чехольчик из мертвых, полных кератина, с разрушенным ядром и цитоплазмой, бывших клеток. Смертельные объятия стенок, последняя судорога подвига умирания ради жизни тех, кто за ними. И ногти - ах, эти тщательно полируемые и подкрашиваемые мертвые пластиночки - они мертвы, мертвей некуда, и как же гордятся неживым блеском этих мертвых кусочков относительно живые обладатели.
Еще хорошо видно скорую смерть - например, вот эта: она случится обязательно на кухне, в чаду готовки, когда будет выпита очередная "рюмашка" и сосуды, ломкие и не особенно живые, все в заплатках из всякой гадости и холестерина, разом расслабятся и треснет, порвется непрочная уже, их износившаяся ткань. Вытекут какие-то количества крови, среагируют тромбоциты, некстати образуя громадные жесткие сгустки, да и сведется все к судорогам и угасанию на полу. Недолгая радость кишечной флоры - вот, собственно, и все.
Смерть, как естественный путь и по правилам организованный процесс - это редкость. Чаще я вижу и слышу оставшиеся от насильственной смерти крик: вот тявкает и визжит, защищаясь еще не от смерти - от боли, - собачка с этого якобы лисьего воротника. Вот воет кошечка(перчатки с натуральным мехом). Ладно-ладно, вы не перекусывали шейно-затылочное сочленение этой курице, не буду рассказывать, как они умирают.
Мы существуем, мы буквально умираем, пребывая по макушку в смерти.
И хорошо, спокойно лишь где-нибудь в палеонтологическом музее - вот там и смерть отступила, ибо это лишь результат замещения некогда останков организмов соединениями минеральными.
И нет, я не схожу с ума. Я, видите ли, своего рода художник - и я так вижу...
Дракон - воплощение(или часть?) стихии, хаос, потому крайне интересуется проявлениями хаоса.
Хаос, как ему разъяснил любитель Порядка, все методично классифицирующий Рыцарь, может быть источником порядка. Это когда в хаосе много-много энергии. А можно порядок свести к хаосу - если энергию распылять. До теплового движения.
Дракон покивал головой, подумал, что низкокалорийная морковка - путь к хаосу, добавил в нее майонезу и чесноку. и долго пытался своими игловидными зубами жевать. Припоминал варианты такого наведения порядка чтоб хаос возникал, как закономерный результат.
Подходящий объект для проверки гипотез о связи порядка с хаосом нашелся быстро - послали Дракона разобраться с одной цивилизацией, которая уж очень зажилась. По всем меркам ведомства Хаоса и Разрушений должна была погибнуть, и обломки бы красочно догнивали, будучи использованными для съемок фильмов про безнравственность апокалиптичных инопланетян и прочую фантастику, а все стоит себе: самовоспроизводится, долгожительствует, гибнуть не собирается. Дракон сначала думал - может, какой стратегически важны ресурс ограничить - да и вымрут, а видит, что все не так просто. Пришлось замаскироваться под местного и попытаться разобраться, что в обитателях этого мира такого, слишком пластичного, отчего живучесть повышенная у цивилизации?
Зашел в одно заведение, в другое - отметил особое явление - очередь. Это такое упорядоченное времяпрепровождение, когда у всех общая цель - попасть за некую дверь, но всем разом, с силой собравшись("Ага, вот оно - избыток энергии, который порождает упорядоченность." -подумал Дракон) врываться почему-то не спешат, каждому надо попасть в одиночку. Возможно,сделать что-то в тайне от других .
Дракон выбрал заведение, где очередей было аж на четырех этажах в достатке, пристроился рядом и стал наблюдать детально.
В тишине и порядке сидели несколько представителей местного разумного вида, разного возраста. Для очереди это нормальное состояние. Вот открывается дверь, некто выходит. потом раздается голос "Следующий!" - и в дверь направляется ближний к ней организм. Дракон прикинул - энергетика низкая, упорядоченность высокая, структура стабильна. А если энергии добавить?
- Я только спросить! - подскакивает местный, прискакавший откуда-то, судя по частоте дыхания и покраснению покровов - вложился в быстрый марш с первого этажа на третий, пышет энергией и желанием куда-то дальше мчаться, мощно и целеустремленно упорядочивать свои дела. - Тут очередь, -угрожающе сообщают очевидное, не покидая мест, из очереди. Желающий "только спросить" дергает дверь, просовывает голову за нее, что-то тонким просительным голосом лепечет - и убегает дальше. Еще минуту спустя приходят двое - один в форме, характерной для работников учреждения, другой -обычный, цепляется за руку сопровождающего и тихо постанывает. Сопровождающий усаживает своего спутника и уверенно открывает дверь и пропадает за ней. Проходит еще минута - и он выглядывает, что-то оживленно дожевывая, машет рукой, подзывая опекаемого. Очередь тихо ропщет.
Еще некоторое время спустя выходят двое. а потом - первый вошедший, и раздается призыв "Следующий!"
Именно в этот момент в дверь начинают пробиваться уже трое:"следующий", то есть, сидевший ближе иных к двери, и двое свежеприбывших. Один крикнул "Мне только подписать!", а другой "Насчет меня звонили". Жару добавил осанистый и очень древний экземпляр, который пришел и попытался всех подвинуть от двери просто корпусом, бормоча "по удостоверению".
Вскоре Дракон выводил формулу хаоса для разрушения высокоупорядоченных структур. Там было все что он наблюдал: ограниченность времени, уязвленное самолюбие, пробивная сила наглости, униженность работников, произвольность выдачи привилегий - и еще несколько констант.
Рыцарь заглянув через плечо вечером в расчеты Дракона, выразил сомнения, что все константы таковы в любом мире. - Делаю ставку на ограниченность ресурсов и на наглость с жадностью, - легкомысленно и счастливо отозвался Дракон. - Во всех мирах.
Не сказать, чтоб в этом было что-то особенно зловещее6 вот погода - это да. середина непростого месяца февраля. да и еще дополнительные проблемы.. в том числе суббота. 14 февраля.
Сегодня особого ажиотажа с сердечками и розочками я не увидела. Может, не там смотрела?
Заставляет ли мысль об этом дне, о валентинах. морщиться и вздыхать - или, напротив,это момент радостных предвкушений?
Это день как день - успеть бы все по хозяйству да выспаться в субботу - или нечто волнующее, повод сделать нечто особенное "только для двоих"?
Пятница – самый замечательный день. У меня самые лучшие мысли приходят в голову по пятницам – я даже записал это однажды. В смысле – стал делать пометки, когда записывал свои мысли, если это пришло в голову в пятницу.
Например, расспрашивать про главные цели в жизни я придумал в пятницу, и первая, самая важная, запись – тоже появилась в пятницу.
Юное дарование, которое оказалось первым моим заданием для начинающего интервьюера была странной для своих лет девушкой. В смысле – все девушки в семнадцать красят губы, носят не слишком удачно сидящую на них одежду, и в их глазах есть нечто голодное – они хотят, чтоб их любили. А я тоже жаждал, чтоб любили (меня читать) и потому договорился увидеться с ей в пятницу.
Моя интервьюируемая явно не ждала любви. Рассеянно, даже с неприязнью, она посмотрела куда-то сквозь меня и спросила: - И что я вам расскажу? Все равно не поймете. Это была все-таки пятница. Мой счастливый день. То ли просто на первый раз повезло, то ли был в ударе, но я ее разговорил – она принялась вскоре объяснять: - Представляете, как просто строить дома из совсем-совсем одинаковых блоков, если сами блоки смогут подстраиваться под желания обитателей? Индивидуальность – не волевым усилием строителя, а в точном соответствии с индивидуальностью человека–потребителя: это же совсем просто! Конечно, не всем понравится… - она рассмеялась внезапно от души, раскованно, - не у всех настоящий внутренний облик с точки зрения окружающих так уж эстетичен. Я посматриваю в ее глаза и пытаюсь понять: она в это верит? В дома, которые будут сами угадывать желания и становиться похожими на мечту владельца? - Разумеется, снаружи поселения людей будут больше похожи на коралловые леса. Знаете – красивые, изящно ветвящиеся опоры, путешествующие обитаемые модули. Кому нужно отдыхать могут уйти в нижний ярус, кому надо побольше энергии – те перебираются ближе к солнцу. Настоящий живой лес, разумный и очень уединенное место для жизни. - Фотосинтез? – я спросил первое, что пришло в голову, лишь бы она продолжала рассказывать. Надо показать, что стараешься понять! Интерес, даже поверхностный, подогревает желание показать себя. Пойму-не пойму, а материала будет побольше. Какая же она все-таки... неженственная: смотрит прямо в глаза, не играет, не постреливает, улыбка без всякого кокетства и ничуть не пытается нравиться. Все бы ей про строительные блоки и матрицу. - И прямое преобразование, как в традиционных фотоэлементах, я думаю. Идеально – чтоб энергии хватало и на самообеспечение домика, и на его обитателя. - И как все это будет перемещаться? От тряски и кувыркания все вещи попадают? Я пытаюсь шутливо перейти на более доступный пониманию уровень. Она смотрит с легким презрением, потом отворачивается. - Я же не сумасшедший изобретатель. Пока мы работаем над саморазвивающимися стволами. Это опоры для любой конструкции. Очень востребованный продукт.
Интервью я написал, оно было опубликовано, успешно забыто - зато я точно понял: настроение, с которым ведешь встречу, это главное. Читателю неважно, что ты хочешь сказать. Главное - чтоб было приятное настроение при прочтении. Пятничное! Каждый день в какой-то мере - пятница: желание, чтоб все неприятное быстрее закончилось, а приятное, вроде удобного табурета или дивана и нужного напитка и внимательного лично к нему, каждому усталому труженику, слушателя - началось.
Потом было много разных интервью, и не все - по пятницам. Но то самое ощущение легкости. приятного общения. ненавязчивого даже не собеседника, слушателя - оно оставалось. Это было главным в моих материалах.
Очередная из пятниц должна была быть спокойным отпускным днем. Это же так понятно – для моего отдыха тоже нужны отличные идеи, – а то получался лишь раздражение и слишком большой счет, а не отдых. За годы вполне успешной работы я набрался опыта, поднакопил усталости и мог сам давать интервью с советами, как лучше всего организовывать отпуск - и все на основании своих персональных ошибок и достижений. Роясь в среду в поисках чего-нибудь недорогого, в меру экстравагантного, чтоб было эксклюзивно (то есть никого из слишком близких знакомых, никого раздражающе шумного), нашел объявление об отеле на побережье. Тихо, оригинальная архитектура, новейшие технологии, тишина и экологически чисто. Названия мне ничего не говорили, координаты - побережье Северного моря, - вызвали какое-то смутное и не очень приятное воспоминание: кажется, я там что-то делал в первые недели своей самой первой журналистской работы. Примечание, что, если я не захочу соседей даже услышать, их не будет, решило дело. Созвонился, забронировал, приготовился.
Я, сообразуясь со своим многолетним опытом, выехал в четверг, спальным вагоном, чтоб быть на пристани на рассвете - так будет меньше всего суеты. Суеты там не было вообще: совсем одинокий причал, только один катер. Место отдыха выглядело небольшим белым островком в нескольких километрах от берега. Я никогда не умел оценивать расстояния на море! Смутно надеясь, что все недоразумения и сомнения сейчас же утрясутся и меня доставят на обычный большой, только частный, курорт, я пошел к катеру. - Что, в этот отель никто больше не едет? – я спросил не без опасения у встречавшего меня персонала. Если совсем нет постояльцев – скверный знак. - Вы сегодня последний, - неопределенно отозвался стюард (или как называть персонал, который принял мои вещи и усадил на место?). - Все остальные прибыли раньше. Половина – вчера вечером. Нет, в самом деле, я же хотел уединения, комфортного уединения! Надо расслабиться, прикрыть глаза и ни о чем не думать. Если с мышцами расслабление худо-бедно у меня все получилось, то насчет мыслей вышло из рук вон плохо: вскоре я себя поймал на судорожном выбивании дроби пальцами. Слишком много планов было затеяно на эту пятницу, просто катастрофически много! Но впереди практически три дня без звонков, без разборок, слез, натянутых улыбок и неоправдавшихся надежд. Я собрался не делать и не желать ничего. Совершенно. Список того, чего я не буду желать, медленно стал расти перед глазами. - Прибыли, сэр! Я вздрогнул. Откуда в Северном море кораллы? Или это и есть оригинальная архитектура? Я увидел нечто вроде коралловых стволов, тонкие приятно округлые отросточки складывались в изящную вязь, виделась арка-проход, образованная стволами и веточками этих странных... все же кораллов, или это постройка такая - нечто искусственное?
Последующее вселение меня в очень отдельную обитель было почти стерто дальнейшими впечатлениями, но все же я запомнил потрясение, испытанное в минуты настройки моего одноместного люкса на мои желания. Сопровождавший меня молодой сотрудник попросил просто погладить то, что ближе к руке - участок стены. Помещение казалось уныло-сероватым, хуже офисного, забавляло только, что все - от пола до потолка - было затянуто этой серой отделочной тканью. Но ткань хотя бы была очень приятной и пружинила под ладонью. Все так же стоя посреди пустого помещения, присесть было решительно некуда, сотрудник, чье имя на бейдже я никак не мог прочесть, уточнял предпочтительное меню вперед на пару дней, список аллергенов, особенности вероисповедания - к примеру, соблюдаю шабад или есть какой особый день среди тех, что я проведу у них. - Теперь можете посмотреть вверх, - не без самодовольства вдруг переключился с расспросов молодой человек. - Такое освещение подходит? Мне до того казалось, что если освещение и есть, то это замаскированные источники, дающие рассеяный свет, наподобие неяркого дневного. Подняв голову, я едва ли не вскрикнул - там красовалась элегантная люстра, потолок был решен в классическом стиле, с подобием фриза из меандров. - Если нравится, то погладьте капсулу по стенке как в первый раз, просто проведите рукой, - проинструктировал меня спутник. - Капсулу? Это так называется? -Я несмело коснулся этой странной ткани и едва не отдернул руку - как будто под ладонью что-то шевельнулось и пощекотало меня. Под ладонью ничего не было - только ворсистая, будто бархатная, поверхность. И я снова прикоснулся к ней - мне нравится эта нежная ткань, я решил, что номер отличный, надо оставаться, только насчет мебели уточнить и выбрать - раз всю обстановку подгоняют под вкус постояльца настолько индивидуально. В это время я впервые увидел то, что пришлось наблюдать еще несколько наполненных изумлением и ужасом дней - как меняются сначала контуры стены или пола, проявляется другой цвет, фактура, очертания иных объемов. На моих глазах из стен стали выступать пара изящных диванчиков, стол - вполне обычный стол для работы, и вдруг стена словно побежала вперед - помещение вытянулось и внезапно раскрылись наружуиокна и высокая стеклянная дверь. За стеклами виднелся легкомысленно пестрый палисад и вид на залив. Вода была того глубокого ультрамаринового тона, что сразу вызывала в памяти детские воспоминания о каникулах в Италии. Я обернулся к спутнику: - То, что я вижу там - картина? Наверное, одурелый вид нового постояльца не позабавил, уже приелось изумление, мне молодой человек ответил просто: - Капсула постаралась вам понравиться: все настоящее, можно нюхать цветы, валяться на травке, купаться - только не рвите ничего - это все выращено ей и связано с ее существом. Ей будет больно, а боль капсулы не любят. Хорошего отдыха! И он ушел, отдав мне второй экземпляр договора и красочную брошюрку-памятку, она же рекламный буклет, как я догадался. Ключей, даже карточки от двери, не было: капсула запоминает владельца и, как верная экономка, открывает дверь лишь хозяину. Весь первый день я то валялся в воде у берега, то дремал на кушетке, так кстати появившейся в тени похожего на розовый, куста. Изредка я вспоминал, что надо бы поесть, но всякий раз находя какой-то на редкость приятный сок, выпивал и оставлял затею с поиском кухни или кухонного лифта на другой раз. Сон был поразительно глубоким и спокойным - ни разу я не проснулся, как бывало у себя в квартире, по пробуждении голова была легкой, бездумной, и в точном соответствии с первоначальными намерениями, не было ни единой мысли. Кувшин со знакомым соком стоял на расстоянии протянутой руки.
В тихой созерцательности прошел еще один день. Я изредка поглаживал пальцами поверхности, лежа на полу (к чему все эти условности с мебелью, когда никто не видит и не оценивает?) ничуть не ощущая неудобств - вполне мягко, приятное тепло, ответные поглаживания и массаж. Мы с капсулой пришли к соглашению - я не ищу ни кухни, ни даже стакана, а она играет со мной, меняя вкус и консистенцию сока. Кажется, я так и не разобрал чемодан. А его надо взять и...
Я попытался сесть рывком. Что-то беспокоило и вызывало желание сбежать. Наконец, я высвободил руки, мягко поглаживая спихнул укрывавшее меня пушистое греющее покрывало и постарался подняться на ноги. С некоторым недоумением взглянул на себя: что это - я так и пробыл неодетым сутки? Наконец, понял - где-то недалеко надрывался телефон. Пошел на звук. В конце концов в одном из образовавшихся на месте моих оставленных вещей бугорков я отыскал все еще звонивший телефон. Звонил один из редакторов издательства - наверное, какая-то мелочь насчет последней книги, к которой я писал рецензию. Выбрал "ответить" в меню и был в момент оглушен напуганным злобным визгом: - Ты с ума сошел? Ты где пропал? Мы упускаем сроки - ты обещал еще в понедельник сдать текст!!! - Я и сдам в понедельник - сейчас ведь воскресенье! - Ты еще скажи - месяц только начался. Почта у тебя сейчас с обычным адресом? Жду текст, у тебя еще пять часов есть. - Тут у меня компьютера нет... - я начинал досадовать, отдых грозил закончиться прямо сейчас. - Диктуй адрес своего райского уголка, я сам заеду, хоть узнаю, где так сладко пропадают на две недели, - развеселился редактор. Машинально назвав адрес и название фирмы, организующей этот отдых, я буквально сел, где стоял. Что за шутки - две недели? - Стив, какое сегодня число? - Совсем заотдыхался? Семнадцатое. Месяц назвать?
- Какие две недели?! Сегодня только воскресенье, мне вечером выезжать отсюда... Я пытался внести ясность, но в трубке послышался сигнал "отбой" и я с недоумением пожал плечами. Выспался, как давно не высыпался. Не такая ли цель была поставлена? Перекусить и узнать, не пора ли собираться в обратную дорогу - вот и все планы. Оглядевшись я отметил, что пока я спал, комната определенно "расслабилась" - исчез весь интерьер "под классику", все любимые мной строгие формы. Предметов в привычном понимании не было видно - только округлые выступы там, где были диванчики, нечто вроде опорных тяжей тянулось вверх по стенкам, отдаленно напоминая то ли стволы деревьев, то ли сухожильные связки. Все кругом было теплого розоватого цвета, привычно бархатистое. Ни одного отверстия! Ни окна, ни той высокой стеклянной двери - кругом глухая стена. - А не пойти ли, не посмотреть на море? - зачем-то произнес вслух. Вспомнил, что капсула настроена на исполнение моих желаний - и заискивающе погладил рукой поверхность рядом. В ладонь знакомо ткнулся гибкий носик поильника, в голове узнаваемо возникло предвкушение теплого какао. Вкус напитка был не очень молочный, было что-то тепловатое, мятно-горчащее, бодрящего шоколадного вкуса не было совсем, а тело начало обволакивать приятной теплой истомой. Едва до меня дошло, что я снова ложусь и сворачиваюсь на боку, чтоб уснуть, в ужасе вскочил и заметался в поисках одежды и выхода. Где мой телефон?! Кажется, последнее я в раздражении выкрикнул довольно громко, даже голова заболела, зато взбодрился и принялся искать свои вещи. Шарил руками по поверхностям, пытаясь вспомнить, где были кресла, не тут ли был стол, в конце концов, где-то тут я оставлял свой чемодан! Под моими настойчивыми руками поверхности капсулы пришли в движение и, к моему облегчению, снова появились, несколько экстравагантного вида, но все же стол и кресла, моя одежда всплыла из недр капсулы идеально чистой и отглаженной. Одевшись, я решительным голосом скомандовал, чтоб мне сделали выход к морю - хочу посмотреть. Капсула повиновалась моментально, с некоторой услужливостью вскинулся пол и теперь наверх повела спиральная лестница, освещенная падающим сверху светом, с площадки или балкончика. Я заспешил по ступенькам, радуясь, что так легко бежать - а надо бы размять нагрузкой ноги. Подъем вскоре стал казаться затянувшимся и несколько утомительным. Остановившись, я посмотрел вниз - начало лестницы уже не видно, оно скрылось за очередным витком спирали ступенек. Очередная верхняя ступенька отчетливо подросла под ногой. Чувствуя себя ужасно глупо, я попытался спуститься вниз, обратно - и не смог: там было тесно! Я не мог протиснуться во вход, который был сделан до того по обычным меркам, с запасом. Пыхтя и обливаясь кислым вонючим потом, противный сам себе, с разинутым ртом я буквально выпал на верхнюю обзорную площадку. Кругом было только море.
Это было почти то море, которое я готов увидеть - Северное, то есть, без нежных отблесков василькового цвета и бирюзы, серовато-стальное и, к сожалению, я понял, что совершенно не владею ситуацией, а ситуация владеет мной: я торчу вне какого-либо привычного пейзажа и средств передвижения, вообще до самого горизонта только вода во всех направлениях. Стоило мне задрожать от холода, как пол площадки с готовностью прогнулся - и я плавно и полого скатился по желобу внутрь, в розовое теплое нутро капсулы. Пол принялся нежно ластиться - как я почувствовал, убирая с моей кожи пот и соль. Удобно! И я разлегся - все равно надо пока подумать, сосредоточиться - как же отсюда выбраться? Хоть какая-то связь с управляющим отелем и персоналом должна быть? И где мой телефон - я просто обязан его найти! Сонная одурь снова наползала, поглощая все мысли и волю. Отстраненно подумалось, что спешить некуда, да и не надо: кто расперживается от того что я не напишу несколько откровенно слабых, хотя и приятных, книг? Релаксация для домохозяек и офисных девушек - я ведь неплохо пишу про нежность, про верность и поиск той самой, единственной. Я пишу нечто для оправдания здоровых желаний, для совершенно нормального восприятия - потому что вокруг все далеко неидеально - а этого хотелось бы. Готовых идеальных отношений для обыкновенных неидеальных людей. Есть потребность в признании и присоединении... Я, наверное, совсем забылся, и только тогда почувствовал, что не один - в голове послышалось бесплотное, беззвучное рыдание: "Я плохая, я очень нехороший человек!" В первый момент я растерялся, и привычно, как бывало, наверное хотя десяток раз в моей жизни, внутренне принялся строить раковину, защищающую себя и собеседницу(я сразу понял, что это "она") от всяких внешних повреждающих и расстраивающих воздействий: "Ты хорошая, ты замечательная все обязательно уладится - нужно только время"... Голос внутри головы примолк, затем, после всхлипа, который я очень отчетливо ощутил, проговорил ворчливо и с вызовом: - Лучше нам не знакомиться - я, в сущности, скверная. Не надо. Снова привычно, из собственного трусливого опасения, что если не приглушить всякий женский плач и желание пожаловаться на жизнь , здоровье, на мужчину, наконец, я получу кучу отрицательных ненужных мне эмоций, я принялся отвлекать и заискивающе хвалить: - Ну, что вы, совсем нет! Так не бывает - обязательно есть что-то хорошее. - У меня есть логика, но это мне не помогает. - Логика... и память, наверное? - Я ухватился, как мне показалось, за здравую мысль, - Вы тут отдыхаете? Внутри яростно и часто задышали. Мне показалось, что я внутренним зрением увижу распаренное, покрасневшее и распухшее от недавних слез лицо, толстый нос и рыжеватые короткие бровки, выбивающиеся из пучка тонкие волосы неопределенно рыжеватого цвета и окажусь запертым в камере на двоих, где будет неловко, стыдно и безнадежно - хоть вой. Не успел я сформулировать нечто осторожное и успокаивающее, как волна мягкого покоя словно придавила меня снова - и я рухнул в сон.
Очнулся я снова с необычайным ощущением подъема сил, как будто привычным, приятным, стоило сейчас записать все те мысли, что выстраивались в голове на диво ровно и логично. - Наконец-то! - с раздраженной интонацией ворвался и смял весь строй идей новый женский голос, - Быстро пожелайте начать работу над статьей и встречу с редактором! - Позвольте... как это?.. начал было я. - Я не могу до бесконечности подменять вашу волю своей, - нетерпеливо перебил меня голос, - делайте, как говорю! Я спохватился - голос, хотя и смутно, но знаком, интонации очень уверенные, жесткие - и я с готовностью испугался опоздать на встречу, не успеть сдать статью, приготовился бежать. Стены вдруг изобразили открывающиеся створки лифта. Я привычно подхватил кстати подвернувшийся под руку чемодан и зашагал в открывшийся коридор. Значит, я должен пройти один недлинный коридор, далее дверь и встреча с сотрудником, который меня проводит... на катер, так? Силуэт сотрудника я заметил и обрадовался. Подбегая к нему и протягивая руку, чтоб встряхнуть в рукопожатии и символически стряхнуть с себя все странные иллюзии и ощущения, я был готов ко многому - но не к просто выступу стены. Почти одетый манекен - рост, телосложение, фактура одежды - как у встречавшего меня человека. А человека - нет. Я стоял на бордюрчике, опоясывавший, по-видимому, капсулу, и пытался сообразить - что делать дальше? Кидаться в воду и вплавь пытаться добраться до берега - бред. Я берега даже не видел. Чемодан оттягивал руку, было холодно, и жуть, до чего не хотелось оборачиваться к той имитации человека, что примостилась в якобы позе терпеливого ожидания позади меня. Под ногами пол снова отчетливо качнулся, я получил под колени ощутимый тычок - и, беспомощно взмахнув руками и больно вывернув руку в запястье тяжестью чемодана, опять повалился вниз и назад - в тепло капсулы.
- Ты не ушел? Не уходи, тут так трудно и так страшно... - знакомо проныл молодой женский голос, затем кокетливо добавил, - а хочешь, я научу, как с ней обращаться? Я уже научилась! - Как? - вслух, довольно рассеянно отозвался я, потирая потянутую руку. "Зря растираю - надо было бы холодный компресс приложить," - едва прошелестела в голове мысль, как что-то очень холодное потекло по руке. Я взвизгнул и отскочил от неожиданности, а на том месте, где я только что стоял, прогибалось и чернело под упавшим мешочком со льдом розовое великолепие пола. Я устыдился - она, капсула, даже во вред себе, совершенно по-женски, заботилась обо мне. Подошел и поднял мешочек, приложил к запястью и пробормотал благодарность, поглаживая по розовому мерцающему бархату. Под рукой отозвалось неким томным подрагиванием, затем руку отчетливо приласкали, да так страстно, что впору было оглядываться - не видит ли кто? Хотя, конечно, никого рядом не было. - Ты такой невнимательный, - с оттенком самодовольства сообщил голос, - никак не улавливаешь причинно-следственной связи. А я - уловила! Сейчас оставим эксперимент... - Может, просто скажешь, как мне добраться до офиса отеля? - я еще надеялся, что хорошие манеры, вежливое слово и без пистолета помогут мне добиться многого - хотя бы просто потому, что пистолета у меня не было. - Ты невнимателен и поверхностно судишь - занудно запричитал голосок, - я же хочу научить тебя, как справляться с ситуацией! - Хорошо, хорошо, я буду предельно внимателен - учи! - я был согласен на что угодно, лишь бы не плакала и, может, объяснила, как добраться до офиса. - И как мне тебя называть? - Называй меня Синичкой, - довольно игриво отозвался голосок, - это немного напоминает мое имя. Сейчас мы приступим - только я должна собраться с мыслями и отдохнуть. Я скоро - ты удивишься, как я скоро могу. И она отключилась - я ощутил, что в голове снова лишь мои мысли. Так внезапно пришла эта пустая тишина, так неуютно показалось не отвечать, не суетиться отреагировать на чей-то запрос, эмоции... я напугался и принялся вспоминать, что мне говорили в самое недавнее время насчет способов выбраться. Волевой контроль, навязывание капсуле своих желаний. Я хочу выбраться отсюда! Видимо, по жизни я все же трус и не особенно рад оказываться один на один с обстоятельствами, бороться, изображать героя - вскоре я забылся в приятной ласке: мою шею разминало псевдокресло, мои пальцы мило щекочет удлинившийся ворс покровов, и мягкая, такая умная и покорная капсула будет вечно нежить меня, ласкать, оберегая от тревог - лишь бы мне было покойно, хорошо может, даже напишу ее заботами нечто выдающееся. - Я подключилась,бодра и очень работоспособна! - бойко проверещала прямо в ухо Синичка. - Ок, давай, я следую твоим инструкциям, - поспешно отозвался я. - Ты не рад? В ее голосе послышались капризно-подозрительные ноты и я заспешил с уверениями - рад, тихо ждал и надеялся. - Для начала... записывать не надо, ты сразу делай, как я говорю только уточняй - так ли получается, - подумай про свое самое заветное желание. Подумал? Про самое-самое? и мысленно зачеркни его - я так делаю. Самое давнее, заветное - оно все равно не исполнится, а если ты его публично, в капсуле, уничтожишь - то и капсулу подавишь этим. Я вот про свою мечту капсуле рассказала, а потом ей подробно объяснила, почему все это невозможно, - очень радостно прочирикала моя наставница. С трудом попытался выбрать нечто, похожее на мечту всей жизни: стать самым успешным писателем? Заработать столько, чтоб действительно спокойно писать то, что давно откладываю в пользу явно более доходных проектов? Или то самое - написать? Значит, не напишу? Боясь упустить хоть немного благополучия, приятного времяпрепровождения, одобрения... Кого я этим откровением сломаю? Капсула нежно надавила на мои плечи и принялась, мурлыча, растирать воротниковую область. Волноваться насчет моей авторской несостоятельности явно не не про нее. - Ну, что ты там получил? там в центре огромная черная дыра и в нее хлещет вода? - с любопытством спросила Синичка. Я промолчал - приличных слов для ответа не было, а зачем девушку расстраивать? Встал, попытался заново обойти камеру, в которой оказался, трогая пальцами стенки, уговаривая себя, что это - не безумие, не конец, это просто такое приключение - как в кино, только увы - оно опаснее. Потому что я не супергерой а мой противник, такой нежный и любящий, - вот она супер. Но почему - противник? Потому что я должен ее давно оставить, а она должна меня не отпустить. И тут снова ворвались в мой бедный напуганный мозг два голоса: - Вы сейчас в полном порядке и мы вас вытащим. Стойте, где стоите и не мечитесь. За вами придут, - это тот самый, уверенный, правильный до бесплотности, голос большого начальства. Я сразу подумал о седоватых висках, мелких морщинках и властном взгляде серых глаз. Банальность. Впрочем, я кажется во всем такой. - Она вам понравилась? То, как она беспокоится, заботится, какие у нее возможности все сделать - вы ее выбрали? - это, конечно, мой советник по уничтожению мечты. Я снова промолчал. Надо собраться с силами и вспомнить себя - озабоченного кучей сорвавшихся встреч, обещаниями, обязательствами, той рецензией, отложенными встречами, теми улыбками, которые хотел увидеть и вернуть в ответ... мало ли! И тут я ее понял. Ее - капсулу. Она просто помогала - несколько самоуверенно, но с точным знанием, как и чем мне, такому немолодому, нездоровому и не самому сведущему в проблемах организму, надо помочь. Заботилась вопреки сохранению себя - возвращая мне бодрость, ясность мысли. Еще она понимала, чувствовала, как мне не хочется на самом деле в ту жизнь, где неизбежны неприятные встречи и поражения. В глазах защипала некая жидкость. - Ты хорошая, - вслух, шмыгнув носом, произнес я, - ты самая хорошая, точно! Спасибо тебе. А теперь - отпусти меня, я не хочу, чтоб тебе из-за меня было плохо. Она немного поколебалась, раздумывая, потом, видимо, еще раз проверила мое состояние - голова была пустой, ясной и совсем не болела, - а затем легко выпустила меня, раскрывшись воронковидным выходом навстречу проплывавшему мимо катеру.
Я без всякого удивления встретил ту самую первую свою интервьюируемую - почти с той же прической, повзрослевшую, но все так же смотревшую мимо меня, сразу в проблему. Она не понравилась мне еще больше: ведь меня не существовало для нее - ни как пострадавшего, ни как журналиста или писателя. ни, тем более - как мужчины. Ее планы и отношения строились по-прежнему сразу с Материей. - Ей не будет неприятностей? - наивно спросил я, обмирая от мысли, что сейчас услышу, что, мол взбесившуюся капсулу прямо на моих глазах уничтожат. - Вы не поймете, - отрезала моя собеседница и прищурилась, разглядывая в воде у куполов капсул нечто мне недоступное. - А вы постарайтесь, может, получится объяснить, - обозлился я. На этот раз я мог позволить себе не быть мягким и обволакивающим. Я чувствовал - она, капсула, мне важна, надо позаботиться о ней! - Забудьте все что , вам привиделось. - Вот так. Безразлично и самоуверенно. Она, эта изобретательница. явно сделала карьеру - просто отдает приказ. "Забудьте". - Почему - привиделось? - забормотал я. - Она заботилась обо мне. Лечила, развлекала - даже собеседницу сотворила. Лучшая и самая длинная пятница, какие у меня были. - Собеседницу? Вы уверены, что это была собеседница? Что она вам говорила? Как давно она, по ее словам, там? Она себя назвала Пятницей? На меня мельком взглянули и принялись срочно распоряжаться, командовать, принимать решения. На этом наш разговор прервался - я оказался среди лиц, несомненно, относящихся ко всяким секретным службам. Вечером в пятницу они были очень решительны и неразговорчивы, да и сами не спрашивали практически ни о чем. Это я спросил их: не пятница ли сегодня? Мой везучий день.То ли весь проект засекречен был, то ли мое исчезновение пробудило интерес спецслужб - я так и не смог узнать. Или то, как долго она смогла меня скрывать даже от радаров - не только от мобильной связи? Может быть, еще годы спустя меня снова пригласят взять интервью у моей хранительницы - они у меня очень живыми и запоминающимися получаются. Или серию, а потом я все же напишу книгу о чудесах в Северном море.
Теперь я тут живу и по по ночам, пока я брожу у того самого берега, я ощущаю присутствие ее - капсулы. Она по-прежнему внимательно и заботливо присматривает за мной. Меня считают чудаком - но к чему знать кому-либо о той нежности, о той страстной тоске, что удерживает меня у кромки воды. Нет, это не я тоскую - она. Я чувствую - она меня зовет. Она хочет заботиться обо мне и чтоб я ее любил. Я не могу ее покинуть. Не могу.
Огромное спасибо blue fox за чудесную открытку по мотивам этой сказки!
История первая.
Маленькая засыпайка всегда держит у окна две вещи: блюдечко с молоком и швабру.
Швабра у нее для озорных сплюшек, для любителей пугать спящих. Они вечно вымазываются в чем-то темном, пачкают ее беленький подоконник, жутко кричат и вообще от них спящим бывает нехорошо: вскакивают, хватаясь за голову или сердце, а потом долго не ложатся. Поэтому засыпайка гонит от своего окошка таких шваброй - покорно благодарим, не надо нам ваших замечательных пугающих криков и крутых пике. У засыпайки хорошая репутация и она очень разборчива в знакомствах.
читать дальшеДля спокойных, добродушных сплюшек раньше была конфетка: небольшая, красная, округлая, блестящая и нежно-сладкая. Конфетка доставалась той сплюшке, которая делала самую мягкую посадку. Это важно: ведь и засыпайка была тогда очень маленькая и ее сдувало с подоконника от ветра с крыльев сплюшек.
Теперь - молоко: это чтоб сил у сплюшки было побольше - засыпайка выросла и летает в долгие взрослые сны. Не такие короткие, как у маленьких детей, а на целую ночь.
Когда засыпайка пролетает среди засыпающих, очень важно не спугнуть ее криками. шумом пылесоса или беготней. Тогда она улетает к другим - туда, где ее ждут и где все готово для представления от засыпайки. Ведь сон - это представление - там идет теплый снег, там растут на глазах самые удивительные цветы, там, во сне, можно услышать самые ожидаемые слова. Или узнать пророчество - и уж твое дело, как потом с этим поступить.
Засыпайка каждый вечер выставляет у окошка с широким белым подоконником блюдечко с молоком и швабру. Она строгая и работящая, засыпайка.
История вторая
Засыпайки - маленькие, нежные существа. У них круглые большеглазые головы, лапки с ловкими подвижными пальчиками, тельце покрыто мягкой деликатной шерсткой, которую засыпайки всегда старательно чистят - ведь их перламутрово поблескивающий мех должен быть безупречным. Поэтому чуть не треть всего своего времени засыпайки тщательно вычесываются гребнями и щеточками - а воды их мех не терпит. Наша засыпайка, о которой мы ведем речь, мех имела практически белый, с легким кремовым оттенком. На столике у засыпайки были разложены щетки для головы, гребень для чистки спинки и еще отдельно стояли гребешок и щеточка для задних лапок и хвоста. Хвостиком, в меру длиным и очень помогавшим при балансировании, засыпайка очень гордилась, вычесывала любовно и изредка думала: хорошо бы на него бантик! Или браслетку на переднюю левую лапку. Но времени все не хватало - едва только дочешет мех на темени, пройдется щеткой по щечкам, почистит плечи - а уж сплюшка на подоконник садится и таращит круглым янтарным глазом: "Летим?"
Второе по количеству времени, но первое по важности для засыпаек, дело - это вовремя в сон попасть. Подкараулить открывающиеся Врата сна человека - и нырнуть туда.
Летит вместе со сплюшкой засыпайка, уцепившись своими лапкам хваткими за лапы сплюшки, посматривает, как люди спят: кто уж десятый сон вилит и там или есть своя засыпайка, или сон пустой и темный, а кто уснуть не может. Главное - заметить, что Врата сна вот-вот отворятся - и занырнуть туда. Сон с засыпайкой - благодатный, интересный. И отдых будет полон, и смотреть сны занятно, а засыпайке - прокормление. Потому что людям сон - просто время, когда они отдыхают, а для засыпайки - сад и поле.
История третья Засыпайка видит арку или щелку Врат сна. У каждого человека Врата свои, особенные, но засыпайка замечает любые: сияющие светом радости и силы Врата сна здорового человека, узенькая темная щель переутомленного хлопотами и неудачами, а иногда - темный провал в сон, полный страхов. Засыпайке годится любой сон, уж она знает, как из самой горькой обиды вырастить сладкие предвкушения.
Ловко проскользнув в едва открывающийся сон, засыпайка деловито выбрала место для начала трудов. Это ведь только кажется, что во сне все расслаблено и отдыхает. В снах бродят тяжелой поступью сомнения, рыщут догадки, растут надежды, а иногда - обиды. И главное - найти основной стебель, на котором будут расти и становиться все пышнее и плодоноснее столь разные веточки и раскармливаться все больше и влиятельнее сущности. Вот оно - из стекловидно поблескивающей темной массы страхов и опыта, потянулся и стал быстро ветвиться росток нового сновидения. Засыпайка потерла свои пухлые ладошки, размяла-помассировала ловкие пальчики - и принялась за работу. Труд предстоял немалый!
Пышной шапкой прутиков с мелкими острозазубренными колючими листочками прыснули во все стороны от главного побега сновидения обиды. Человека обижали по мелочи, часто, а еще припоминались прежние, и вскоре колкие веточки с режущими листочками могли стать единственным, что несет сновидение - а это скудная пища для засыпаек и негодный сон. Аккуратно проскользнув по гладкому стволику, засыпайка деликатно прихватывала двумя пальчиками веточки обиды у кончика вблизи вершинной почки, быстро и уверенно скручивала ветку колечком, подвязывая книзу. Так веточка не сможет бурно расти, отбирая все соки исключительно на раскармливание горьких размышлений о том, какие все вокруг плохие. Веточка за веточкой, завиток за завитком, и вот уже замедлилось переживание обид, появился просвет среди черных ростков. Засыпайка погладила ладошками стволик, подула на него в надежде - вдруг именно тут появится веточка с добрыми воспоминаниями, а лучше всего - память об удаче пробудится? Вышло ни то, ни другое, но тоже славное: появилась розеточка блестящих упругих листочков и прыснул побег, на которых чаще всего зреют планы. Маленькие боковые веточки на мощном побеге быстро-быстро расцветали соцветиями из хороших воспоминаний, появлялись приятные фантазии, завязывались добрые намерения. Засыпайка едва успевала помогать разворачиваться лепесточкам да собирать зреющие плоды.
Нагрузились они со сплюшкой очень удачно. Запасли сочных добрых воспоминаний, мясистых планов, были искристые предвкушения - и немного горечи разочарований и кисловатых грустных воспоминаний - для витаминности и лучшей усваиваемости. Огляделись: вокруг разрасталось и становилось частью действительности древо очередного сна, следов присутствия засыпайки и сплюшки не было - ни шерстинки со своего меха не оставлено, ни перышка, сон будто сам собой такой красивый вырос - с чудесными картинами, с очаровательными рассказами и полный бодрого ожидания осуществления.
И полетели они обратно, к дому засыпайки. А там - все снова разобрать, что почистить, что сразу заквасить, что - просушить, и не забыть заготовить снова еды и молока для сплюшки. Очень много хлопот у засыпайки... сама едва спать успевает - чутко, вполглаза.
Отпускное благословеное время. Кто по заграницам, кто по родным краям, а кто на боевом посту.
Как всегда, особенный урожай на нелепости. К примеру, списки генномодифицированных продуктов. Просто праздник какой-то! привожу списочек, потянутый из ВКонтакта
В тихую деревню прибыл Мореплаватель. Он прошел десять морей и четыре океана, побывал в разных странах и повидал бурь. а уж историй в разных портах - наслушался бессчетно. Решил на покое написать мемуары: снял дом чуть в стороне от других, чтоб не докучали, выставил на крыше флюгер, чтоб следить за ветром. да под яблоней поставил стол - писать и чай пить. Первую неделю он старательно снаряжался для писательства - надевал китель, фуражку. заваривал крепкий чай и выходил к столу с бюваром, полным отменной бумаги. Выводил пару строк вроде "Я родился, благодарение моим родителям, в..." и переходил к правке текста. читать дальшеСолнце приятно грело, все кругом нежилось и ласково шептало "Отдохни!" - и Мореплаватель легко задремывал. Очнувшись от дремоты, он с удовольствием выпивал остывший чай и закрывал бювар - пора было заняться ланчем. Обязательно следовало что-нибудь такое приготовить, как помнилось, готовили в разных кабачках и тавернах: так вспоминалось легче, и Мореплаватель, нарезая лук или счищая кожицу с помидора, напевал понравившиеся и припомнившиеся к случаю мелодии. Запахи пряностей и заморских трав разносились далеко - и вскоре Мореплаватель стал замечать любопытные носы и блестящие глаза - малышня приглядывалась ко всему необычному. Мореплаватель сначала был смущен, а затем принялся рассказывать вслух, обращаясь к притаившимся слушателям - про травы и про невероятные приключения; показывать, как вязать узлы и определять силу ветра. Все реже он выносил бювар с бумагой к столу, и все дальше уходил с детьми вниз по речке - то строить запруду для лодочек, то мастерили настоящий корвет, то возводили настоящую туземную хижину. Мореплаватель загадывал, что он будет рассказывать в следующий день, но утро всегда вносило свои поправки в курс. Соседи относились ко всему этому с неодобрением: дети, как всем известно, должны расти сами. Нечего им тут головы забивать дальними странами, а все чужие приправы неполезны для желудка. Иногда погода бывала дождливой, и тогда Мореплаватель заваривал свой особенный морской крепкий чай и доставал записи о координатах, про разные грузы в портах - но серьезных записок, значительных и вызывающих почтение, как-то не получалось - то вспомнится, как пытались выманить забившуюся в груз бревен змею на дудку заклинателя змей(хорошо, змея оказалась неядовитой), то про звезды Южного полушария - как они прекрасны, а то про дружбу отважного корабельного кота и кока. Соседские ребятишки эти истории выслушивали по многу раз, запоминали, и все равно просили рассказать еще и еще - про ловлю черепах с помощью рыбы-прилипалы, про огромных медуз, про драгоценные цветы и бабочек размером с голубя. Они повторяли названия портов и бухт, приносили свои модели лодок и шхун, и вслух мечтали открыть неоткрытые острова.
Дракон открывает глаза, и слышит воркующий голос Рыцаря: "Обожаемый мой Дракон! Кофе? С мороженым?" Поперхнувшись пламенем, великий и ужасный поспешно разгоняет дым, щелчком когтя стряхивает комочки сажи (Рыцарь же старался, настоящее голландское полотно в логове теперь и вообще...) - Давай кофе. Стесняясь каркающего голосины, подумает "Может, доспех ему парадный выдать из запасов? Такой из Толедо, с золотой насечкой? Где-то в кладовке за шестнадцатый век был", а он уж спешит, бряцая латами: - Все любовь моя, убегаю на подвиги, а ты поспи часок - тебе на налет с грабежами скоро!"
читать дальшеДракону по утрам тоскливо: то ли вчерашняя пицца была несколько неудачно залита диетической колой, то ли давно не совершал ничего эдакого - вдохновляющего, грандиозного. "Набеги, набеги, - сварливо бормотал Дракон себе под нос, - сначала надо думать: какой ожидается доход, каков риск словить болт в брюхо, далеко ли лететь... соотношение "цена-качество" тоже никто так сразу, на глазок не оценит! Может, сэкономленное, если не лететь - как раз побольше заработанного за полет?" Нет, наверное, он и впрямь засиделся в логове, голова гудела разными мыслями, перебиваемыми приступами легкой боли. Склонность к экономии сурово боролась со страстью к размаху и некоторому шику. Подошел к зеркалу. Попытался втянуть брюхо. Нет, не то: брюхо у всех рептилий довольно широкое, его очертания не имеют значения в аэродинамике... а если блеск навести? Суетливо протерся замшевой тряпочкой, заботливо полируя чешуи на боках. Снова сделал глубокий вдох, подтянул диафрагму, расправил крылья и повернулся к зеркалу побольше... нет, опять не то - блеск полнит! Поспешно затолкал груды золота в стенные шкафы, прижал не желающие закрываться дверцы спинками кресел. Все же пора делать променад. И, прикинувшись полноватым селянином средних лет, Дракон вышел через самую маленькую дверцу в логове. Путь на грабежи включал в себя начальную стадию променада, поспешного, бодрящего, но были минуты и на мечтания. Ах, Рыцарь! Такой светлый, изящный, блестящий кавалер. Военная косточка: все-то у него по расписанию. Дракон вздохнул. Спохватился - опять в мечтах пропустил нужный портал. Да и как не мечтать - выпархивает Рыцарь из логова, таким четким и легким шагом, носочек с оттягом, как на параде, волосы из-под шлема сияющей волной на плечи ложатся, взгляд сосредоточенный и все-то у него по уставу и безупречно... Дракон с привычной ненавистью пополам с кулинарным интересом взглянул на проходящую девицу. Девица зарделась и, спотыкаясь, прибавила шагу. "Нет, не стоит догонять - эта не в его вкусе", - успокоил себя Дракон, и отработанным жестом распахнул дверь-портал. Налет и ограбление лучше производить на специально отведенной территории. После трудов Дракон собирался пройтись по магазинам: ветчина, сыр, свежие овощи, апельсины... Магазин "Лакомка" - обязательно посетить после налета. Отменный шоколад. Самое подходящее для его Рыцаря. Рыцарь блистательно проводил сражение со Злом. Зло напирало и наглело, но Рыцарь, с трудом, но отбивал нападение, изредка переходя в контратаку. Стройность восстановленного Порядка и Законности радовала ненадолго, с переменным успехом, но пока баланс складывался в пользу Рыцаря. Рыцарь в очередной раз отпил остывшего чая из походной пластиковой кружки с логотипом самого малоприметного местечка.Это было в первом квесте на пути к Высшему порядку - и, вздохнув, Рыцарь снова вознес свой меч над полем брани. Противник дрогнул и заныл насчет времени на переговоры. Опять обосновывает недостатком времени для сбора всех сил. "Все в порядке живой очереди!" - совершенно справедливо отчеканил Рыцарь, сверкающим мечом наводя Гармонию и Справедливость. Дракон деловито разбирался с вялотекущими проблемами: некто не желал устрашаться - так его устрашали, иные требовали подтверждения, что месть Дракона будет страшна - и получали ее по полной программе. Методы, некоторым кажущиеся архаичными, вполне себя оправдывают и сейчас: педантичность, постоянный контроль, регулярные уведомления, ну, и, конечно, порычать, подпалить парочку сараев огненным дыханием, съесть при максимальном стечении народа самого крикливого и надоедливого обитателя. Еще потом Справедливым Дракона назовут - прецеденты бывали. Горло, правда, саднит и не до песен потом - но это неизбежные издержки профессии. Дракон в очередной раз взмыл над селением и жители с облегчением пали ниц и согласились на все-все требования - очень хотелось твердой руки, а что это лапа с когтями - пусть! Зато окрыленная теперь у них судьба! Это ли не двойная выгода. К вечеру Дракон тащил к логову пару пакетов с покупками и узкий сверток, стеснительно завернутый в обычную упаковочную бумагу. Походка снова не отличалась элегантностью, как и вся мешковатая фигура в коричневатом одеянии. Глаза Дракона предвкушающе поблескивали и встречные прелестницы пытались заинтересовать его улыбками. Пахло ванилью и медом. Розы - это банально, но так хотелось именно роз. До возвращения Рыцаря есть еще час и пятнадцать минут. Целое сокровище - если им суметь распорядиться.
Иногда Прекрасное существует только для того, чтоб любоваться в полнейшем изумлении. Сейчас - время хризантем, снега, но почему бы не полюбоваться на хризантемы и бабочки в таком варианте?
В связи с приближающимся юбилеем Томской Писательской организации планировался ряд мероприятий. Среди них - составление карты Томского литературного Некрополя. за 50 лет, знаете ли, многих уже с нами нет. Могилу Максима Батурина, Макса Батурина мы с первого раза и не нашли. На кладбищах нет равенства, и он, хулиган и самоубийца, лежал в заросшем бурьяном квартале. Надо сказать спасибо, что не на самой окраине, там еще непролазнее. В общем, не укажи нам дорогу один из друзей Макса, не нашли бы мы его могилы. Выдергали бурьян, сфотографировали памятник на навигатор... Оставшийся для меня безымянным товарищ Макса вынул из машины стопку одинаковых книг: - Спасибо, что вы его не забываете. Вот, издавал его книгу "Сказано вам русским языком". Возьмите... Книга эта два месяца жила на моем рабочем столе, читалась время от времени, некоторые стихи перечитывались. Некоторые цитировались. Другие вызывали неприятие. Вот теперь хочу рекомендовать уважаемым читателям "Будуара" самим познакомиться с творчеством Макса Батурина и составить своем мнение об этом несомненно ярком, сложном поэте. Это - мое любимое из сборника.
О, да у вас здесь Содом! Это кстати: я сам только что из Гоморры! *** Светке Беременные женщины не спят они во тьме следят за плода ростом или задумавшись лежат так просто за девять месяцев свой перекинув взгляд.
*** Через ров текущий мутным ручьем мы целовались на упавшей березе высь была то небом то небом с дождем мы друг друга поили амброзией
и нам не нужно было обижаться и злиться просто так хорошо было вдвоем картофелепосадочных людей вереницы жгли костры и кричали о чем то своем а мы толковали о некоем боге который не то есть не то нет души томились в неясной тревоге силясь вырваться из словесных тенет
и не было ни вдохновенья ни страсти ни бога ни доброты ни тепла мы целовались в объятиях потому что вместе не могли позволить себе плакать
(с) Макс Батурин, пунктуация авторская.
Кому интересно - вот тут биография, стихи, фотографии и завещание поэта. maxbaturin.com/
Зовут его Рубан Александр Ревович, и к труду на ниве народного просвещения он не имеет никакого отношения. Это не пошло бы на пользу ни ему (в первую очередь), ни ниве. И все же. В одном из его сборников есть стихотворение:
Порядок рухнул. Кончен миг, И вечность началась мучительно. Лишь неспособный ученик Способен превзойти учителя.
Помнится, в Писательской организации города Томска при обсуждении этого сборника ("В пещере гнома" - если кому интересно название) умная и интеллигентная пожилая писательница высказала свое недоумение: - Саша, ну как же это возможно? Неспособный ученик - и превзошел учителя! Он промолчал. Принципиально, потому что я точно знала - есть у него некое толкование на этот оксюморон. "Учитель дает ученикам образец. Он умеет делать так, и показывает, как надо. Способный ученик воспроизводит этот образец, получает похвалы и заслуженную славу. Он постиг те вершины мастерства, которые показал ему учитель. Неспособный ученик за учителем не идет. Он ищет ДРУГУЮ вершину и другой путь. И потому, открыв новое, он может превзойти учителя" Ну, за точность воспроизведения не ручаюсь, смысл сохранила. Я с ним не совсем согласна. Почему учитель обязательно дает образец, а не пытается ученику как раз подсказать эту идею: не следовать за ним, искать свое. Но спорить не стала. Он имеет право на свою точку зрения. И вовсе не намерен навязывать ее кому-нибудь еще. Правота, разумеется, теплый хлев, а он - неправ, потому что лев. Потому что
Бегущие вбок Полагают свое направленье единственно верным. "Все люди бегут не туда!" - Восклицают они.
Так что, упаси нас бог от всех извращений: идти, не думая, со всеми, идти своей дорогой и принуждать к этому других, доказывать свою правоту... Он одиночка по духу.
"Белые вороны сбились в стаю. Я меняю цвет и улетаю!"
Ну какой из него учитель?! Конечно, формально, он возглавляет некоторое объединение, в котором под его чутким руководством молодые люди, некогда - школьного, а теперь - студенческого и постстуденческого возраста, делают первые шаги в деле литературы. Фактически - ему в корне неприятна мысль о том, что он должен в чем-то наставлять, руководить, организовывать, давать пример. Быть первым среди равных, и то, пожалуй, не захочет. Быть равным среди равных, вот это ближе к его идеалу. Тем не менее, собираются время от времени в Доме Искусств те люди, которые формально являются его учениками и занимаются в литературной студии "Штудия". На самом деле - его друзья, которые заняты интересным ему делом - пишут. Стихи и прозу, не денег для, а в свое удовольствие. Собираются, играют, читают написанное, чтобы выслушать мнение товарищей. Он высказывает свое мнение наравне с прочими. Время от времени выносит на общий суд свои произведения. Скидок на возраст, опыт, заслуги и так далее - точно не будет. Никому, и ему в том числе. Ничье мнение - и его в том числе - не претендует на право быть истиной в последней инстанции. Согласен - учту, не согласен - спасибо за то, что вы были внимательны к моей работе. По его мнению, "Штудия" может существовать только добровольно. Никакой принудительности, никакого плана занятий. Собрались, пообщались, поиграли, обменялись мнениями и новинками. Работал он в свое время в Областной детско-юношеской библиотеке. Даже некое жалование за это получал. Но вот библиотеке для отчета потребовалось, чтобы свободная деятельность творческих людей была как-то зафиксирована. Ну там, чтобы имелся обязательный для образовательных учреждений план занятий и так далее. В принципе, требовалась формальная бумажка. Численность детей и так далее. Можно было создать фикцию и работать дальше. Уперся, и в результате ушел. Кому надо - продолжают ходить к нему в Дом искусств. Он делает то, что считает должным - бесплатно. Разумеется, он был неправ. С моей точки зрения. Мне проще было бы написать нужную бумажку и получать небольшой приварок к доходам - не лишнее. Но он не прав. Потому что лев. Штудийцы пишут интересные тексты. И эти тексты - разные. Это главное. Штудийцы временами выходят с этими текстами на разные семинары, конкурсы, и иногда получают там призы и разные почетные места. Но для него это не важно - он противник соревнований. Да и как можно решить, какой из художественнызх текстов лучше, если они оба хороши? Штудийцы издаются. не без его деятельного участия . Вот для того, чтобы молодой автор получил возможность издаться или, например, посетить семинар, который может немало дать ему для дальнейшей работы, он приложит максимум усилий. Пи этом - ему абсолютно неважно, штудиец ли этот человек, или он впервые видит этого молодого литератора. Важно только одно - качество текста. А еще у него есть талант - в наивном тексте делающего первые шаги автора увидеть возможности дальнейшего роста. Важный талант, не всякому дано....
Итак, кто же такой Рубан Александр Ревович? Друг, собеседник, слушатель. Но не учитель. Он ничему не научит человека, который сам бы не хотел уметь делать что-либо. И он не подскажет, как надо, как правильно. не даст строго систематизированного знания: каковы есть основные приемы литературного мастерства. Придется самому искать.
На бога не пеняй, живя убого. Бог всем дает. Не все берут у бога.
Как ни странно - у меня было немало очень хороших учителей, которых любить было сплошное полезное удовольствие. Первая из учительниц, которая умудрилась принести большую пользу и научить ценить себя - наша литераторша, с которой мы познакомились в четвертом классе. Этакая почти железная леди, с отличной фигурой, безупречно одетая, со звенящим от злости голосом. Она заранее ненавидела все наши ошибки, все пропущенные занятия и тупое пересказывание текстов из учебника. Бедняга получила нервное истощение, когда мы дожили до девятого класса, но писать более-менее грамотно и всегда вовремя все сдавать мы научились, а еще привыкли обожать некий Абсолют - то есть, искать самое-самое в себе и людях. Некое идеальное начало. Уж эти ее разборы ответов и сочинений!И всегда безупречный почерк.
читать дальшеДве самые яркие звезды на небосклоне воспоминаний о школе - это наш"пан Зюзя", математичка и классная, и последняя литераторша. Они обожаемы и ценимы за то, что были, и за то, что сделали с нашими чувствами и умами.
Пройдя неслабый путь в математике от удивления до полного уныния, утвердив для себя, что тройка - хорошая оценка, класс "Г" сосредоточился на вещах более приятных, "забив" на школьную алгебру и геометрию. Некоторые, впрочем, сумели убедить родителей, что нужны курсы для поступающих в политехнический - и там добирали объяснений, как да что можно решить. Проблема была именно в том, что вызубрив все определения и формулировки, большинство в недоумении застывало перед уравнениями или доказательствами теорем. Пространственным воображением. нужным для стереометрии, мы вовсе не обладали. В распрекрасном сентябре появлялась перед нами "пан Зюзя" - дама яркая, чуть вульгарного вида, громогласная и настолько темпераментная, что мы забыли по неизучаемость математики на втором уроке. Оказывается, это почти легко! Теперь мне кажется, что именно ее невероятный эмоциональный напор сдвинул наше нытье и испуг, сотворенные прежними математичками. "Это нестрашно, у меня тоже не сразу получилось, давай, решай!" - и мы топтались у доски, пробуя так и эдак решить. За "не так" не ругали, ждали, когда будет "так". Не всем нравится работать - но получать награды - всем. Ради удовольствия получить одобрение ее булькающе-хриплым голосом курильщицы ученики принялись решать на скорость, искать несколько способов решения задач - в общем, прыгать выше головы стало привычным занятием. Чтобы "пан Зюзя" заметила. Она, понятное дело, умело нами манипулировала. Нет, вы часто видели в обычной школе - список номеров заданий из учебника, список задач повышенной сложности и домашняя работа - и тихо сидит класс, пыхтит, решает - только изредка вскидывается рука молчком: подойдите. посмотрите, я все правильно решил? Не ради того, чтоб смыться в буфет - чтоб разрешили решать дальше. Притом ругалась она громко, с избыточной лексикой, красочно расписывая, какие мы были нехорошие. Потом, когда ее внезапно не стало, мы всерьез осиротели Не было другой такой математики... да и человека которого можно было обожать и так стараться быть умным, тоже не было.
Но пришел в нашу школьную неспокойную жизнь, как раз в тот период, когда из сплошного регламентированного и безответственного, в общем, состояния, надо было впервые выбраться и выбрать, неожиданно самый нужный человек. Тот, который понимает нас. Практически никто до выпуска ничего себе не выбирал - ни предмета изучения, ни способа, как заработать, тем более - судьбу. Все было заранее предусмотрено и шло в едином сверху заведенном порядке. И вдруг - стать кем-то, решить, куда поступать, какая профессия, где жить и так далее. Мнимый или не мнимый выбор? В кои-то веки нас..слушали. Сочувственно, понимая, и не пытаясь решить сразу и правильно за нас. Так странно было говорить будто бы о поручике Киже, а на самом деле - о том, что боишься необходимости уезжать в другой город учиться. Вроде, обсуждаешь очередной сон Веры Павловны - а на самом деле думаешь, что равных отношений нет и быть не может. Или о том, что внешность и впечатление - они неодинаковы. И еще про то, что любить дано не всем. Это тоже талант и редкий дар. Вот такие были замечательные школьные учителя. В институте были иные - но тоже по-своему великолепные.