[Ларс Бьернсон]

Записки велотуристки.
Первые шаги. Год 1983 и двадцать лет спустя.

Сколько же мне было лет, когда я впервые села на велосипед? Кажется, тринадцать. Дело было в маленьком городишке в Горьковской области. Мы каждое лето гостили там у бабушки с двоюродным братцем, Лешкой. Лешке и пришла в голову идея научить меня кататься на велосипеде. Технику позаимствовали у соседского пацана, Сашки. Этот был младше нас с братом года на четыре, так что машина его была маленькой для меня. Но это было не проблемой. Проблемой была моя координация. Да, она и сейчас не очень. А отсутствие уверенности в своих силах капитально осложняет дело.
В общем: «Не полезу я на эту страсть!» - заявила я и села в седло. Первые мои шаги (или как, обороты педалями?) на велике выглядели комично. Лешка бежал и держал машину за руль, а я, разогнавшись до скорости бегущего человека, начинала оглушительно визжать. Лешка отпускал руль, я падала и снова лезла в седло.
Говорили, дело в скорости… А скорости я боялась. Хотя, ко всему человек привыкает, привыкла и я. И вот, когда я перестала бояться скорости, он и выпустил руль. Велосипед шел под небольшую, почти неощутимую горку, я крутила педали, и вдруг я поняла, чтоо еду слишком быстро, чтобы падать.
В панике я вцепилась в руль так, что велик занесло. Я врезалась в бордюр, который отгораживал какую-то яму, в которой росла ива. Перелетела через руль, в самую иву, сверху шлепнулся велосипед. Лешка прокомментировал: «Все, восьмерка!» Как ни странно, все кончилось благополучно. Даже для ивы, которую я не сломала. Я отделалась парой синяков, велосипед не пострадал. Сашка и Лешка – тоже. Вот с этого момента я и начала ездить.
Но для поездок нужна компания. Вернувшись в родной город, я вытрясла с отца заветный «Спутник» и через лето охладела к нему полностью. Тяжелый, в одиночку таскать его на четвертый этаж нудно, город наш не чета Лукоянову, движение оживленное. «Спутник» отошел старшему брату и до сих пор ржавеет где-то в его гараже.
И вот с того момента, как я последний раз сидела в седле, минуло двадцать четыре года. Я уже привыкла на вопрос о возрасте отвечать: «Сороковник», полагая, что плюс-минус два года в этом возрасте рояля не играют.
И вот моему мужу, некогда – отважному покорителю шоссе и проселков пришла в голову мысль, что неплохо бы великом обзавестись. Я заняла позицию: «Боязно, но вдруг?» Разумеется, сославшись на проблемы со зрением, мозжечком и вниманием. Ну да, я вижу стул, оставленный посреди комнаты только тогда, когда с разбега сношу его.
Моя юная подруга Лариса долго потом задавала вопросы, ну что же меня вдруг так повело на подвиги? Думаю, слово «подвиги» вполне верно. Обзывайте это фрейдизмом, или недостатками воспитания. Да, я вполне мирное, домашнее (книжно-кабинетное) животное женского пола. Но вот посадили меня на велосипед, сказали: «Ай-ай, какой крутой байкер получился!» и я купилась с потрохами. Крутым байкером мне не быть, так хоть велобайкером буду. А вдруг получится?
И вот муж, уловив в моих возражениях принципиальное согласие взял и купил два велосипеда. «GT- Аvalanchе» - 0.1 www.mag-russia.ru/p-Avalanche_One_Disc.html и 0.2. market.yandex.ru/model.xml?hid=91529&modelid=45....
Нет, все эти технические характеристики меня мало волновали. Мои требования исчерпывались следующим набором: 1) Чтобы крепкий был! (Это вы думаете, что это крепкий, а я – сломаю!) 2) Тормоза – надежные. (Как только ручной? Педалью назад уже не тормозят? Это плохо…) 3) Цвет немаркий.
От последнего требования пришлось отказаться: не на цвете же ездить. В общем вместо дешевенькой и голубенькой «Norko» (которую я тут же перекрестила в «Нарко») появился белый (фу, гадость, но не на цвете же ездить!) "Аваланч", обозванный Гансиком. Нет, Гансиком он стал позже. ФОшшист проклятый потому что!
Впоследствии на «Велобуме» некая неизвестная мне поэтесса выдала в микрофон кричалку:

Коленки разбиты,
На жопе дыра.
Я велик купила…
Девчонки, УРА!

Абсолютно точное определение.
Если бы вы знали, как я его ненавидела, своего Гансика.
После первого же дня.

Итак, 3 августа 2008 года. День, изменивший мою жизнь больше, чем свадьба.
Муж разумно понимал, что из Томска до дома я на велике, да еще по оживленным улицам областного центра не доеду. Велы привезли на машине, наверх не потащили. Тут же оседлали и отправились опробовать на тихой прибрежной улице. На пешеходной ее части.
Как выяснилось, я помню, как на велике ездят. Навернувшись для приличия, я села и поехала. Медленно и по прямой. Скорость в 14 км/ч для меня казалась невероятной. Разворачиваться на велосипеде я не умела. Вскрылась еще одна маленькая особенность. Оказывается, пешеходу ходить проще. Например, маленькая гора, неощутимая при ходьбе для велосипедиста – серьезное увеличение нагрузки. А разница между асфальтом и утоптанной почвой (обочина, например) - для колеса огромная, про траву вообще молчу. Не про ту траву, которая по пояс, а про невысокую травку, по которой идешь, не обращая внимания на нее. А как начинает болеть задница на каждом толчке после первых же пяти километров.
К концу дня я навернулась с велика, расколотила коленку, плюнула и повела коняжку в поводу, благо до дома оставалось метров пятьсот. Правда, идти я еще могла, а вот ехать. И знаете, сколько мы в этот день проехали? 12 километров с перерывом на обед!
Дальше была усталость. Я просто лежала ничком на диване, тело ныло, а в голове была пустота полная. Морально я устала еще больше, чем физически.
Вот сейчас для меня расстояние в 32 километра – это тренировочная поездка после работы, дальние дистанции начинаются после 100 км., а проселочные дороги предпочтительнее асфальта.
И я жду начала велосезона.
Но тогда мне хотелось пнуть проклятую машину, выбить ей на… [огородный овощ с острым вкусом] все спицы, и плевать на те 12 тыр., которые на нее потрачены.
Но…
У меня хорошие тормоза. И прежде чем сказать: «А не пошло бы все к [телесному низу (с) М. Бахтин]!», я подумаю.
Ну и подумала.
Про первое в жизни сотрясение мозга – в следующем очерке.

@темы: Эссе

---

Объявление

[Сусуватари]

Анонс нового кулинарного издания.
На правах рекламы.


«Книга о вкусном и здоровом стёбе»

Новое издание обещает быть приятным дополнением на полке любого хозяина — ибо, как мы знаем, кулинария есть истинное призвание мужчин.
Только мужчина в состоянии оценить степень прожаренности стейка в четырёх степенях, лишь он может себе позволить смелость в таком архиважном деле, как нарезание лука-репки, и лишь он точно знает, что красное вино должно надышаться в течение двух часов, а не за пять минут!
Итак, это исключительно «мужская» книга, ибо рецепты там, как самые простые, так и замысловатые, требует такта, выдержки и безоглядной смелости в использовании продукта и пробовании рецептов.
Всем известный и опробованный на себе студенческий стёб заиграет перед Вами свежими оттенками вкуса! Казалось бы, что сложного: обыкновенная лапша, приправдленная всем, что попалось под руку, но следуя этим рецептм Вы сможете приготовить «Стёб по-медицински», «Стёб музыкальный», «Стёб по-королевски» и ещё много оригинальных блюд.
Не будем открывать все тайны, но перец там — не единственная пряность.

Рекомендовано для широкого круга читателей.

@темы: Отзывы и рецензии, Новости

---

Два контртенора

[Sectumsempra.]

Сейчас будет много прекрасной музыки

enjoy

Номер первый.
Андреас Шолль.
Шолль родом из музыкальной семьи. Оба родителя были хористами в Кидрихе, его сестра — Элизабет Шолль — певица сопрано.
Он получил своё первое музыкальное образование в хоре мальчиков в Кидрихе. С 1987 по 1993 годы он обучался под руководством Рихарда Левитта и Рене Якобса в Базельской академии старинной музыки Schola Cantorum Basiliensis (de:Schola Cantorum Basiliensis), где получил диплом по старинной музыке (de:Alte Musik). В 1992 году он был отмечен Советом Европы и Фондом Клода-Никола Леду.
Сорок три года, разведён, имеет дочь.
Оказывается, уже две дочери)) Орёл))
Рост 190 с хвостиком, слегка косит одним глазом, что прибавляет ему трогательности.


Номер второй.
Филипп Жарусски.
Фили́пп Жару́сски, (фр. Philippe Jaroussky; род. 13 февраля 1978, Мезон-Лафит, деп. Ивелин) — французский певец, контратенор. Специализируется в репертуаре эпохи барокко.
Окончил отделение старинной музыки Парижской консерватории. В 2004 г. получил французскую премию «Виктуар де ля мюзик» в номинации «Открытие года», в 2007 г. повторил свой успех уже в основной номинации «Певец года». В 2003 г. сыграл одну из главных ролей в экранизации оперы Георга Фридриха Генделя «Агриппина». Наряду с Генделем ключевым композитором репертуара Жаруски является Антонио Вивальди, при этом Жаруски часто сотрудничает с камерным Ансамблем Матеус Жана Кристофа Спинози.
Из интервью:
DE I: Но у вас есть русская кровь, ведь по-русски мы должны вас называть «Ярусский».
Ф.Ж.: Конечно, когда я пересекаю русскую границу и говорю свою фамилию, все разражаются гомерическим хохотом. Мой прадедушка бежал от революции из России. Когда он доехал до французской границы, его спросили: «Ваше имя». Он ответил: «Я – русский». И его так и записали, хотя французы произносят мое имя на свой лад.

И вот эти два орла, два красавца объединили свои силы и спели Пёрселла.

Андреас Шоль, возможно, наиболее знаменитый в мире контртенор, нашел новый способ ошеломить своих фанатов и позлить критиков - дерзкое обращение к любовным дуэтам Перселла. Он обсуждает игры с гендером и ревнивых сопрано с Томом Сервисом.

Том Сервис

guardian.co.uk понедельник, 6 декабря

Мир контртенора это странное, на повышенных тонах место, где возможности мужского голоса стремятся к пределам, обозначенным Би Джиз. Вот почему я сижу в шикарном парижском кафе, поперхнувшись зеленым чаем. Андреас Шоль, возможно, самый известный фальцет в мире, только что заявил: «Однажды я сказал в интервью, что хотел бы спеть Кармен».

То еще зрелище, однако я поперхнулся снова. С 43-летним немцем Филипп Жарусски, младше его на 11 лет, воплощение французских контртеноров. «Если ты сделаешь это», говорит Жарусски, «я буду твоей Микаэлой». Пока две звезды сгибаются от смеха, мне мерещится пышная транс-версия оперы Бизе, где Шоль и Жарусски
щелкают кастаньетами и прохаживаются в платьях фламенко и кружевах.

Возможно, они всего лишь шутят - но оба они пытаются вырваться за грани возможностей классического контртенора. Не боясь расстроить критиков и изумить фанатов, Шоль записывал альбомы народных песен и популярных мелодий помимо дюжин записей барочной и ранней музыки, принесших ему славу. С именем Жарусски
связывают итальянское барокко, но кроме этого он повинен в ереси исполнения французских песен 19 и 20 века - к раздражению традиционалистов, считающих, что он должен исполнять лишь барочную музыку.

Эти двое в настоящее время вплотную заняты в программе дуэтов Перселла в сопровождении Ensemble Artaserse
Жарусски, с которым они сегодня прибудут к здешним берегам, следуя мантре Шоля «делать то, что никто бы о нас и не подумал». Довольно редко, чтобы две величайшие звезды классической музыки захотели бы сотрудничать, а не вступать в соревнование. Но они еще и поют вечер английской лирики - не являясь носителями языка. Программа включает такие номера как O Solitude и Music for a While, две из музыкальных жемчужин этой страны: для зарубежных певцов более чем непросто включать в свой репертуар Перселла.

«Петь на английском не так-то просто», говорит Жарусски. «Просто безумие, что впервые мы выступаем перед публикой с этим проектом именно в Лондоне». Шоль вспоминает свое собственное сражение с английским языком в начале карьеры. «Есть некоторые особые оттенки, которые ты должен передать верно. Помню, как впервые
пел Мессию с дирижером Уильямом Кристи. Один из музыкантов подарил мне комикс про Зорро, потому что, по его словам, я спел «человек Зорро» вместо «человек скорбей» (a man of sorrows). Жестко».

Почему Перселл? Выбор сделал Жарусски, после того как два года назад Шоль упомянул, что хотел бы поработать с французом. «Звучит глупо», говорит Жарусски, «но потребовалось шесть месяцев, чтобы составить эту программу. Мы могли бы взять итальянскую камерную музыку, Бонончини и Марчелло, но я знал, что мы планируем выступать в больших залах, наподобие Барбикана, так что нам было нужно что-то более разнообразное».

Дуэты Перселла. Написанные для конттеноров в 17 веке, были очевидным выбором, и Жарусски составил оригинальную программу, своего рода небольшой спектакль..

«Это было чертовски трудно», говорит Жарусски.

«Напечатайте это!» говорит Шоль.

«У меня было 10 вариантов, пока наконец не получился окончательный», добавляет француз.

Похоже, работа идет. «Мы только что репетировали», говорит Шоль, «и этот концерт будет очень занятным. Так здорово делать что-то отличное от обычного, петь ли с поп-группой, или работать с коллегой вроде Филиппа. Это так...»

«Свежо», говорит Жарусски. Похоже, теперь они заканчивают друг за друга предложения, так же как музыкальные строки. «В этой музыке есть несколько виртуозных моментов», говорит Шоль. «Что я люблю в пении с кем-то, кто тебе нравится, это что голоса просто сходятся. Это не сознательная вещь - просто так случается. И это так забавно».

Все же это серьезная забава. Жарусски рассказывает мне о дуэте My Dearest, My Fairest, который они поют. Это
пример самой насыщенной, глубокой любовной музыки Перселла, и обычно его не пели двое мужчин. «Но ведь могло быть также «дражайший мой», говорит он, показывая, что определение относится к Шолю, «а «прекраснейшая моя» пелось публике».

Так что любовь не только меж ними двумя, она захватывает также и нас, остальных. Это всего лишь одна из игр с гендером, в которые привычно приходится играть контртенорам. В барочном репертуаре произведения часто писались для кастратов, способных играть женские роли (сегодня они часто исполняются женщинами). Быть контртенором значит понимать, что гендер, по сути, игра, представление, а не что-то, зависящее от строения тела.

Но, говорит Шоль, «остается разница в восприятии - мы допустим любовный дуэт, который поют две женщины, но когда я пою Плач Дидоны, люди говорят «Ты не можешь исполнять это, вещь написана для женщины», Но, простите, женщины постоянно поют заглавную партию в Юлии Цезаре Генделя, так в чем разница? Дело в человечности всей музыки. За пределами наших ролей и наших полов все мы человеческие существа. В каждом из нас есть всеобщие, универсальные качества».

И в любом случае, указывает Жарусски, в тексте Плача Дидоны нет указаний на гендер. «Знаете», добавляет Шоль, «я пел Марию Магдалину в Страсти Иоанна Скарлатти, и дело не в переодевании, дело в человечности. Кейт Бланшетт играет Боба Дилана в кино, а Кэти Пери поет I Kissed a Girl, и нет никаких проблем. Так почему же мы с Филиппом не должны петь любовный дуэт? Не должно быть никакой пошлости или двусмысленности. Если наше намерение искренне, это может быть великий момент. Мы не считаем это провокацией».

Он продолжает: «Голос контртенора всегда зачаровывает. Но я никогда на самом деле не понимал, в чем дело, потому что для меня это привычно - мой голос. Еще когда мы поем, люди плачут, а мы получаем любовные письма. К этому привыкаешь». Он поворачивается к Жарусски. «Но я впервые испытал, что чувствуют другие, когда услышал, как ты записываешь Опиум. У меня мурашки по телу побежали. Первый раз в жизни - серьезно, Филипп - я подумал «Ага! Вот почему люди так восхищаются нашими голосами».

Я удивлен, как легко и свободно им друг с другом. «Когда мы выступаем вместе, кто-то, возможно, ожидает какого-то соревнования. Но мы этого не хотим - да и Перселл тоже. Дело в том, что мир контртеноров так мал, а наши голоса так различны, что нам нет необходимости испытывать ревность друг к другу».

Не так, как, скажем, сопрано? «Ну, есть разница между мужчинами и женщинами», говорит Шоль. «Женщины расположены к ревности». Жарусски смеется. «Знаешь, заголовок этой статьи будет такой: «Андреас Шоль говорит: Предпочитаю мужчин - и я хочу исполнить партию Дидоны!»

Эта запись концерта сделана французским радио "France Musique" (мерси, Гость)
Часть1

Часть2

Бонус:
Запись с концерта в Брюсселе.
Шолль и Жарусски поют на... четыре голоса.

@темы: музыка, Рекомендовано редакцией

---

Весело о страшном или мексиканская предприимчивость.

[alkin-benz]

Мексика приглашает туристов встретить апокалипсис на родине майя

Мексиканское правительство намерено использовать предсказание древней цивилизации майя о предстоящем в 2012 году конце света для привлечения туристов из-за рубежа.

"В мире наблюдается огромный интерес к событиям, ожидаемым 21 декабря 2012 года, когда майя предсказали наступление конца света. Многие зарубежные туристы хотели бы в это день оказаться в Мексике и лично проверить предсказание древней индейской цивилизации, а мы готовы удовлетворить их любопытство", - сообщила в пятницу 18 марта министр туризма латиноамериканской страны Глория Гевара.

Министр туризма Мексики сообщила, что в рамках этой даты планируются различные мероприятия, в рамках которых можно будет получить разностороннюю информацию о традициях и истории майя.

Календарь майя был создан около 4 тысяч лет назад. Согласно этому календарю 21 декабря 2012 года заканчивается большой цикл развития человечества, который длился 26 тысяч лет, и начинается зона перехода в новое энергетическое состояние. С 2012 года человечество якобы начинает сдавать экзамен на возможность перехода в новую эпоху развития, которая будет длиться до 2053 года.

В 2012 году людей ожидает и еще одно чрезвычайно редкое астрономическое явление - три затмения: Луны, Венеры (Солнцем) и самого Солнца. Солнечная система выстроится в одну линию с центром Млечного Пути, что происходит раз в 26 тысяч лет - ровно столько времени требуется Солнцу, чтобы сделать один оборот вокруг центра галактики.
© obana.at.ua

@темы: Новости

---

Элегантный и вместительный девайс

[alkin-benz]

Фирма Gresso выпустила на рынок оригинальную подвеску. Помимо художественной ценности, это украшение может использоваться в качестве usb-flash накопителя объемом 192 Гб.

Корпус, если можно так сказать применительно к этому произведению искусства, сделан из 200-летней африканской дальбергии (вид дерева) и украшен бриллиантами и золотом. Каждый кулон состоит из 3 флешек вместимостью по 64 Гб, выполненных в том же стиле. Gresso выпускает 2 серии кулонов – Constellation и Labyrinth. Тираж планируется ограничить 99 экземплярами. Стоимость кулона составляет 5000 евро.

@темы: Новости

---

Социальная рекламма, или зачем читать книги?

[Сусуватари]

Originally posted by at Лучшая социальная реклама чтения

Автор - Анастасия Горбунова

@темы: Арт

---

Рекомендовано редакцией.

[Ларс Бьернсон]

Бессовестно украдено и рекомендовано редакцией.

26.09.2010 в 03:18

Пишет  Рэнна:

красотища!

Она просто волшебница!! Мне такое и не снилось, конечно. Вот это - настоящая крутизна!

02.08.2010 в 11:00

Пишет  Diary best:

Конкурс на лучшую запись месяца!

Пишет  Львёша:

Как фанатка бисера не могла не оценить

Работы талантливого американского дизайнера Gail Be нельзя назвать просто нарядами, это настоящие произведения искусства.

Несмотря на заболевание глаз, диагностированное ещё в 1989 году и приведшее к операциям и частичной потере зрения, неунывающая Gail Be продолжает создавать настоящие шедевры.

Уникальные наряды Gail Be практически полностью сшиты из бисера, блесток, лент, павлиньих перьев и кристаллов Swarovski. При этом дизайнер в своей работе практически не использует ткани, не пользуется швейной машинкой и не рисует эскизы на бумаге, а делает все наряды просто "из головы".

еще много картинок

найдено тут

(не свое)

Не Бест? Пришли лучше!

@темы: Рекомендовано редакцией

---

Несколько стихов в прозе по мотивам Библии

[Sectumsempra.]

(ну, и попытка верлибра)

***
Деревья всегда остаются большими.

Дома всегда остаются большими.

Небо - уютная скорлупа.

Вы помните ли то время,

Когда вы не верили в смерть?

Смерть - это что-то постороннее.

Это что-то, что никогда не случится со мной.

Чужие похороны, чужие гробы.

Страх, сродни щенячьему любопытству (высунуть нос, посмотреть, спрятаться), ощущение, что видишь что-то почти непристойное.

Оркестры, заунывные трубы ( вы обратили внимание, как тихо хоронят теперь?), дребежжание медных тарелок.

Время невинности.

А если небеса миловали и никто в семье не умирал, - то невинности полной.

Но однажды - в шесть, семь, восемь (нужное подчеркните)

вдруг накрывало и било

знание,

что, как чужие дяди и тёти, все эти странные люди,

и вы

будете лежать на белом и под белым.

Уже не утешишься детской страшилкой: вот умру я и будете вы горевать, а я послушаю,

как вы по мне все горюете, а потом как встану!

Понимаешь - не встанешь, не услышишь.

Вечный страх, вечный кислый привкус страха на языке, вечная оскомина на языке.

Вкус, перебиваемый табаком, алкоголем, кровью, потом и спермой.

И не перебиваемый ничем - до последнего часа.

Вкус того недозрелого дичка, чей сок сулил, что мы будем, как боги.

По мотивам книги Иова
И пришли друзья к Иову, и стали спрашивать его: "Воистину, Господь возлюбил тебя: стада твои тучны, и умножается имение твоё, здоровы и веселы дети твои, а слуги твои в будни ходят в одеждах, что иные твои соплеменники и по праздникам не надевают. Скажи: чем угодил ты Всевышнему, что так щедр он к тебе и милостив?"
И ответил Иов: "Не знаю".
Подивились ближние такой скромности его, и вновь спросили:
"Скажи: приносишь ли ты Всевышнему особые жертвы, или ты возносишь хвалы ему более, чем мы? Ибо хотим поучиться у тебя, как стать угодными Господу".
И ответил Иов: "Никаких особых жертв я не приносил, и молюсь я не более братьев моих".
И стали тогда поносить Иова за гордыню его, а выбранивши, собрались друзья его и ушли, а Иов вопросил Бога: за что ему такое поношение и чем он заслужил остаться один, но не было ему ответа.
Множились годы его, и не оскудевало имение его, росли сыновья его, и дочери нашли себе мужей по нраву, но вот: не было никого, кого бы Иов назвал другом своим, и ближним своим.
И молился Иов, чтобы послал ему Господь друзей и ближних. И жертв приносил более, чем соплеменники его.
И вот: воры расхитили золото его, и зараза унесла скот, и болезни поразили колосья на полях его. И тогда пришли бывшие друзья его, и собрались в круг, и стали говорить и счислять грехи Иова, и поносить его и упрекать, а он слушал и радовался в сердце своём и говорил Господу: "Благодарю тебя, ибо вот: услышал ты молитвы мои, и более я не один в мире сем".


Диспут
Сошлись три богослова и заспорили о сущности веры.
Первый сказал:
- Вера должна подкрепляться разумом и доказательствами.
Второй возразил:
- Вера должна идти от сердца.
Третий же, поразмыслив, изрёк:
- Вера не нуждается в доказательствах, ибо она абсурдна.
И замолчали все трое, потому что не было человека, который бы разрешил их спор.
С небес на них смотрел Бог и улыбался.
Он пожалел бедных богословов и обратился к ним:
- Умны вы, дети мои, но всё же мне нравится третий тезис.
Богословы так удивились, услышав Глас Божий, что даже забыли пасть на колени и приложиться лбами к полу.
- Почему, Господи? – спросили они, наконец.
- Потому что Я тому живое доказательство. Уж сколько веков верю в человека, хотя это совершенно абсурдно и нелепо.

Авраам.

И когда открылись для Авраама небеса, то пошёл он искать Господа, и звал Его.
И сказал Господь Аврааму:
- Вот он я.
И заплакал Авраам.
- Почему ты плачешь? – спросил его Бог.
- Плачу я, потому что сердце моё полно печали о Тебе. Когда Ты велел мне взять сына моего, которого я люблю, и пойти с ним в землю Мориа, и принести его там во всесожжение, трепетало сердце моё, горе согнуло спину мою, но разум мой говорил, что в тебе и правда, и справедливость, и истина, и не нарушишь Ты слова своего. И от веры моей было послушание моё.
- Почему же печалишься ты обо мне, Авраам?
- Потому что Тебе было тяжелее, чем мне, Господи. Когда били Сына Твоего, которого Ты любишь, и хулили Его, и плевали в лицо Ему, и кровь Его напитала землю; когда пронзили руки и ноги Его, и сокрушили кости Его, не было у Тебя никого, в кого бы Ты верил.

Вифлеем
Она смотрит на Него. На маленькие пальчики, вцепившиеся в Её шаль, на крохотный ротик.
На тёмные, редкие волосики на голове.
Чудо Господнее.
Приходят люди, приносят дары. Мальчишки кричат на улице и прыгают вокруг чудесного каравана.
Растерянный муж улыбается, кланяется гостям, осторожно подводит их к Ней.
Она осторожно и ревниво откидывает угол шали. Странные мужчины в чудных одеждах падают на колени и плачут от радости.
Пахнет ладаном.

Он смотрит на Неё.
Он мог бы охватить единым взором прошлое и будущее.
Он знает девочку, бегавшую с подругами по улочкам Назарета, и седую женщину, рыдающую в пыли у креста.
Он приведёт к Ней сонмы страждущих, ищущих утешения, и воздвигнутся храмы и маленькие часовенки у дорог.
Люди понесут Ей свои молитвы, печали и радости.
И снова, и снова, до скончания века, Он будет возвращать Ей долг Сына, и долг Мужчины, заставившего Её страдать.
Но сейчас Он - самое слабое существо в мире, и Он счастлив.
Ласковые руки держат Его, и тёплые губы целуют пушок на Его голове.
Он морщится, сучит ручками и требует молока.

@темы: Оригинальные произведения

---

Про Марту и Енота. Выпуск 2.

[Sectumsempra.]

Встречаем наших любимцев!
Автор  тихоловка
Публикуется с разрешения автора.


- Яблочный пирог... Яблочный пирог... - напевавший енот примолк и озадачился:
- Марта, в соннике нет страницы "Яблочный пирог".
- Найди страницу "Хорошее поведение енота", там внизу, мелким шрифтом, про яблочный пирог.


- Радуйся. Есть грязные тарелки и полотенца, - сказала фройляйн Марта.
- Три конфеты, - подсчитал енот.
- За что тебе конфеты? Ты же любишь всё мыть и стирать.
- Но ты не любишь, а я тебе помогаю.
- Я сладкое не люблю. Но могу помочь тебе съесть варенье, - Марта приоткрыла буфет.
- Одну конфету. Скатерть тоже в стирку давай.


- Пока сварится, пока остынет... - ворчит енот и тянет лапу к кураге.
- Зато в компоте будет сахар, - Марта отодвигает миску.
- Сколько сахара? - поразмыслив, спрашивает енот.
Марта коварно улыбается, она успела высыпать сухофрукты в кипяток.
Намёк енота красноречив:
- Холодно. Нужно побольше есть, чтобы не замёрзнуть.
- Существуют другие способы, - Марта потянула шерстяную нить. - Это я тебе вяжу.
Енот сердито отворачивается, не будет он мерить жилет.


Еноту надоело молча наблюдать, как фройляйн готовит начинку для пирога.
- Марта, почему ты не замужем?
- Видишь яблоко? Могу обрезать червоточину и гнилой бочок. С человеческим характером ничего подобного сделать нельзя. К тому же, супруг может потребовать долю в пироге.
- Долю в пироге? - всполошился енот. - Зачем тебе замуж, они недостойны тебя!


- Твои запреты не правильные! - негодует енот, и потрясает брошюрой, полученной от ветеринара. - Здесь сказано, что я всеядный! Значит, мне можно на завтрак торт!
- Всеядный? - задумывается Марта. - Значит, и овсянку съешь.


- Знаешь, почему у снегиря красная грудь? - начала Марта загадочным тоном, каким обычно рассказывала баварские легенды. - Потому что рябины много ел.
- Ну и ладно. Подумаешь, приятный оттенок оранжевого, - енот снова углубился в банку абрикосового варенья.


- Зачем разбудила?! - стонет енот.
Семь утра, а Марта уже аккуратно причёсана, на платье кружевной воротничок.
- Один принц спал до полудня и превратился в толстое ленивое животное. С тех пор носит маску от стыда.
- Ну, раз уже всё случилось, то не беспокой мой августейший сон! Это приказ! - енот зарылся в одеяло с головой.


- От богатого воображения с ума сходят, - заметила Марта не без язвительности.
- Не согласен! Ты только лампу видишь, и тряпка шуршит, а у меня - солнце, прибой... - енот раскинул лапы и закрыл глаза.
- Вот-вот, пока одни шьют, другие на пляже лежат...
- Лучше, если пляж не достанется никому?


- Зима кончается, а я на горке ни разу не катался! В паааарк! Отведи меня в парк, - ныл енот.
- Отморозишь себе лапы и... хвост, - тактично сформулировала фройляйн Марта, хотя подразумевала иные части тела.
- Ну и что? Там рядом есть кафе, купишь мне горячий шоколад и кекс.
- Так, может, сразу в кафе? - поинтересовалась фройляйн.
- Если ты настаиваешь... В кафе так в кафе, ты дама, не могу тебе отказать.


Енот вывалился из кинотеатра мрачный и недовольный.
- Что-то ты невесёлый после комедии... - фройляйн Марта решила не усугублять его душевное состояние попыткой надеть шлейку.
- Мне не нравится, когда тортами кидаются, - не оборачиваясь, ответил енот.
- Не нравится, что кидаются или что до тебя не докидывают? - уточнила фройляйн.


- Блинчики с джемом, оладьи с мёдом, пирожные "Наполеон"... - енот кулинарную книгу листал.
- Не лазить к Марте в сумку, не брать мартину расчёску, вернуть клубок... - монотонно перечисляла фройляйн.
- Корыстная ты, - грустно упрекнул енот.


- Справочник кондитера... - замер у книжной витрины енот. - Давай купим!
- Я сама могу такой написать, - усмехнулась Марта.
- Надо очень хорошо уметь делать, чтоб руководства писать, - скромно поделился мнением енот.
- Это я не умею? - голос Марты стал зловещ.
- Ладно, ладно, не обижайся. Просто докажи.


- Нет такого цвета - коричневый! - яростно доказывает енот. - Есть шоколадный, есть цвет кофейного крема и топлёного молока...
- А синий есть? - Марта уверена, что подходящей сладости еноту не найти.
Енот смотрит снисходительно:
- Синий - это цвет кастрюльки, в которой ты варишь глазурь.


Тихо, тихо сидит енот под столом.
И заплетает в косички скатертную бахрому.


Соседка, фрау Хильда, заглянула через изгородь и умилилась зрелищем енота, копавшегося в саду:
- Какой умница! Что это у тебя? Саженцы малины? Смородины?
- Ростки варенья, - важно ответил енот.


В целях профилактики рахита рекомендую давать животному ( енот ) по столовой ложке рыбьего жира каждый день.
Ветеринар
Кто переклеил этикетку "Рыбий жир" на банку с мёдом, тот получит пышки с содержимым банки, на которую прилепил этикетку "Мёд".
Марта


- Пообещай мне, - торжественно требует енот, - пообещай, что выйдешь замуж только за Генерала!
- Не собираюсь я замуж, - защищает свою девичью свободу фройляйн Марта, но ей, конечно, интересно: - Почему именно за него?
- Ты ему варенье к чаю предлагала, он отказался, сладкого не любит. Идеальный вариант.


Еноту страшно. Он пятится, поднимает на загривке шерсть... Но не оставлять же женщину в беде, монстр её за руки схватил и тащит за собой!
Енот вцепляется в прожорливый хобот чудовища, а освобождённая Марта кричит:
- Сбесился?! Отпусти пылесос!


Енот грозно смотрит на рэттиси, рэттиси сверлят укоризненными взглядами енота: плитка шоколада сломалась, не выдержав двухчасовых перетягиваний.


Сидящий на окне енот прекрасно слышит разговор у калитки:
- Видела во сне яблоки, спелые, красные!
- Вам, милочка, витаминов не хватает.
Марта, наконец, заходит домой, ставит сумки на стол.
- Всю ночь снились конфеты! - патетично заявляет енот.
- Всю ночь снился енот, перебирающий рис, - Марта достаёт пакеты с крупой.


- Как неудачно дом расположен, - ворчит енот, сползая с подоконника.
- А, по-моему, очень хорошо, - недоумевает Марта. - Зелень кругом, красота.
- Красота - когда из окон кондитерская фабрика видна.


Енот кладёт конфету на каменный бортик садового фонтанчика, откуда рэттиси пьют воду.
- Благотворительность! - восхищается соседка, фрау Шуман.
Енот придаёт морде приличествующее выражение: скромность и доброта.
На самом деле, конфета - аванс. Завтра, уходя из дома, фройляйн Марта должна увидеть в своей сумочке ключ от буфета так же ясно, как если бы он действительно там был.


Енот стал очень вежлив с военными, как только выяснил, что на армейских складах хранится несколько тонн...
Важно, чтобы не узнали рэттиси и первыми не сделали подкоп.


- Следов взлома нет, - вынес вердикт падре Игнасио, осмотрев буфет.
- Но ключ был со мной, в сумочке, я проверила, когда уходила, - фройляйн Марта пыталась осмыслить исчезновение варенья из-под надёжного замка.
- Или кто-то завладел дубликатом, - выразительный взгляд, - или достиг взаимопонимания с рэттиси, и вы, уважаемая фройляйн, видели иллюзию ключа.
Енот фыркает и отступает к двери. Он не позволит себя в угол загнать и там до обеда держать.
А падре Игнасио, ябеда и мракобес... Ладно, ещё придёте в гости, святой отец, сутана у вас длинная, а на улице весна, и енотовой шерсти самое время линять.



- Уйду и не вернусь!
- Через полчаса обед, - кротко напоминает Марта.
- Уйду и не вернусь полчаса! - вносит коррективу енот.

@темы: Оригинальные произведения

---

"Сказка о Ветре". Глава 2

[Sectumsempra.]

-1-

Ветер злился. Над городом пронёсся ураган: пострадали крыши нескольких домов и старая колокольня.
Так что свадьба, которая случилась до неприличия скоро, обошлась без звона. Новоиспечённая фрау Нейзауз была высока ростом и нескладна, хотя и хороша лицом.
Карла-Густава совершенно не смущало, что Эльза в богатом уборе в церкви возвышалась над ним на целую голову. Клара держала себя с невесткой любезно, да и та поначалу вела себя скромно: советовалась в делах хозяйства, хотя и забрала ключи от кладовок и шкафов.
Молодожёны не слишком стеснялись окружающих, и вскоре в их спальне пришлось выбросить старую кровать и купить новую. Их заигрывания друг с другом на людях казались Кларе вульгарными, но она молчала. В конце концов, брат явно счастлив.
Клара маялась скукой и одиночеством. Хотя у них теперь часто бывали гости, но роль хозяйки перешла к Эльзе, а поговорить было особо и не с кем.
В доме по вечерам стало шумно, суетно. Мужчины играли после ужина в карты, женщины сплетничали между собой, а на Клару смотрели косо. Да и кто она теперь? Просто сестра господина Нейгауза, и почти что старая дева.
Бывали на званых ужинах и господа, которым она когда-то отказала. Кларе порой казалось, что они глядят на неё с плохо скрываемым злорадством.
Однажды Клара услышала, проходя мимо дамского кружка, как жена нотариуса спросила кого-то:
- Так сколько, вы говорите, ей лет?
- Двадцать скоро будет.
- И такому жениху отказала?
- Вот уж недаром говорят: дурочка и сумасбродка.
Но тут женщины заметили Клару и замолчали.
После того, как гости разошлись, Клара, как фурия, ворвалась в кабинет брата.
- Зачем ты сплетничаешь обо мне и синьоре Гави?
- Что за тон, Клара? Никто о тебе не сплетничает. Такие вещи не скроешь. Надо было раньше думать.
- Не ты, так твоя жена.
- А мою жену оставь в покое! - Карл-Густав повысил голос.
- Между прочим, дорогой братец, я обещала синьору Гави подумать в течение года.
- Правда? - новость была встречена почему-то настороженно.
- Правда. Ты же так хотел, чтобы я вышла за него.
- Так и выходите, дорогая Клара, - хмыкнула фрау Нейгауз, входя в кабинет. - Если он, конечно, за год не найдёт кого-то посговорчивее. А в нашем городе вряд ли отыщется дурак, который захочет, чтобы его унизили отказом. Разве уж совсем никуда не годный господин, которому и терять-то нечего.
- Вы, дорогая невестка, тоже очень долго дожидались своего счастья, - ответила Клара, - так почему бы и мне не брать с вас пример?
Она развернулась на каблуках и вышла.
Ветер со смехом гонял в эту ночь мусор по мостовой, но смеялся он зря.
Накануне приёма у бургомистра фрау Нейгауз вошла в комнату золовки без стука, открыла дубликатом ключа шкафчик и стала рыться в шкатулке с драгоценностями.
- Эльза, что вы делаете?
- Подбираю себе что-нибудь на вечер, как видите.
- Но это мои украшения.
- Разве? Мне казалось, что это украшения вашей покойной матери, и они в приданое не входят, как сказал мне муж. Значит, они принадлежат по завещанию ему. А я его жена и имею на них полное право.
Возразить Кларе было нечего.
- А это что? Такое уже не носят, - бормотала Эльза себе под нос, - надо отдать ювелиру - пускай переделает.
Она небрежно побросала украшения обратно и достала шкатулку из шкафа.
- Я посмотрю у себя.
- Надеюсь, вы не оставите меня совсем без украшений? - усмехнулась Клара.
- А они вам нужны? - спросила фрау Нейгауз удивлённо. - Конечно, я выберу только то, что сейчас можно носить. Но вам же не к спеху?
- А вечер?
- Но вы не приглашены.
- Как?
- Вот так, - пожала плечами Эльза.
Клара была слишком горда, чтобы идти и выяснять с братом отношения.
Но в воскресенье в церкви жена владельца пивоваренного завода, милая пожилая женщина, спросила её:
- Как ваше здоровье, душенька? Вас не было на приёме у бургомистра. Господин Нейгауз сказал, что вам нездоровится.
- Да, я плохо себя чувствовала, - ответила Клара.
- Ох, и хвораете всё ещё? Вы такая бледная.
- Голова всё ещё болит, - пожаловалась Клара.
За ужином она спросила, обращаясь сразу к обоим супругам.
- Так, значит, меня не приглашали на приём?
Карл-Густав и его жена переглянулись.
- Я не счёл нужным, Клара, влезать в лишние расходы и заказывать новое платье ещё и тебе.
- Твои дела так плохи, дорогой брат?
- Нет, но ты сама приучила меня к экономии.
Ставни за окном застучали о стену.
- Похвально, что ты так бережлив. Именно поэтому вы на днях опять ждёте гостей, а ты опять спустишь несколько золотых в карты.
- То, что я спускаю в карты, Клара, - холодно ответил Карл-Густав, - потом мне вернётся нужными связями.
- Дорогой, зачем ты тратишь время на этот разговор? - встряла Эльза. - Твою сестру совершенно не должно касаться, как ты живёшь, и как ты ведёшь дела.
- О, чуть не забыла, дорогая невестка, - промолвила Клара. - Вы забрали у меня шкатулку, но там было и несколько моих вещей. Тех, что отец покупал именно мне. Наверное, вы до сих пор не посмотрели все драгоценности? Хотя я вижу на вас своё кольцо.
Эльза побелела, стянула кольцо с пальца и бросила его на стол. Потом разрыдалась, вскочила со стула и выбежала из комнаты.
- Извинись сейчас же, - прошипел Карл-Густав.
- За что? Разве я была невежлива? Я вовсе не говорила, что Эльза взяла кольцо намеренно. Она могла просто ошибиться. А ты её не поправил.
- Ты делала грязные намёки!
- Какие? - Клара была сама невинность.
- Что Эльза присвоила твою вещь!
Тут Клара засмеялась.
- Брат, это ты так говоришь, но я имела в виду совершенно другое. Однако тебе лучше знать.
Карл-Густав вскочил с места и швырнул бокалом с вином в сестру. Та вскрикнула и вскочила со стула, опрокинув его и отряхиваясь.
И тут створки окна распахнулись под напором ветра, осколки стекла посыпались на пол. Ветер в гневе пронёсся по столовой дома Нейгаузов, роняя подсвечники на столе.
Занялась скатерть. Карл-Густав, забыв о ссоре с сестрой, схватил кувшин и выплеснул воду на стол, криком призывая слуг.
После этого случая Эльза всё-таки вернула шкатулку - полупустую, правда. Карл-Густав со скрупулезной точностью отложил материнские драгоценности, и вернул сестре не слишком дорогие вещицы, которые ей покупал покойный господин Нейгауз.
Они были куплены, когда Клара была совсем юной, почти девочкой. Невесте с богатым приданым, красавице их было носить уж не положено по статусу.
Возвращала фрау Нейгауз шкатулку молча и странно косилась на золовку.
Клара не придала этому значения, но заметила, что Эльза порой внимательно за ней наблюдает.

-2-

Наступила весна. Жизнь шла своим чередом. Правда, для Клары она была уныла и однообразна. Дома ей было совершенно нечем заниматься - слуги выполняли только те поручения, которые касались лично её.
Эльза была не такой уж плохой хозяйкой и смогла добиться их расположения. Она делала им маленькие подарки на праздники, не лишала выходных, была вежлива. Потому, если Клара по старой памяти пыталась отдавать кому-то распоряжения по дому, то слышала в ответ: "Сначала спрошу хозяйку".
Даже старый Николо всецело перешёл на сторону Карла-Густава и его жены.
Денег на расходы брат выделял Кларе мало - хорошо ещё не трогал приданое. На весну пришлось перелицовывать старые платья, чтобы на улице было нестыдно показаться.
А к гостям дома Клара уже не выходила, да они ей были и не нужны. Тех немногих знакомых, что у неё оставались, она навещала сама. Это были женщины уже в годах - та же супруга пивовара, например. Они сочувствовали Кларе, но что они могли сделать?
Компаньоны её покойного отца пытались как-то повлиять на Карла-Густава, намекая, что если он не изменит отношения к сестре, они вынуждены будут подумать, а стоит ли вести с ним дела и дальше.
Но молодой Нейгауз и сам постепенно разорвал старые связи, обзавёлся новыми партнёрами - и вместе они проворачивали какие-то очень рискованные сделки.
Поначалу дела шли более чем хорошо, и Карл-Густав как-то объявил Кларе, что он полностью рассчитался с Гави.
- Как он поживает? - спросила она.
- Наверное, хорошо, - брат пожал плечами, прижав бумаги на столе, которые чуть не сдул непонятно откуда взявшийся сильный сквозняк.
- Он не спрашивал обо мне?
Карл-Густав окинул сестру презрительным взглядом с головы до ног.
- Нет, а зачем ему?
- И правда - зачем? - улыбнулась Клара. - Всё же я была права, что отказала ему. Надо отдать тебе должное, Карл-Густав, - ты вот прекрасный муж. Балуешь жену, ни в чём ей не отказываешь. А Гави через год стал бы удивляться, что у него кто-то маячит перед глазами в доме.
Клара улыбнулась брату и вышла из его кабинета.
Но удача - существо капризное. Так и пошло - то густо, а то и пусто. Если бы молодой Нейгауз откладывал что-то из прибыли, неудачные сделки не так больно бы ударяли по его карману.
Но жил он более чем на широкую ногу, а Эльза не довольствовалась драгоценностями покойной свекрови.
Впрочем, в доме говорили всё больше не об этом, а о странных вещах - о сквозняках, которые задували свечи в кабинете хозяина, о стёклах, которые только и поспевали вставлять - а ведь это обходилось недёшево.
Слуги шептались между собой, замечая, что все эти странности как-то связаны с Кларой. Стоило брату и сестре опять повздорить, как начиналась свистопляска.
Однажды вечером супруги отправились в гости, и Клара осталась дома одна. Посидела за вышивкой, пока не устали глаза, а потом вышла в коридор – ей показалось, что где-то хлопает ставня. Прислушиваясь у дверей, Клара обнаружила, что звук идёт из кабинета брата. Собирался он в спешке, опаздывая, и, когда Клара толкнула дверь, оказалось, что та осталась незапертой. Открытым был и секретер, на крышке которого небрежно валялись письма и бумаги. Стоило Кларе войти в комнату, как ставня чудесным образом перестала стучать, а бумаги вдруг тихо зашелестели, словно кто-то невидимый перебирал их.
Конечно, Клара тоже замечала странности, что стали твориться в доме. Она не была суеверной, но поневоле думала, а не призрак ли это покойного отца пытается за неё заступаться?
Хотя её уже била нервная дрожь, Клара всё же подошла к секретеру и зажгла свечу. Что ей хотят показать? Она осторожно приподнимала бумаги и чуть не выронила подсвечник, когда один лист вдруг резко подвинулся к её руке.
Осторожно взяв письмо, словно то могло её укусить, Клара принялась за чтение. Это было письмо от Гави, и поначалу он писал о делах, обсуждая с Карлом-Густавом условия нового кредита. А в конце шла приписка: «Надеюсь, что ваша сестра будет счастлива замужем. Уверен, что она не ошиблась в выборе. Передайте ей от меня поклон и пожелание процветания».
Подсвечник заходил ходуном в руке Клары, и она поставила его на секретер. Потом взяла лист бумаги, перо и записала адрес банкира. Ещё раз осмотрела всё, задула свечу и тихонько ушла к себе. Там она смогла дать волю и слезам, и гневу. Она уже привыкла к подлостям брата, но такого ожидать не могла. Почему он так резко переменил своё решение и отвадил не только выгодного жениха, но и возможного партнёра? Успокоившись, и обдумав положение, Клара пришла к выводу, что как раз в качестве партнёра Гави брату уже не подходил. Итальянец не стал бы связываться с афёрами Карла-Густава.
Гави в прошлом году обещал приехать, а теперь разве есть у него повод? Гордый генуэзец и шагу не ступит на порог их дома.
Задумчиво посмотрев на лист с адресом, Клара спрятала его понадёжнее. Первый порыв написать Гави и объясниться прошёл. Да и что она напишет ему? Что его обманули? Или будет умолять взять её замуж поскорее и увезти из этого дома? Для такого шага Клара пока что недостаточно отчаялась. Ей нужно было обдумать всё, как следует, да и отправить письмо надлежало не из дома, а попросить кого-то об одолжении.

-3-

Лето принесло новости – Эльза ждала ребёнка. Карл-Густав был на седьмом небе от счастья и на радостях даже выделил сестре приличную сумму на обновки. Клара сумела справить два новых платья – на выход.
Когда положение фрау Нейгауз стало заметно, она перестала бывать на людях, гуляла только в саду, или ходила по воскресеньям в церковь. А вот с Кларой она общалась только по большой необходимости. Та поначалу смягчилась к обоим супругам, предложила Эльзе помощь в подготовке приданого для малыша, но невестка отказалась, и выглядела почему-то напуганной. Разговаривая с Кларой, она старательно прикрывала живот, словно опасалась сглаза. Приданое младенцу было заказано портнихам и вышивальщицам.
Странное поведение невестки заставило Клару выйти из постоянной задумчивости. Она наконец-то заметила, что окружающие поглядывают на неё косо. Идя в церковь, она ловила настороженные взгляды женщин и задумчивые взгляды мужчин. Правда, мужчины явно обращали внимание ещё и на новые платья Клары, и на то, что она всё-таки очень хороша собой.
Гави, как и предполагалось, не приехал. Тогда Клара решила написать ему. Она подробно изложила всё, что случилось за прошедшие месяцы. В конце письма она умоляла банкира помочь ей хоть чем-нибудь, заступиться. Запечатав письмо, она отправилась к жене пивовара.
- Не отвлекаю ли я вас от дел, дорогая фрау Нойманн?
- Нет, милочка, а что вы хотели?
- У меня к вам просьба. Мне нужно переправить письмо в Италию, а ваш супруг иногда посылает туда письма родственникам на север. Не могли бы вы попросить его прибавить и моё к своим? Конечно, я возмещу ему все почтовые расходы.
- И кому же вы пишете, милочка?
- Другу… Другу моего покойного отца, - ответила Клара.
- Ну, что же… А почему вы не отправите письмо с домашней почтой?
- Я не хочу, чтобы мой брат знал о нём. – Клара принялась выкручиваться. – У Карла-Густава некоторые трудности, совсем небольшие. И я попросила этого господина оказать ему помощь в память о старой дружбе. Но брат рассердится, если узнает.
- Давайте, дорогая. Я попрошу мужа.
Клара передала письмо и достала из кошелька монеты.
- Это лишнее.
- Возьмите, пожалуйста.
Старушка всё-таки приняла деньги.
- Как здоровье вашей золовки? – спросила она.
- Замечательно, спасибо. Эльзе даже идёт беременность.
- А вы рады будущему племяннику или племяннице? – спросила фрау Нойманн и как-то выжидающе посмотрела на Клару.
- Да, и надеюсь, что это будет племянник. Для мужчины важно иметь наследника.
Старушка помолчала, а потом взяла Клару за руку и усадила в кресло.
- Давайте-ка выпьем чаю, милочка. Мне надо вам кое-что рассказать.
Фрау Нойманн была так серьёзна при этом и озабочена, что Клара даже испугалась. Карл-Густав приготовил ей очередную гадость?
- О вас стали говорить странные вещи, дорогая Клара.
- Какие?
- Это пока что сплетни глупых баб, но сплетни имеют обыкновение убеждать людей больше, чем правда. О вас поговаривают, что вы знаетесь с нечистым.
- Что?! – Клара ожидала что угодно, только не этого. – Да как можно? Разве я не бываю каждое воскресенье в церкви, не молюсь вместе со всеми? Так ведь и пастор наш причастил меня на Пасху, как и остальных.
- Так-то оно так, да людям рты не закроешь. На всякое найдётся объяснение. А что до причастия, то жена булочника болтала, будто видела, как вы вышли из церкви, завернули за угол да причастие на землю и выплюнули.
- Господи! – Клара схватилась за голову. – Как язык-то повернулся такое сказать?
Она не выдержала и заплакала.
Самое ужасное, что Клара (она вспомнила) и правда заходила за угол церкви, чтобы переколоть булавку, скреплявшую её косынку на груди.
- Не плачьте деточка, тут слезами горю не поможешь. Поговаривают также, что не вышли вы замуж, потому что ходит рядом с вами невидимым бес, а он ревнивый и отвращает вас от замужества.
- Скажу вам правду, фрау Нойманн, это письмо человеку, который просил моей руки, а я обещала ему подумать год. Но мой брат солгал ему, написав, что я вышла замуж.
- Это не тот ли итальянец, что приезжал к вам в прошлом году? – спросила старушка.
- Он самый. Синьор Джованни Гави. Я ждала, что он приедет, как и обещал, - Клара опять всхлипнула, - а его обманули.
- Вот значит как. Тогда я потороплю мужа, обязательно потороплю.
- Слава Богу, что вы мне всё рассказали. Но что мне теперь делать? Откуда пошла-то такая мерзкая сплетня?
- Говорят, что от ваших слуг. Те рассказывали, что у вас дома творится что-то странное.
- Фрау Нойманн, только обещайте никому не говорить. Странное творится, но только это никакой не бес.
- А кто же?
- Я думаю, что это мой отец никак не найдёт покоя. Он видит, как меня обижает Карл-Густав, и пытается его наказать.
Ветер прошелестел скатертью.
- Вот! Вы видели? – испугалась Клара.
- Господи помилуй! – старушка еле перевела дух. – А ведь всё может быть. Помните, мельничиха в прошлом году померла родами? Так и оставалась подле ребёночка, кормилиц пугала, пока её муж честную не нашёл. Тогда и успокоилась.
- Что же мне делать? Поговорить с пастором?
- Попробуйте, милочка. Да и с братом своим поговорите. Ему ведь совсем не выгодно, чтобы его сестру считали ведьмой. Пусть языки слугам укоротит.
Фрау Нойманн, как смогла, успокоила Клару, напоила чаем с булочками и проводила до дверей, обещав поговорить с мужем и поторопить его с отправкой письма.
Клара решила начать с брата.
- Карл-Густав, - начала она без церемоний, входя в кабинет, - нам надо серьёзно поговорить.
- О чём?
- О тех сплетнях, что обо мне распускают. Я не понимаю, почему ты это позволяешь? Мало того, что слуги говорят обо мне бог знает что, так ещё и твоя жена считает меня ведьмой.
- Оставь Эльзу в покое! – рявкнул Карл-Густав, стукнув кулаком по столу.
Бумаги с шумом полетели со стола.
- Вот! Вот! Сама смотри! Что ещё люди могут думать, а?!
- Например, что наш отец тобой недоволен, - ответила Клара, побледнев. – Ты дурно обращаешься со мной, брат. Я даже думаю, что ты был бы рад сжить меня со свету.
Подскочив к Кларе, Карл-Густав отвесил ей пощёчину.
- Вот как?! – закричал он, не обращая внимания на завывание ветра за окном. – А с чего мне тебя любить? Отец только о тебе и думал, баловал тебя. Клара то, Клара сё! А на меня он внимания не обращал. Что я хочу, к чему у меня душа лежит, - какая разница?
Клара схватилась за щёку и в ужасе смотрела на брата. Ставни хлопали, за окном потемнело и раздался удар грома. Слуги забегали по дому, закричали во дворе, пытаясь унять разбушевавшихся в конюшне лошадей, которые своим ржанием вторили завыванию ветра.
- Да как только ты родилась, всё и началось! А когда матушка умерла, я ему вообще стал не нужен. Всё для любимой доченьки! А мне только тычки и розги доставались, если плохо учился. Ты хоть раз заступилась за меня?! Хоть раз!
- Я была слишком маленькая и не понимала! – Клара тоже кричала, потому что гроза становилась всё ближе.
- А потом ты тоже была маленькая? – Карл-Густав схватил сестру за плечи и затряс. – Когда тебя наряжали, возили на балы, а я сутки напролёт сидел и переписывал бумаги, потому что наш папенька экономил на писарях? Да ты вся в него – такая же прижимистая, сухая, придирчивая! Когда он умер, что я слышал от тебя, кроме насмешек и намёков, что я полное ничтожество? Думаешь, мне не передавали, что ты говорила обо мне?!
Рыдая, Клара вцепилась в плечи брата и закричала:
- Папа, не трогай его!
Ураган стих и за окном хлынул ливень.
Карл-Густав отшатнулся от сестры и рухнул в кресло.
- Он даже после смерти меня ненавидит, - прошептал он. – Как и я ненавидел его. Да я был рад, когда он умер. Я наконец-то стал свободен!
- Что ты говоришь, брат, побойся бога! – Клара подошла к нему и попыталась обнять.
- Не трогай меня! – завыл Карл-Густав.
В коридоре послышались шаги и в кабинет, придерживая живот, вошла Эльза.
- Что тут? Милый! – она бросилась к мужу. – Уйди отсюда, уйди, змея! – взвизгнула она, загораживая Карла-Густава собой.
- Ласточка моя! Да что ты! – тот вскочил, обнимая супругу. – Не нервничай, тебе вредно. Пойдём, моё сокровище, всё в порядке. Всё в порядке.
Он даже не посмотрел на Клару, уводя из кабинета зарыдавшую Эльзу.

-4-
После этой безобразной сцены, Клара три дня пролежала в постели, мучаясь головными болями. Служанка приносила ей еду, но она оставалась почти не тронутой. Ветер принёс мокрый цветок из сада, но, увидев странный подарок, Клара так плакала, то её невидимый поклонник испугался и решил пока что оставить бедняжку в покое и не напоминать о себе.
На третий день к Кларе пришёл Карл-Густав в сопровождении своего верного и прикормленного нотариуса. Он был мрачен, но спокоен.
- Подпиши это, и я постараюсь сделать всё, чтобы сплетни утихли.
Клара посмотрела на бумагу. В ней она передавала брату права на своё приданое.
- У тебя нет совести, - сказала она.
- Могу предложить другой вариант. Ты напишешь завещание в мою пользу, - Карл-Густав криво усмехнулся.
- Нет, милый братец, я ещё пожить хочу. Давай перо.
И Клара подписала документ, иронично поглядывая на стряпчего.
- Вы даже свидетеля заставили расписаться заранее. Всё, брат, ты получил, что хотел?
- Не совсем.
Когда нотариус ушёл, Карл-Густав придвинул стул к кровати сестры и сел.
- Тебе бы лучше уехать на время, пока всё не уляжется.
- И куда же ты хочешь меня отправить?
- Вот ума не приложу, куда. У твоей няньки была племянница, кажется, фрау Шварц.
- Та, которая живёт в деревне? Но я не знаю, жива ли она.
- Я пошлю человека разузнать о ней. Поживёшь пока в деревне. Свежий воздух и молоко пойдут тебе на пользу. Да и Эльза спокойно родит. Если дело выгорит, я оплачу фрау Шварц все расходы. Кажется, она была замужем за довольно состоятельным фермером, я как-то слышал краем уха. Насколько я знаю, твоя нянька, когда ты выросла, переехала жить к ним, да там её и схоронили потом.
Про это Клара тоже слышала. Ею овладело полное равнодушие. В жестоких словах Карла-Густава давеча была и доля правды. Ей вот ни разу не пришло в голову попросить отца, чтобы он свозил её навестить старую няню.
- Да, так будет лучше, брат. Пошли человека поскорее.
- Уж как смогу. Сбегать из города так быстро тебе тоже нет резона. Я вчера поговорил с пастором и внёс кое-какие пожертвования приходу.
- Спасибо, Карл-Густав, - вяло отозвалась Клара.
Пастор, надо отдать ему должное, честно принялся за дело. Карлу-Густаву пришлось помочь кое-кому деньгами, которые, по совету пастора, передавала Клара. Понемногу слухи улеглись. Так лето за всеми этими хлопотами и пролетело. В доме теперь было тихо, ничто больше не пугало слуг. Они перестали шептаться о Кларе, хотя по-прежнему были на стороне хозяйки. Эльза же золовку всё так же избегала. Фрау Нейгауз чувствовала себя неплохо, но было видно, что она устала. К сентябрю, на шестом месяце она очень располнела – ребёнок, видать, был крупным, и оба супруга были уверены, что это мальчик.
Герр Нойманн честно отправил письмо Клары. Но ответа из Генуи так и не было. Клара решила, что не стоит ждать и надеяться, тем более лить по этому поводу слёзы. И так хватало огорчений и бед. Она смирилась, что останется старой девой, да ещё без приданого.
Карл-Густав навёл справки о фрау Шварц. Пожилая вдова, она жила на своей ферме, которая имела немалый доход. Помогал ей управляться с хозяйством и работниками внук – единственный из членов семьи, оставшийся в живых. Карл-Густав списался с ней, прося принять Клару на осень и зиму, обещая оплатить пансион. От денег фрау Шварц не отказалась, и было решено, что в октябре Клара уедет в деревню.

@темы: Оригинальные произведения

---

Детская книжка.

[Ларс Бьернсон]

Вышла в городе Северске детская книжка. Пожалуй, это событие не стоило бы того, чтобы писать о нем. Мало ли детских книжек выходит в России?
Автор стихов, Ольга Кочеткова, счастливая бабушка, написавшая добрые и веселые, а местами - философские - стихи для внучки Настеньки, и не претендует на лавры Агнии Барто или Сергея Михалкова. Но вот иллюстрации, выполненные семнадцатилетней художницей Олесей Качесовой меня восхитили.
Кстати, на репродукциях не видно, но это - пастель.
Все, больше не комментирую.
Все права на тексты принадлежат Ольге Кочетковой, на изображения - Олесе Качесовой.
Любуйтесь!

@темы: Поэзия, Арт, Новости

---

Работа по кайфу. Рассказ.

[Ларс Бьернсон]

Работа по-кайфу.

Едет на байке металлист. Видит, бригада ремонтников отбойными молотками вскрывает асфальт. Грохот стоит. Байкер остановился, слушает, то включит мотор, то выключит. Наконец рабочие выключают компрессор. Металлист восхищенно орет:
- По-кайфу у вас работа, мужики! По-кайфу!

Анекдот.

- Послушай, это самая обыкновенная работа. Надо сходить к четверым, четверо замечательно делятся на двоих! Вот и пусть идут!
- Из этих четверых у одного - репутация человека сложного.
- Ну и что? Пусть учатся, если хотят работать в музее. Это обычная практика, брать интервью у сварливых стариков, которые на весь свет обижены. Ты бы пошла, не шурша.
- Ну не могу я так! Вот представь себе, я подхожу и заявляю подчиненной: «Слышь, тут дед сложный, но ты все равно к нему пойдешь, а я буду в отделе сидеть, чистую работу работать». Лена Большая – девочка ранимая.
- Кончай себя накручивать! Если тебе тяжело брать интервью у стариков и выслушивать их жалобы на счет того, что в годы их молодости и вода была мокрее, и небо голубее, и Сталин великий путь озарял, а сейчас девки с голыми пупками ходят, пенсии маленькие и дети редко навещают, то это не означает, что так же к этому относятся твои обе Леночки.
- Да уж… И все-таки, ну не могу я!
- Зато очень хочешь.
- Хочу… Ладно, хватит трепаться сама с собой, как Горлум в фильме, к Евдокименко пойдешь ты! И не строй иллюзий, что будет иначе, - решительно подытожила Валентина напряженный диалог с самой собой и, окончательно подавив желание переложить неприятную работу на младшего по званию товарища, поднялась и потопала в соседний кабинет. Встала на пороге, тяжко привалившись к косяку. Эдакая поза уличного хулигана, облюбовавшего жертву и собирающегося над ней поизмываться. Лены оторвались от компьютеров и вопросительно уставились на начальницу.
- Ну, в общем так. Слушайте и не говорите, что не слышали! Второго числа в музее состоится приятие мер для нашей родной Администрации. Вытащат на свет участников Сталинградской битвы, которые еще в силах передвигаться, и будут их… - Валентина изобразила аплодисменты. – Задача музея – сделать дедушкам и бабушкам красиво и не довести их при этом до инфаркта. Наш отдел готовит презентацию и текст выступления. Ну, как для Героев труда. Задача – пойти к тем ветеранам, которые у нас в фондах отсутствуют, и допросить их по всей форме. Без пыток, но с пристрастием.
Лены выжидающе молчали.
- Их четверо, две бабушки, два дедушки, - перешла ближе к делу Валентина.
- А можно я к бабушкам? – сразу отозвалась Лена Маленькая, и изобразила, дурачась, маленькую девочку, – Ну, позязя!
- Можно. Вот к обоим и пойдешь, адреса дам, – смеясь, кивнула Валентина, - Осталось два дедушки, у одного из них репутация архисложного человека.
- А чем сложного? - уточнила флегматичная Лена Большая.
- Да хер его знает, это директор говорит, она его по школьному музею знает. Рассказывает, может встать и начать резать правду-матку без наркоза. С чего ей врать то?
- А можно я к нему не пойду? – если Лена Маленькая дурачилась, то Лена Большая говорила совершенно серьезно.
- А че, ты думала, я его тебе так и отдам? Самой нужно! – поинтересовалась Валентина. - В общем, сегодня вторник. Чтобы в пятницу у меня были фотки. Мне еще презентацию мострячить, так чтоб были в электронном виде. Понятно?
- А вести кто будет? – поинтересовалась Лена Маленькая.
- Наташа.
Лена резко выпрямилась, в голосе сразу исчезла игра в «деточку» и послышались жесткие нотки.
- Нет, Валентина Егоровна, вот почему? Мы эту презентацию делаем?
- Ну, делаем, - вздохнула Валентина, поняв, куда клонит сотрудница. – Это профильная работа нашего отдела. Какие претензии?
- А почему бы вам не провести самой это мероприятие? – продолжала настырно Лена Маленькая. – Почему Наташа?
- Потому что накуй нуш-шно? Мне это уже вот где! - рассмеялась Валентина, показав ребром ладони под горло. – А тебя в качестве потенциального ведущего я назвала. Директор говорит, молодая ты для подвигов, тебе надо подольше поработать.
- Нет, - в голосе сотрудницы звучала обида, - А Наташа давно работает?
- Должность у нее такая, замдиректора называется, - вздохнула Валентина, - Хотя я не понимаю, ты что, не провела бы? Ну, ничего, какие твои годы, не переживай. Ладно, адреса взяли и шнеллер, ферфлюхте, арбетен-арбетен.

Вот, поди, разбери, в чем заключается эта пресловутая «сложность»? Каждый ее по-своему понимает. Разговаривая по телефону с Николаем Евдокимовичем, Валентина ничего настораживающего не уловила. Боялась, что будет разобиженный на все дед, или, человек с нарушенной психикой (как-никак, девяносто лет в этом году минуло, маразм уже естественен, хотя и тяжек). Но голос в телефоне звучал бодро и приветливо, дедушка сразу понял, о чем речь, явно обрадовался и вызвался подобрать фотки и все рассказать. Скорее сипловатый басок сына, взявшего трубку, звучал сердито.
В девять утра Валентина подбежала к дому ветерана, и, найдя нужный подъезд, набрала на сотовом телефонный номер.
Трубку взяли быстро.
- Я вам сейчас ключ сброшу. Ногу недавно ломал… Не хожу по лестнице, - пояснил Николай Евдокимович, и вскоре прямо над входом в подъезд распахнулось окно застекленной лоджии. Показалась круглая, совершенно лысая голова пожилого мужчины.
Валентина замахала руками.
- Валентина Егоровна? – уточнил дед.
- Она самая! - весело отозвалась Валентна, и к ногам ее упала связка ключей с магнитиком.
Отворив дверь подъезда, Валентина взбежала на второй этаж. Ветеран – крепкий такой дед, которому никак нельзя было дать его девяносто, уже ждал у открытой двери.
- Здравствуйте, проходите, – улыбнулся он.
Прикрыл дверь. Валентина, близоруко щурясь, оглядела хозяина, обстановку.
Старик, похоже, и по молодости был крепыш-боровичок, да и в старости не расклеился. Под чисто выстиранной серой футболкой и тренировочными штанами с лампасами угадывалось справное, массивное, но ничуть не огрузневшее тело. Без палки, которую он сжимал в руке, старик отлично обходился. Да и лицо – курносое, безбровое, почти без морщин, выглядело моложавым. Над правым глазом параллельно ему тянулся длинный бледный шрам.
Валентина расстегнула куртку и наклонилась снимать полусапожки.
- Не разувайтесь, - произнес старик.
Фраза обычная у вежливых хозяев. Валентина привыкла ее игнорировать. Тем более в просторной прихожей было аскетично, но чисто.
- Да что вы!
- Не разувайтесь, кому говорю! - раздраженно приказал дед, - И куртку берите с собой. Проходите направо.
Это было сказано так настойчиво и безапелляционно, что Валентина, хоть и оставила полусапожки у входа, куртку взяла с собой в комнату.
Квартирка производила двойственное впечатление. Бедлама, который бывает у одиноких стариков, не наблюдалось. Уютного старомодного порядка обителей обеспеченных старушек - тоже. Пустовато как-то… забитый хрусталем полированный сервантик-шестидесятник, пара кресел примерно того же возраста, широкая кровать-полуторка и притулившийся у самого окна столик с двумя стульями. Дом был новый, квартиры в нем – просторные. В хрущевке такая обстановка: - смотрелась бы респектабельно. Похоже, женщины в квартире не жили, но время от времени заглядывали обмыть-обстирать отца и брата. Мышино попахивало стариковским телом: тут уж мойся, не мойся – а все равно тяжелый, с гнильцой, душок останется.
Ветеран, шурша бумагами, что-то искал в нише за кроватью. Валентина пристроила свою куртку на кресло возле балкона и стояла, смущенно осматриваясь.
И тут застекленная дверь в комнату растворилась, на пороге нарисовался мужик лет пятидесяти, в растянутых трениках и белой майке. Он сутулился, и от того его покрытые татуировками руки казались длиннее, чем на самом деле.
Он медленно шел к Валентине. Женщина на миг растерялась, изумленно разглядывая его длинное, обрамленное жидкими седоватыми волосенками грязных патл и бородки лицо. Особенно неприятны были маслянистые блекло-голубые огромные глаза под опухшими веками. И игривая ухмылка. «Морда баранья… - растерялась Валентина, - Он что, распознал во мне самку своего вида? И что мне теперь делать?»
Она вся сжалась, едва сдерживаясь, чтобы не попятиться.
- Здравствуйте, - сипло протянул мужик.
- Здрав-ствуйте, - тихо отозвалась женщина.
«Черт, ну что ж я практиканта-то не уломала с собой сходить? И дед хорош, не мог сказать, что надо приходить с телохранителем!» - подумала она, и еще что-то про удары: сложенными лодочкой ладошками по ушам, и коленкой в живот, если это животное посмеет ее коснуться. И про то, что в коридор, возможно, придется выскакивать босиком, хрен с ними, с полусапожками. И про мороз, и даже про то, можно ли добежать до музея в одних носках по снегу и не заболеть…
Но, как в кино, помощь пришла вовремя: дед развернулся на голос сына и, решительно звезданув палкой об пол, рявкнул: - Чего тебе надо?! Пошел вон!
- Я познакомиться, - прогнусил мужик и покорно ретировался за дверь.
«Так, уже лучше!» - оценила обстановку Валентина. Но в животе все еще трепыхался холодный комок.
- Это… Ваш сын? – смущенно пробормотала она.
- Сын родной! Алкаш, чорт, - не понижая голоса, прокомментировал отец, подойдя, со злостью защелкнул шпингалет.
Валентина прикинула крепость стекла, подумала, что при деревянной двери ей было бы спокойнее. Но… Она ведь пришла за фотографиями и дополнительной информацией, и работу никто не отменял. Села к столу, отодвинула мешавшую ей подшивку уже коробящихся от времени газет и достала из пакета тетрадку и ручку.
- Николай Евдокимович, начнем? – произнесла подчеркнуто-спокойно. А сама все косила глазом на дверь, где маячил за полупрозрачным стеклом силуэт ветеранского сынка.
Старик опустился на стул. Задумчиво перебрал листы пожелтевших бумаг, отделил несколько, протянул Валентине.
- Это вот можно взять, на стенд наклеите.
- Папа! – поскребся за дверью сын.
«Только наберу достаточно для презентации – задам деру! Хрен с ним, с нормальным комплектованием и интервью», - тоскливо подумала Валентина. Нетерпеливо проглядела-перелистала бумаги, подытожила: «Облом… Стихи какие-то». Некоторые, судя по хромающей рифме, принадлежали самому Николаю Евдокимовичу, другие – наверняка, нет, а один текст оказался известной песней «В лесу прифронтовом».
- Я вот с Лидией Михайловной дружу, восьмидесятая школа, знаете? Это ей написал, прочтите.
- Это руководитель музея что ли? - уточнила Валентина, равнодушно скользя глазами по исписанным твердым почерком бумагам. Какой-то многословный треп к восьмому марта.
- Да, Ольховская, - обрадовался ветеран. – А вы ее знаете?
- Ну, не близко. Музейные работники друг друга знают, хотя бы немного.
- Папаня! – настаивал алкаш. Валентина поспешно сгребла листы, надеясь прочитать их в более спокойной обстановке.
«Интересно, Ольховская тоже сюда приходила? Если да, то это обнадеживает», - подумала Валентина.
- Вы прочтите, - настаивал дед.
Чтобы он успокоился, Валентина начала читать писанину вслух, вполголоса. Текст был велеречивый, с философско-оккультными отступлениями, и меж общей цветистой риторики попадалось нечто игривое. Это, учитывая возраст ветерана, было бы уместно в письмах жене, но адресовано было женщине, годившейся старику в дочки. И неприятно царапало. Но в стихах, хромых, с надолго отходящей покурить рифмой, иногда попадались строки действительно красивые.
- Папаня! - снова замолотил в дверь сынок, прогнусил сипло, - Я только познакомиться.
- Да уйдешь ты, чорт! – рявкнул ветеран, - Не к тебе пришли!
- Водишь хрен знает кого, - отозвался тот.
«Интересно, двинуть ему промеж глаз будет допустимой самообороной или ее превышением?» - тоскливо подумала Валентина, изо всех сил стараясь не смотреть на дверь.
- А биография? – нетерпеливо спросила она. Вообще-то, чтобы разговорить человека такого возраста, надо позволить старику разглагольствовать о чем угодно, записывая все подряд. Потом лишнее можно выкинуть, а остальное упорядочить. Но сейчас ее любые отступления от темы раздражали.
- Вот, – старик порылся и вытащил из бумажек еще один лист. Валентина глянула. Снова не то. Какое-то обращение к молодежи, стандартно-помпезное, повторявшее то, что имелось в справочнике.
- Это хорошо, но поподробнее бы… - устало протянула она.
«Я точно псих. Нормальная женщина отсюда драпанула бы, и гори все синим пламенем. Прямо сцена из «Тутси». Ну, где больной в реанимации пытается изнасиловать медсестру, а она все твердит, что должна подключить ему аппарат. Кто бы знал, что это – вполне реалистично!» - Валентина нервно хихикнула.
- Папаня! – блажил за дверью алкаш, - Папаня - старый пень! Папаня – дурак! Слышишь?
«Будет у деда сложный характер, - думала Валентина, - Дома такой зоопарк.»
- Николай Евдокимович, а он вас не бьет? – не выдержав, спросила она.
- Иногда бывает, - вздохнул старик, и ругнулся, - Два раза до крови бил. Пьет, чорт.
- А другие дети есть? - охнула женщина.
«А ведь кто знает, может, дед и довел сына до такого скотства своим характером? Вон он какой, этот дедок!» - сочувствие - сочувствием, а эта мысль тоже не отвязывалась.
- Двое еще, - отозвался Евдокименко, - Люся - хорошая девочка, а вот Лиля, та тоже алкашка.
«Тенденция, однако,» - мрачно отметила Валентина, но вслух, понятно, произносить не стала. Не ее печаль чужих детей качать.
- Люся меня к себе зовет, а как этого чорта бросишь? – продолжал жаловаться ветеран, - Сегодня ночью встал, гляжу, на кухне все конфорки включены, а он высосал две бутылки и спит…
И, вспомнив о сыне, тут же взъярился, поворотясь к двери, за которой топтался сынуля, снова заорал на него:
- Милицию вызову, коли не уйдешь! Вот сейчас! Дурак пьяный!
«Интересно, кто ж ему горючее-то покупает? – рассеянно думала Валентина. – Неужели этот идиот сам управляется?»
- Дочка старшая приходит вот, убирается. Внучка тоже. Они квартиру тут недалеко купили.
- А жены давно нет?
- Года три как в земле… - отозвался старик тем тоном, по которому становится ясно, что боль, если она и была, давно затоптана или загнана на задворки сознания. И, ярясь, повернулся к двери, опять застучал палкой:
- Пошел вон, скотина! Работать мешаешь!
Сын отпрыгнул, но Валентина едва успела дочитать текст, крупно распечатанный на стандартном листе, как тот с удвоенной настойчивостью замолотил в дверь.
- Папа – старый пень! Папа, пошел нахуй! Папа… - матерился он монотонно, однообразно, уныло.
«Господи, да ведь он не просто алкаш, он дебил… - подумала Валентина, - И все же, если он ворвется, бить или не бить? И обувь как бы сюда вернуть? Хоть обуться, если деру задавать. А животное трусливо, это радует»
- То, что есть в обращении, Николай Евдокимович, это здорово, - еще раз напомнила Валентина, - А может, вы все же побольше расскажете? Где воевали в Сталинграде…
- А еще газета есть! – спохватился старик, - Вот!
Это был длинный, на три полосы, очерк. Валентина оживилась, особенно после того, как прочитала фамилию автора. Это был неплохой корреспондент, и следовало ожидать, что вся важная информация в очерке будет присутствовать. Пробежала глазами по диагонали: так и есть! От призыва и службы на дальневосточной заставе до отправки добровольцем под Сталинград, и – очень хорошо! – описания нескольких боевых эпизодов. Валентина оценила, что затрепанный листок - газета издавалась в 1995 году – мог быть только единственным экземпляром, и, следовательно, передаче в музей не подлежал.
- Скопировать дадите? И фотографии бы.
- Только верните, как отэрите. Есть фотографии! - старик наклонился и достал из-под стола целый ворох.
Сынуля тем временем настойчиво продолжал осаду, но Евдокименко на него внимания не обращал. Передавал свои сокровища Валентине, обстоятельно поясняя, где и когда были сделаны фото. Где-то Евдокименко был один, где-то - с детьми или другими ветеранами. С каждой новой та все больше и больше теряла интерес. Но вот среди среди цветных фоток попалась черно-белая копия, с которой весело глядели три молодых парня в буденовках. В правом углу сидел белобрысый, круглолицый парнишка, в общем-то, мало отличный от нынешнего Евдокименко.
«Неменяющийся какой-то дед», - разглядывая его, подумала Валентина.
- Это мы на границе, на Дальнем Востоке, - пояснил ветеран. - Эту вы можете себе оставить, у меня еще есть, а те – отэрить и вернуть.
- Ой! – обрадовалась Валентина, - Спасибо. Это здорово…
«Жаль не подлинник, но на безрыбье и рак рыба,» - подытожила.
- Папаша, пошел нахуй! – продолжал монотонно гнусить и лупиться в дверь сын.
«Нет, ну вот как бы обувь-то выручить? Че ж я дура то такая, не послушалась деда?» - составляя список фотографий и текстов, подлежащих возврату, думала Валентина. А ветеран, наконец, перешел от своих стихов и бумаг к воспоминаниям. Пока – официальным, явно отредактированным и отшлифованным за множество выступлений. Он не говорил, а скорее декламировал.
- В сорок втором году Гитлер договорился с Турцией… вы знали об этом?
Валентина привычно кивнула, строча в тетрадке, и старик снова вернулся к своей декламации.
- Если возьмут Сталинград, то Турция открывает второй фронт. Тогда на Дальний Восток пришла директива – набрать восемь тысяч человек. Я вызвался добровольцем. Нас погрузили в эшелон и довезли до станции Барыш на Урале. Там мы вошли в состав формирующейся дивизии имени Николая Щорса. Приветствовать нас перед боем приехали жена и дочь легендарного командира. Они призывали нас драться как Щорс. Я был отличник стрелковой подготовки и мне доверили говорить ответное слово. Я вышел на трибуну и сказал: «Мы Сталинград отстоим, до последнего дыхания, до последнего удара сердца!»
Говорил он, глядя мимо Валентины, уверенно, и даже монотонный стук и доносящиеся из-за двери матерки в его адрес не могли его сбить.
- Девушки писали мне на фронт письма: «Здравствуй, дорогой боец Коля! Ты от меня далеко-далеко. И, может быть, другой в любви признаешься. Так пусть же будет удача вечно с тобой…
- Папа – дурак! Слышишь. Ты – дурак!
«А хорошо, что я девчонок в этот зверинец не послала, сама пошла. Я рослая, крепкая. А тут – одна пигалица, другая просто слабенькая… Не… ну как бы обувки выручить?»», - прислушиваясь к возне за дверью, думала Валентина.
- А если писем не сможешь писать, если писем писать ты не сможешь, то за ветром привет передай. Ко мне западный ветер примчится…
До Валентины только сейчас дошло, что текст, который дед произносил по памяти – стихи, и записывать их стоило в столбик. «А ведь это правда классно, это же неформальный фронтовой фольклор! Неотредактированный кусочек истории.» - ну да ладно, можно было разбить и потом, когда она начнет разбирать каракули. Письмо оказалось длинное-длинное, дед декламировал его примерно в том же ритме, в котором сын долбил в дверь и сыпал своим унылым матом. Закончив его, старик застрочил, не снижая темпа:
- Листовки разбрасывали над позициями. «Воинам Сталинградского фронта. Усилить удар по врагу. Мать-Украина гордится своими верными сынами.
«А еще возвращать бумаги. Попросить практиканта или Стаса сходить со мной?» - думать об одном и записывать другое Валентина еще в университете научилась, так даже точнее точнее и быстрее получалось, чем когда к тексту прислушиваться.
- На улицах Сталинграда славу Щорса и Боженко умножили Богунцы-Таращанцы ЕВДОКИМЕНКО, - это он выделил голосом, и было перешедшая на машинальное фиксирование Валентина отвлеклась, сбилась с темпа, извиняясь, попросила обождать. Старик кивнул и заговорил медленнее, войдя в диссонанс с осаждавшим комнату сыном, - Глашкин, Кульков, Понкратов. (Понкратов – через «о»). Не забудет это Сталинград. Будет в памяти хранить он всех героев поименно. Начертает на граните и напишет на знаменах. Точно кони огневые боевые дни летят. Нас ведет дорога в Киев через город Сталинград.
Валентина снова упустила, когда текст стал рифмованным. Чертыхнулась про себя, спросила:
- А где вы воевали?
- Папа - дурак! Слышишь, ты – дурак! - орал за дверью сын.
- На «Баррикадах».
«Блядь, дед-то геройский, в таком пекле уцелел! Чтобы изо дня в день в этой психушке доживать! А ведь если прийти с телохранителем, дед может обидеться… Неловко» - оценивала Валентина.
А Евдокименко приступил к декламации очередных поэз. Характерный повествовательный строй и некоторые обороты заставили Валентину подумать, что дело снова дошло до фронтового фольклора.
- … Была тихая ночь над землею.
Нас в разведку послали вдвоем.
Шли мы молча лесною тропою,
Каждый думал о деле своем.
Взрыв внезапно пред нами взорвался,
Потерял я сознанье свое.
И очнулся в лазаретной палате,
И увидел родное лицо…
- Это военных лет стихотворение? – уточнила она.
- Да, под Сталинградом пели, я вот тетрадку нашел, оттуда.
«Ага, он любит стихи, собирает их, запоминает, - догадалась Валентина, довольно улыбаясь. – Ай да дед! Это же клад, а не дед. Особенно, если он что еще помнит. Надо сейчас его выпотрошить, второй раз я сюда точно не пойду.»
- Папаша! Папаша, открой, козел старый!
- Николай Евдокимович, - едва собеседник закончил рассказ, подзадорила его женщина,- А еще такие стихи знаете?
- Много! – обрадовано воскликнул старик. - Вот еще:
Есть на Волге утес,
Он бронею оброс,
Что из нашей отваги куется.
- Папа дурак! Старый пень!
Было видно, что ветеран разнервничался, покраснел, задыхался. Стариковский затхлый запах в комнате стал гуще. Но он продолжал:
- В мире нет никого,
Кто не знал бы его,
Он у нас Сталинградом зовется!
Об утес броневой… броневой…
Николай Евдокимович сбился, крепко потер гладкий лоб, припоминая, но стих явно заело.
Кряхтя встал, направился к серванту, полез в ящик. Сын, приняв шевеление отца на свой счет, оживился:
- Я только познакомиться… Папа! Папаня!!!
Евдокименко отрыл пакет с бумагами, бережно принес к столу. Стал разбирать.
- Вот оно… Об утес броневой бьется лютый прибой…
Удары стали громче, дверь ощутимо подрагивала.
- Да уйдешь ты, скотина?! – завопил старик, вскакивая и подбегая к двери. – Мешаешь! Вот я милицию позову.
Валентина, воспользовавшись моментом, завладела бумагами. Осторожно разбирая уже обветшавшие листочки, принялась переписывать песни одну за другой. Так было точнее и быстрее. А учитывая, что к песням прилагались некоторые комментарии, например, что некоторые из них были сочинены в политотделе, ценность материала заметно возрастала.
Дед тем временем громоподобно бранился с сыном. Но тот обнаглел и уже перестал бояться. Впрочем, Валентина тоже привыкла и могла не обращать на этот дурдом внимание. Наконец, перебранка закончилась отступлением алкаша. Старик, одержав временную победу, вернулся к столу, сел на стул, прокомментировал устало:
- Вот этот чорт живет. Несколько раз сердце останавливалось. Упадет, а это действует как массаж сердца. Ударится, и снова очухается. Никак не сдохнет…
Валентина, не отрываясь от своей писанины, кивнула: пусть кто-нибудь другой возмущается, что о таком, мол, даже думать нельзя: «И ведь на психу этого козла не заберут, покуда он папашу не покалечит, или не убьет. Дед, конечно, крепкий, но все же – девяносто ему. И на кого, спрашивается, еще это чудо природы свалится? На сестру?»
- Пап, пусти, я только в углу посижу… - противник перегруппировался и вернулся.
«Господи, когда этот дурдом кончится?», - устало думала Валентина.
- Да уйдешь ты, проклятый? - заорал ветеран.
- Да пусть его топчется, Николай Евдокимович, - как можно спокойнее произнесла женщина. – Ну ладно, я, кажется, все записала.
- И вот эту? Это у нас распространялись песни, нашей дивизии вроде гимна было. - Припомним мы путь величавый …
- Записала… - кивнула Валентина и улыбнулась. - Все песни, которые вот тут.
Протянула старику аккуратно разглаженные листы.
- Ай, молодец, - повеселел ветеран. Но дышал все еще прерывисто. И беспокойно оглядывался на дверь, за которой топтался сын, – В школы всегда меня зовут. Другие ветераны – они же плохо рассказывают, а я веселый, меня любят. Я много стихов знаю, песен. Вот ты придешь, тебя директор похвалит: много принесла.
- Это точно, - засмеялась Валентина.
Сынуля замолотил в дверь с удвоенной энергией.
- Вот, я сейчас милицию вызову! – взвился старик, вскочил, и, дрожа всем телом, зашагал к двери, рванул защелку. – Видишь, уже звоню.
Сорвал трубку.
Валентина уже не за себя испугалась, за старика. Ну, как расходившийся идиот решит отца обезвредить? Но сын, поняв, что путь в комнату свободен, побрел-таки знакомиться. Однако от первого страха и смущения у Валентины уже и следа не осталось. Она знала, что алкаш трусоват, и отец с ним не церемонится. Вскочив, решительно двинулась навстречу идиоту и вежливо, но твердо сказала:
- А вам кто разрешил сюда заходить?
- Я познакомиться… - ухмыльнулся тот.
- А у меня нет желания с вами знакомиться. Я не к вам пришла.
- Да правда что ли? – должно быть, эта гримаса обозначала кокетство. Он нагло смотрел на нее своими бараньими глазами, но остановился, не двигался больше.
- Я пришла к вашему папе, - продолжала Валентина, слегка двигаясь в сторону дурака. Но к нему не прикасалась. Отчасти, потому что боялась: вдруг протянутую руку алкаш примет как сигнал к нападению. А больше потому, что брезговала трогать этого человека.
- Я пришла к вашему папе, а вы нам мешаете работать. Идите отсюда.
Идиот медлил, и она сделал еще шаг навстречу.
- Ну, я жду! Идите к себе, я не хочу с вами знакомиться.
Мужик развернулся и затрусил прочь. Тем временем папа вернулся и сын резко ускорил отступление, бежав в свою комнату. Валентина воспользовалась моментом, прошмыгнула в коридор и уволокла-таки полусапожки, вернулась, плюхнулась на стул и стала обуваться. К черту условности! Ничего, помоют за ней.
Старик запер дверь.
- Да ну его, - повеселела ободренная своей победой Валентина. – Давайте работать. Расскажите, пожалуйста, где вы сражались под Сталинградом. Что-нибудь такое, что вам особенно запомнилось. На «Баррикадах». В самом пекле, получается.
- Да, в самом пекле. Про меня газеты писали.
- Эй, маркиза! – донеслось из-за стекла. – Маркиза!
Валентина хмыкнула: ну вот, и прозвищем обзавелась.
Дед снова порылся в своих бумагах, вытащил:
- Вот, про то, как мы втроем с Глашкиным и Понкратовым выдержали оборону.
Валентина постаралась перехватить лист. Статья оказалась короткой, но впечатляющей. На троих красноармейцев пришлось в общем 150 гитлеровцев. Глашкин был ранен.
- Да ты на себя посмотри, маркиза! Ни кожи, ни рожи! - вякал в коридоре алкаш. Ветеран, занятый перебиранием бумажек, не обращал внимания, тем более, стучаться в комнату сын перестал.
Валентина, окончательно убедившись в своей безопасности, читала. Вторая статья - о том, что боец Евдокименко не только освоил мастерство снайпера, но и обучал этому искусству боевых товарищей, - была не менее интересна.
- Вы и снайпером были? А можно я это тоже возьму откопировать?
- Отэрить? Ну, бери. На стенд наклеишь. Мы ведь как сражались. Вот, освобождаем дом. Я перетаскиваю туда боеприпасы. Потом набьешь гранатами противогаз или сумку. Подползаешь к окну и туда бросаешь. Взрыв. Ну, после этого слышишь оттуда, немцы кричат: «Рус, пан!» Заходим, расстреливаем их.
Валентина отметила, каким спокойным, обыденным тоном рассказывает об этом Евдокименко. Вспомнился рассказ еще одного ветерана, тоже из Сталинграда: «Мне бы сейчас туда поехать, я бы показал вам, где немецкие каски сотнями валяются. Ну, как сдадутся, мы их до ближайшей балки и…»
– Вот, помнится, девочку я тогда спас. – продолжил Евдокименко, - Не все жители успели из Сталинграда уехать. На «Баррикадах» в землянке жила мама с дочкой, лет семи девочка. Однажды мама ушла, дров набрать, холодно уже было. И нет долго. Девочка вышла, ходит, плачет. Я услышал плач, пошел. Гляжу, она в одном платке ходит. А у меня под маскхалатом куфайка была. Я эту куфайку снял, закутал ее и в штаб отнес, отдал. Она там жила. Месяц, наверно. Звала меня дядей Колей. Потом ее за Волгу увезли. Вот, даже не знаю, как ее звали. Сейчас вот смотрю программу «Жди меня». Думаю, может и удалось бы найти, напиши я туда. Я ей все печенье носил…
Он задумчиво посмотрел мимо Валентины.
- А печенье откуда было? Паек?
- Нет, не паек. У немцев добыл. Они продовольствием как своих снабжали? Прилетят на самолете. Откроют дверь и на парашюте сбрасывают. В тот день я сбил три самолета. Гляжу, четвертый летит, дверь открыли, там мешок стоит. Я этот трогать не стал. Они сбросили мешок, я товарищу говорю: «Прикрой». Подполз, тяну обратно – тяжелый. Тут мимо еще наши шли, помогли. Я им отсыпал. Так вот, как пойду в штаб за боеприпасами, насыплю печенья и той девочке несу. Она меня дядей Колей звала, вот ведь. Интересно, жива она сейчас?
Валентина поддакнула, боясь, что дед опять перейдет к стихам и декламации. Но того пробило-таки на воспоминания.
- У меня ведь два Ордена Красной Звезды… - внезапно перескочил старик на другую мысль.- И третья могла бы быть, да вот, потерялась. Вот, у нас был командир, майор Корчагин, комроты, старший лейтенант Доньшов и политрук Твердохлебов. Корчагин, тот вообще за Волгой не показывался. Оставил с собой человек 15. А потом, после войны, встречаю его – а у него орден Красной Звезды. Доньшов и Твердохлебов, те да, на передовой бывали. Забегут на минутку: «Ну, как дела, сержант?» И снова исчезнут. Они должны с солдатами быть, а приходили на минуту.
Он замолчал, пожевывая губами. Потом сказал:
- Ты про это не пиши, не надо.
Еще помолчал, раздумывая, и подытожил горько:
- А обидно вот.
Вскочил, добежал до серванта, порывисто схватил с него фотографию, вернулся, сунул Валентине, навис над ней, яростно тыча то в одного, то в другого изображенного коротким толстым пальцем:
- Обидно мне это, что к нам, сталинградцам, примазываются. Вот гляди, этот – только в Японии воевал, а с нами всегда фотографируется. А эта вот в штабе отсиделась, за Волгой. Ну ладно, она женщина. Или вот этот. Не был он в Сталинграде, на Донском фронте только… Эх-х-х…
У Валентины были другие сведения о последнем. Но она никогда не спорила со стариками во время интервью. Бесполезно, да и к чему? Кивнула.
- Ранили-то вас под Сталинградом?
- Да, в ногу. А в голову не там. Я под Сталинградом был ранен в ногу, легко, никуда не уходил. А это, - старик показал на шрам, - Это уже в сорок четвертом. На линии Николаев-Никополь-Одесса. Пуля вошла в лоб и вышла за ухом. А шрам большой, потому что кость треснула, и врач в госпитале меня резал. После госпиталя я восстанавливался в городе Баку, там и встретил Победу. Мы так радовались…
Он замолчал, мечтательно прищурив маленькие глаза и улыбнулся счастливо.
Только сейчас Валентина заметила, что в доме тихо. Глянула на дверь. Идиот за ней больше не маячил, наверно, ушел, или даже заснул.
А дед продолжал рассказывать. О том, как победу встретил в Баку, и как жил после. С женой встретился, как в Северск приехал, на стройке работал… Снова встал, принес альбом. Валентина с интересом рассматривала фотографии, отбирала для копирования. Старик уже перешел на обычные после интервью разговоры. Про Ольховскую, ее детей, про то, что такая красивая и хорошая женщина без мужа живет. Про то, что хотел бы квартиру разменять, и пусть этот идиот жил бы отдельно.
Валентина перебирала фотографии: вот они на заставе, вот - молодой рабочий на стройке, вот вся семья… Бравый отец, симпатичная, скромная мама, две белокурые, в папу, хрупкие и удивительно нежные девушки и молодой парень с длинными, по моде семидесятых, вьющимися льняными волосами. Еще неиспитой, в хорошем костюме, при галстуке.
Валентина внимательно вгляделась в его смазливое, но глуповатое и безвольное лицо. Да, точно, никогда умом не блистал. А вот средняя дочка никак не производила впечатления дуры. И потому было особенно жутковато смотреть в ее красивые, светлые глаза, беззаботно глядящие в объектив…
Нет, надо было уходить отсюда, пока алкаш снова не подал признаков жизни, а у нее не началась истерика. Валентина глянула на часы и искренне соврала:
- Ой, мне же на лекцию надо! Я сегодня принесу вам все…
Поспешно засунула фотографии в папку, поднялась.
– И фотографии откопирую, и акт на подаренную составлю…
Дед был не против еще пообщаться, но Валентина твердо настроилась поскорее покончить с этим делом. И вернуть все сегодня, чтобы завтра вовсе не думать о предстоящем походе.
Наскоро распростившись с ветераном, застегивая на ходу куртку, Валентина вылетела в коридор, ссыпалась вниз по лестнице, захлопнула дверь и, покачав головой, нервно захихикала.
- Блин, вот тебе и спокойная работа, - пробормотала она и побежала по направлению к музею. До него было не так уж далеко, и всю дорогу она неслась трусцой, не в силах сдержать дурацкого, неуместного хихиканья. Люди оглядывались на нее, но ей было не до реакции прохожих. Ее колотило, хуже, чем от холода.

Не успела она вбежать в свой кабинет и бросить на ложе чайник - hic nunc bibendi – зазвонил телефон. Дисплей предупредил: ДИРЕКТОР.
- Ja-Ja… - убито отозвалась Валентина.
- Валюш, что-то случилось? – директор почуяла что-то неладное и забеспокоилась
- Ничего, я только что от Евдокименко.
- А, понятно, - Светлана Владимировна перевела дыхание, - Ну и как он? Замотал?
- Не, он-то нормальный… - постаралась придать своему голосу бодрость Валентина, - Геройский дед, правда. А эти его песни, фронтовой фольклор, вообще прелесть…
- А кто тогда ненормальный, раз ОН-ТО нормальный? – настаивала директор.
- Свет, ты у него дома хоть раз была?
- Н-нет… - растерялась та. – А что? Срач?
- Ага, напугаешь ежа голым профилем. Хуже. У него там сын живет, дебил и алкаш… Так что я не удивляюсь, что он сложный… Будешь тут… сложным… когда это жЫвотное по дому ходит и время от времени дерется…
Голос Валентины нехорошо сорвался.
- Плачешь что ли? - испуганно переспросила директор. – Что случилось?
- Ничего. Правда, ничего. Я просто капитально перетрусила.


Наутро в музее Валентина пила «стандартную утреннюю дозу» чая и с хохотом рассказывала своей подруге, шестидесятилетней женщине-этнографу:
- Не, я даже не думала, что так перетрушу. Прикиньте, Варвара Каллистратовна, дома уже… спать пора, а я как глаза закрою, так и вижу эту ухмыляющуюся морду. И запах. Верите ли, мне все еще кажется, что я чувствую этот запах… Так и проворочалась до двух.
Та внимательно слушала, покачивая головой на той или иной подробности.
- Вам же еще идти к нему, фотографии относить? Попросите Диму или Стаса…- озабоченно поинтересовалась та.
- Да вы что? Уже! – визгливо расхохоталась Валентина, - Стала бы я сейчас про это байки травить, как пьяное жЫвотное в дверь ломится, а я сижу, как в окопе под Курской дугой и делаю вид, что работать в таких условиях для меня - дело обычное.
- Уже и назад снесли? Ну и вертолет вы, Люциус, - покачала головой этнограф. – На метле что ли?
- Ну что вы, профессор. Обычно я использую хроноворот, – отшутилась та и серьезно добавила, – Вчера еще. Ой, так страшно было второй раз идти. Я тоже думала: попросить Стаса, чтобы он со мной сходил. Дак мне же, блин, неловко! В общем, почапала одна. Ниче-е, жива, как видите! Дуракам всегда везет!
Этнограф печально вздохнула:
- Вообще то по правилам безопасности к информаторам должны только по двое ходить. Знаете ведь, были случаи, этнографы погибали. Наташа Котовщикова у нганасан, помнишь?
Валентина размашисто кивнула.
- Ну, тьфу-тьфу. Вообще, за пятнадцать лет в музее первый раз о телохранителе подумала.
- Сейчас беспокойнее стало, - констатировала Варвара Каллистратовна, - Меня вот спрашивают, как я не боюсь в экспедиции одна по домам ходить?
- Да, кстати, как? - уточнила Валентина.
- Да примерно как вы. Я еще не дряхлая старуха, чтобы можно было безнаказанно грабить, и уже не молодая, чтобы насиловать. Мне ж моих шестидесяти никак не дают, все бабушкой величают. Так что… С надеждой на русский авось и милость божью, - не без сарказма улыбнулась этнограф, - У вас то дальше что было?
- Ну, я почапала одна, меня обнадежило то, что отца он боится. - засмеялась Валентина, - Прихожу, гляжу, а он уже на цырлах и в постойке смирно. «Извините, я вас не узнал,» - и смотрит заискивающе. Я понять не могу, кого он там не узнал, но говорю: «Ладно, на первый раз прощу, а на второй – нет». Он линяет, я иду к деду в комнату. И тут выясняется, что Николай Евдокимович ему сказал, что я - из прокуратуры и меня теперь боятся. Еще просит: «Вы его накачайте, как следует, чтобы он присмирел». Ну, я даже куртку снимать не стала, подписала все бумажки, отдала, что надо. А дальше вообще был цирк. Я даже сама такого не ожидала от себя. Не, Варвара Каллистратовна, вы только это представьте. Счас попробую повторить.
Она с грохотом поставила на стол кружку с недопитым чаем, резко вскочила, прошлась по кабинету, снова расхохоталась и махнула безнадежно рукой:
- Не, второй раз я такое точно не изображу. Короче, выхожу ходу из комнаты и говорю этому жЫвотному, которого сама боюсь до усеру: «Значит, так. Сейчас мы вас не заберем. Но если только вы обидите папу, и он нам пожалуется, тогда мы быстро приедем. Ну что, будете умным мальчиком?» А сама улыбаюсь так и пальчиком ему грожу и мелодично так хихикаю. Как есть Долорес Амбридж в «Гарепоттере», жЫвотное аж в струнку вытянулось.
Женщины дружно рассмеялись. Потом, помолчав, Варвара Каллистратовна задумчиво произнесла:
- Вот уж правда, смех и грех. Все в жизни рядом.
Варвара Каллистратовна подперла рукой щеку и некоторое время молчала, потом произнесла как бы сама с собой:
- Я помню, студенткой ездила в экспедиции, на Васюган, к хантам. Два года подряд. Помню, приехали, и попали на суд. Одну из наших информаторш, тетю Шуру, убил шестнадцатилетний сын. Он только что вернулся из интерната и работал истопником в клубе. Пили, конечно, оба… Когда судья его спросил, почему он мать убил, он пожаловался. У него до заплаты было 19 рублей припрятано, а мать нашла и пропила все в один день. Он ее и убил… из охотничьего ружья… тоже поддатый был, конечно. Мы тогда тоже очень сильно боялись… две студентки, а тут как зарплату выдадут – весь поселок три дня на бровях. И мужики, и женщины, и подростки. И все охотники, у всех оружие…
Валентина вспомнила фотографии Варвары Каллистратовны в молодости: тонюсенькая девочка-очкарик, закусила губу:
- Да уж! Мне хоть бежать было куда, а вам в чужой деревне.
- Ну, когда в своей деревне – тоже иной раз весело получается. Была у нас этнограф. Тагаева Мария, не слышали? Из первых хантыйских интеллигентов, она меня старше будет лет на пятнадцать…
- Это что в краеведческом работала с Оленевым? – уточнила Валентина. – Лично не знаю, только слышала. Она ведь хантыйка была?
- Наполовину, по отцу. Это было года три спустя после суда над Петькой Усановым. Мы были в экспедиции, и парни, юганцы, по пьяному делу подрались. И вот один из них обиделся на всю деревню, схватил винтовку, убежал в баню, и засел там. Кричит: «Не подходи, стрелять буду!» Все столпились: мужики, друзья его, милиционер местный – и боятся к нему подойти. И вот тут Маша и предложила: «Я, мол, матери его подруга, меня уважают». И пошла. Встала на краю огорода, говорит: «Вася, это я, тетя Маша! Я подойду?» Он не стреляет. Она еще пару шагов сделала, стоит. На виду, в полный рост: «Вася, давай поговорим?» Он молчит, не стреляет. И она стоит. Даже, помнится, на корточки присела, закурила. Вася высунулся. Она докурила, говорит: «Можно, я еще подойду? Кричать неудобно». «Подойди» - отвечает. Она еще шага три, снова стоит. Она ему горит: «Вась, что случилось?» Он заговорил. Пьяный, сбивается, путается Она молчит, слушает, только поддакивает. «И ты за это убивать собрался?» Тот снова кричит, ругается. «Вась, а если убьешь? Что будет?». Глядим, он задумался. В общем, так, слово за слово, убедила она, что пока он ничего не сделал, вот отдаст оружие и домой пойдет. Уговорила. Ох, как мы тогда тоже перетрусили, пока она его уговаривала…
- А Ваське-то ничего не сделали? – поинтересовалась Валентина.
- Нет, не сделали. Машу в деревне очень уважали, все равно что учительницу или врача. Она слово парню дала, что тот, если сдаст оружие, ему ничего не сделают.- покачала головой Варвара Каллистратовна. – Но вы, Валентина Егоровна, представьте. Она ведь была тихая такая, робкая, немногословная. Все говорила: «У меня нервы слабые, чтобы в школе работать». Потому и работала в музее, что можно было спокойно отгородиться своими куженьками, и не высовываться.
- Так у нас у всех нервы слабые, - заметила Валентина, - А то бы мы тоже работали в школе, а не в музее.
- Это верно, - согласилась этнограф, - Работа у нас спокойная.
Женщины расхохотались, и Валентина подытожила.
- По кайфу у нас работа, Варвара Каллистратовна, по кайфу…

@темы: Оригинальные произведения

---

Из фондов Музея города Северска.

[Ларс Бьернсон]

«Эхо космической эпохи».
Началось все обыкновенно. Готовили в музее города Северска маленькую выставку ко Дню Космонавтики, отобрали четыре картины. Одна в зал не вписалась, правда, по габаритам. Но, как полагается, о художниках и изображенных навели справки. И...
В общем, меня впечатлило.

Наиболее интересными по своим художественным достоинствам являются два полотна Заслуженного художника РСФСР, кавалера Ордена «Знак Почёта» Андрея Ивановича Плотнова из триптиха «Юрий Алексеевич Гагарин» (холст, масло, 1976 г). Все три части: «Перед стартом», «На родной земле», «Счастье матери» (не вписавшаяся) хранятся в Музее города Северска.
Андрей Иванович Плотнов в 1942 г. закончил Московский государственный художественный институт им. В.И. Сурикова, в 1943–1944 гг. в составе Художественной студии Главного политического управления пограничных войск выезжает на фронт: Курская дуга, Одесса, Севастополь. После войны немало путешествовал и создал серию работ, посвященных Италии, Сирии, Ливану, Великобритании и другим странам мира.

Известен он и работами, посвященными советской космонавтике. В 1965 г. Андрей Иванович рисовал с натуры портрет Ю.А. Гагарина, а в 1976 году – вернулся к данной тематике, создав монументальный триптих. Картины отличает не только живописность, но и глубокое психологическое раскрытие темы. Так на картине «Перед стартом» первый космонавт изображен во время посещения Красной площади.

Известно, что перед полетом он гулял по главной площади страны, настраиваясь на успешное выполнение задания. Кроме умелой передачи настроения глубокой сосредоточенности главного героя, достоинством картины является интересная художественная находка. Космонавта окружает множество людей. Но никто не обращает внимания на военного летчика. Первый в мире полет в космос еще не совершился, никто не узнает человека, который через несколько дней будет известен всему миру.
Полет в космос был сложен не только потому, что всегда тяжело быть первопроходцем. Но, готовясь к нему, Юрий Гагарин отлично знал все те трудности и опасности, которые подстерегали его, понимал, что он может погибнуть. На картине «На родной земле» не только умело показано состояние человека, удачно завершившего трудное и опасное дело, но и передана физическая усталость космонавта после полета.

Не менее заслуженным художником, чья картина представлена на выставке, является
Марк Викторович Гинзбург. Коренной москвич, выпускник Московского государственного художественно-промышленного университета им. С.Г. Строганова и Института живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е. Репина. Марк Викторович преподавал в Строгановском университете, организовал профессиональную студию изобразительного искусства. Полотна художника находятся в Югославии, Финляндии, Японии, Чехословакии, Швеции, Америке и других странах. В Музее города Северска хранится портрет ученого и космонавта Олега Георгиевича Макарова.

Дважды Герой Советского Союза Олег Григорьевич Макаров получил образование в Московском Высшем техническом училище им. Баумана – одном из старейших ВУЗов страны. Вся трудовая деятельность О.Г. Макарова прошла в одной организации - в знаменитом конструкторском бюро, которое Главный конструктор ракетно-космической техники Сергей Павлович Королев. О.Г. Макаров читал космонавтам первого, так называемого “гагаринского” набора, курс об устройстве космического корабля “Восток”, на котором в 1961 году первый космонавт планеты Ю.А. Гагарин облетел вокруг Земли. Позднее для полетов в космос потребовались инженеры, и был создан отряд инженеров-космонавтов и космонавтов-исследователей, куда, по рекомендации С.П. Королева в 1966 году был зачислен Олег Григорьевич Макаров. Первый свой космический полет он совершил в год своего 40-летия 27-29 сентября 1973 года в качестве бортинженера космического корабля “Союз-12” в команде с В.Г. Лазаревым. Особенность этого полета заключалась в том, что он был первым полетом после трагически закончившегося гибелью космонавтов В.Н. Волкова, Г.Т. Добровольского и В.И. Пацаева в 1971 году.

Следующий полет О.Г. Макарова совместно с В.Г. Лазаревым едва не закончился трагически. 5 апреля 1975 года ракета-носитель с космонавтами на борту успешно ушла со стартовой площадки космодрома, но во время ее выведения на орбиту на высоте 192 км от земли произошла авария. К счастью для космонавтов сработала система аварийного спасения, спускаемый аппарат катапультировало? и он устремился к Земле по баллистической траектории. Космонавты подверглись 20-кратной перегрузке. При ней на тело космонавтов наваливалась тяжесть весом 1,5 тонны. Считалось, что 20-кратную перегрузку (20g) человеческий организм не мог выдержать, но хорошо тренированные организмы О.Г. Макарова и В.Г. Лазарева выдержали. Космонавты приземлились в незапланированном районе в Алтайских горах на заснеженный склон. Огромный парашют зацепился за дерево и удержал спускаемый аппарат от падения в полукилометровую пропасть. Космонавты просидели ночь у костра и только на следующий день их забрал прилетевший за ними вертолет.

Второй удачный космический полет О.Г. Макарова состоялся 10-16 января 1978 года на корабле “Союз-27” в качестве бортинженера первой экспедиции посещения долговременной орбитальной станции “Салют-6” вместе с В.А. Джанибековым. На станции уже находились космонавты Ю.В. Романенко и Г.М. Гречко, которые прибыли на станцию на корабле “Союз-26”.

Последний, третий космический полет О.Г. Макаров совершил когда ему было почти 48 лет, 27 ноября –10 декабря 1980 года в качестве бортинженера на корабле “Союз Т-3” и орбитальной станции “Салют-6” по программе экспедиции посещения ЭП-9 вместе с Л.Д. Кизимом и Г.М. Стрекаловым.
Портрет такого экстраординарного человека есть в нашем музее.

При написании статьи использованы материалы Википедии и альманаха "Удомельская старина" starina.tverlib.ru/us-36-1.htm

запись создана: 18.03.2011 в 16:45

@темы: Статьи

---

Ну вот, четвертый выпуск!

[Ларс Бьернсон]

И на сей раз ближайший праздник - День святого Патрика.

А почему нет?

@темы: Новости

---

Лепрозорий

[alkin-benz]

Статья показалась мне довольно интересной, хоть и написна она в невыносимо пафосной манере. Да еще и с некоторым количеством ляпов (так, например, знающие люди утверждают, что Георгиевск расположен не в высокогорной, а в степной местности). Ну да бог с ними.

Лепра считается экзотической болезнью, однако около десяти миллионов людей в мире страдают ею. Как и в средние века, носители проказы селятся вдали от людей, обычно высоко в горах. Наш корреспондент побывал в поселке прокаженных.

Маленькая страна

Мы долго едем по высокогорной заснеженной дороге. На километры вокруг - ни одного жилья. Терский лепрозорий затерялся в горах Ставропольского края. Его создал сто семь лет назад местный батюшка, среди прихожан которого было много прокаженных. С тех пор он вырос в целый поселок со своими устоями и традициями.

Лепрозорий делится на три части - жилые застройки, больничный и административный дворы. Именно про него написана знаменитая книга Георгия Шилина "Прокаженные", над которой плакали еще наши бабушки. Вопреки постановлению, запрещавшему контакты здоровых людей с зараженными, автор жил здесь в начале прошлого века. За столетие мало что изменилось: выросли только новые, современные здания с газом и канализацией да появились два памятника Ленину и два - не вернувшимся с войны сотрудникам лепрозория.

Всего в поселке 32 дома - пятиэтажки и больничные корпуса. Здесь же свой детский сад, который посещают тридцать детей. Раньше была и школа, потом закрыли. Теперь на учебу поселковых ребятишек возят в ближайший город - Георгиевск. У тамошних учителей лепрофобии нет - привыкли. Да и неопасны детишки - сейчас в поселке младше сорока лет лепрой никто не болеет.

Есть в поселке и своя психбольница, где содержат шестерых пациентов. На окнах - решетки, дверь заперта. На весь Советский Союз психиатрическое отделение для "проказников" было лишь здесь, и всех везли сюда. После распада страны СНГ затребовали: "Отдавайте наших больных". Отдали, только вот специалисты подобного профиля остались лишь здесь.

Сегодня в Терском лепрозории живут около тысячи человек. Из них страдают от лепры всего сто двадцать. Остальные - врачи, обслуживающий персонал и просто люди, которым больше негде жить. Некоторые из них всю жизнь провели здесь и понятия не имеют о том, что находится дальше границы поселка.

Сами мы из местных

Главврач лепрозория - Михаил Гридасов является одновременно главой администрации, а по сути - "президентом" этой маленькой страны.

- У нас своя "скорая помощь", - рассказывает он, - пожарная и газовая служба, осталось только поставить четыре вышки, поднять флаг, придумать гимн - и государство готово. (Кстати, в "Прокаженных" один из больных также озвучил идею создания государства лепробольных. Через какие-то сто лет его задумка практически воплотилась в жизнь.)

Я спрашиваю директора, как он попал сюда, как отважился лишиться полноценной жизни, изолировав себя в поселке прокаженных.

- Да я сам из местных, родился здесь и вырос, - улыбаясь, признается Михаил Иванович.

- Вы... Ваши родители... болели проказой, - наконец решаюсь я спросить то, о чем думаю.

- Нет, - главврач не обижается на вопрос, - мои родители поселились здесь после войны, в 1947 году, отцу предложили работу. Честно говоря, когда учился в Харьковском мединституте, я тщательно скрывал от своих сокурсников то, что вырос и жил на территории лепрозория. Женившись, хотел поселиться в Георгиевске, да здесь жилье дали, я и остался.

Вместе с пациентами - и после смерти

Вместе с Михаилом Ивановичем мы спускаемся на больничный двор, расположенный ниже основной части поселка. Воздух здесь такой чистый, что с непривычки начинает кружиться голова. Сопровождает нас 60-летняя Степанида (имена и фамилии больных изменены по этическим соображениям). По ней и не скажешь, что она - прокаженная. Цветущая моторная бабуля в калошах на босу ногу и распахнутом пальто вслух рассуждает о том, какие стали гадкие мужики и некого теперь найти для души, вот и приходится лечить грусть "горькой". "Но я, честно, завязала", - крестится она, преданно глядя на главврача.

Степанида - хроническая алкоголичка. Под всяческим предлогом ей уже стараются не выдавать пенсию деньгами, потому что все пропивает до копейки, а сразу меняют на продукты в местном магазине.

Четкой границы между административным и больничным двором нет, так же, как и черты, разделяющей здесь здоровых и больных. Мы проходим здание современного кинотеатра. В стороне осталось кладбище. За сто семь лет оно сильно разрослось, хоронили там и здоровых, и больных.

- Наши врачи даже после смерти не разлучаются с пациентами, - грустно шутит главврач. - Каждому из них нужно поставить памятник за то, что посвятили свою жизнь этим людям, не побоялись черной ауры, окружающей проказу. Все, с кем им приходится общаться за пределами поселка, услышав о лепрозории, сразу в панике бегут мыть руки. Здесь трудятся одни представители врачебных династий: они сменили на посту своих родителей, дедушек и бабушек. Вот старшая медсестра Мария Ивановна проработала 46 лет. В семье санитарки Галины - четыре поколения медиков: ее бабушка, мать, сама Галина, теперь еще и дочь возвратилась после учебы домой. Всю жизнь - с одними и теми же больными, а ну-ка попробуй вытерпеть все их претензии и капризы! Кстати, у нас самая высокая в России продолжительность жизни лепробольных.

Безрукий художник

Первые застройки лепрозория давно обветшали и теперь служат для хозяйственных нужд. Рядом выросли шесть корпусов современных больничных зданий.

Больничные палаты больше похожи на комнаты в общежитии или обычные квартиры. Люди здесь живут (точнее, доживают) годами, поэтому, как могут, устраивают свой быт. В каждой комнатке телевизор, ковры, портреты и иконки на стенах, опрятные занавески, шкафчики, украшенные фарфоровыми фигурками.

Везде в коридорах висят огромные, великолепно написанные маслом картины. Их создал местный художник. Рисовал кисточками, привязанными к культям рук. Если бы не болезнь, он получил бы достойное своего таланта образование, возможно, стал бы известным художником. Но сейчас его работы, законченные незадолго до смерти, известны лишь в лепрозории, а главные ценители его гения - больные проказой.

Не он один, все здесь - несостоявшиеся в социуме люди. Они не успели раскрыть и применить свои таланты. Тем, кто попал сюда в более преклонном возрасте, остались воспоминания: один был когда-то виртуозным летчиком, другой - журналистом. Как-то лечился негр - известный радиоведущий.

Клеймо изгоев

Клинические симптомы лепры (в переводе с испанского - проказы) описаны еще в Библии. И тем не менее древнейшая болезнь до сих пор остается одной из самых малоизученных. Говорят, что проказа - возмездие за грехи предков. Учеными же установлено, что палочка Генза - распространитель болезни, передается воздушно-капельным путем при длительном контакте, но только в том случае, если у человека существует генетическая предрасположенность к этому заболеванию. То есть если от нее страдал кто-то из его родственников.

Первые признаки - потеря чувствительности тканей, человек может обвариться кипятком, не почувствовав боли. Затем кожные проявления, трофические язвы, "львиное лицо", потеря конечностей и слепота. Человек как бы отмирает по частям, заживо гниет.

Со времен существования человечества прокаженные подвергались гонениям. Об этом в пятом веке до нашей эры писал еще Геродот. Их жестоко убивали или, снабдив трещотками и колокольчиками, выпроваживали из стана живых на верную смерть.

Даже в советское время лечение в лепрозориях больше напоминало пожизненную изоляцию больных от общества. И в наши дни этой болезни сопутствует древний, генетический страх, который тяжело преодолеть.

Прежде в России было четырнадцать лепрозориев, теперь всего четыре - остальные закрыли за ненадобностью. Половина из них расположена в Южном федеральном округе.

Когда общаешься с лепробольными, возникает смешанное чувство: и любопытно, и жалко, и страшно. Многие из них могли бы жить за пределами Терского лепрозория, но болезнь так просто не отпускает их "на волю". Их боятся, у каждого за плечами негативный опыт свободной жизни, связанный с издевательствами и проклятиями. Не от болезни они прячутся здесь, а от обычных людей.

Им не запрещено иметь детей, никакие контрацептивные меры (как это практикуется в отношении психических больных) к ним не применяются. В подавляющем большинстве случаев дети рождаются здоровыми. Прежде их насильно разлучали с родителями и отправляли в специальный детский дом.

Муж ушел к другой

Большинство жителей лепрозория создают семьи между собой, овдовев, сходятся по новой. Кореец Борис когда-то заразил свою жену, что не помешало наделать им девять детей. Сейчас у него уже четырнадцать внуков. Жену похоронил, теперь живет в лепрозории с другой женщиной, вдовой. Расписываться они не считают нужным, просто коротают старость.

Маргарите Михайловне под 70 лет. Как и у большинства больных, у нее отсутствуют брови и ресницы, на лице застыла "львиная" маска, часть пальцев на руках превратилась в культи.

Тем не менее она вяжет себе теплые вещи, выткала симпатичные коврики, вышила подушечки так, как и здоровый человек не смог бы.

Вся ее жизнь - сплошная трагедия. Когда на теле молодой девушки стали появляться белесые пятна, она была уверена, что это последствия жутких картин войны: на глазах у девочки фашисты убивали людей. Ее долго пытались лечить от малярии, от сифилиса. Когда дознались, что это за болезнь, стала известна и семейная трагедия: в двухлетнем возрасте Риту взяли на воспитание из детдома. Настоящая мама девочки оказалась лепробольной, она умерла сразу после войны.

Десять лет Рита прожила в лепрозории, ее подлечили и выписали. Но жизнь за пределами лепрозория не складывалась: найти работу невозможно, "добросердечные" соседи пытались сжечь ее квартиру, заливали ее дезраствором. А бывало и такое - водитель останавливал автобус, в котором ехала Маргарита, и заявлял: "Все, приехали, выходи", - и выставлял ее, не слушая жалоб.

Так и вернулась Маргарита Михайловна жить в лепрозорий. Здесь второй раз вышла замуж. Но потом муж ушел к другой, тоже лепробольной. Неприятно видеть их каждый день, но и возвращаться в город не хочется: ее преследует постоянный страх того, что кто-то увидит ее ноги, до колен изъеденные лепрой, протезы вместо ступней.

"За что нас ненавидят и боятся? - задает она мне риторический вопрос. - Ведь наша болезнь не от пьянства или наркомании, не от блуда".

Не боятся их только депутаты - прокаженные такой же электорат. Местные политики с удовольствием приезжают на агитацию.

Старожилы

Дольше всех здесь находится баба Маруся. Ей 82 года, из них 65 она живет здесь - с 1939 года. Лепра не пощадила бабушку: она давно, еще четыре десятка лет назад, ослепла, у нее вдавлен нос, чудовищные струпья изуродовали все тело. Но она не унывает: сама себя обслуживает, стирает и убирает.

Алла, живущая в соседней комнатушке, тоже недавно похоронила мужа, но держится молодцом. Она аккуратно подкрашена, пользуется кремами для лица. Женщина с удовольствием фотографируется, кокетливо пряча руки, на которые лепра наложила свой отпечаток. Сразу видно: этот человек - оптимист и никакие жизненные передряги не смогут ввести его в ступор.

В восемь лет Алла обварила ноги, не почувствовав боли. Проказой болела и ее мать, так что диагноз был очевиден. Алла попала в лепрозорий, в стенах которого и выросла. За его пределы она первый раз выехала вместе с мужем уже в зрелом возрасте - проведать сына, жившего в детском доме в Лабинске.

Сын подрос и из единственного света в окошке превратился в постоянный кошмар родителей. Если и приезжал, то чтобы забрать пенсию, а во время своего последнего визита украл деньги. Муж Аллы поругался с сыном и впервые дал ему пощечину, а после этого слег и вскоре умер. Сын даже не приехал на похороны, вообще исчез. Алла волнуется за непутевого ребенка (которому, правда, уже под сорок лет), скучает, в то же время не может простить ему воровства, ставшего причиной смерти мужа.

- Родила на свою голову, - вздыхает она. - Никому я теперь не нужна. - Приветливая улыбка на ее лице вдруг сменяется гримасой страдания, из-под очков с большими оптическими линзами ручьем текут слезы. - И сами мы никому не нужны, не живем здесь, а доживаем, мучаемся сами и мучаем других...

Я потрясенно молчу, и медсестра быстро выводит меня из палаты.

Грозит ли нам лепра?

В настоящее время лепра вошла в разряд экзотических болезней - гораздо большую опасность представляют сифилис, СПИД, туберкулез. Тем не менее сегодня в мире, по разным данным, этой болезнью страдают от 3 до 15 миллионов человек.

С недавних пор жителей других государств, въезжающих на ПМЖ в нашу страну, стали проверять на лепру. И это правильно, считают сотрудники лепрозория, нельзя ее выпускать из-под контроля: "Отпустишь лепру, снова появятся колокольчики".

По наблюдениям лепрологов, на ее распространение большое влияние оказывает социально-экономический фактор. Через инкубационный период - в среднем 10 - 15 лет - после войн, различных катаклизмов в масштабах страны отмечался подъем заболевания проказой. В таких традиционно неблагоприятных районах, как Поволжский и Астраханский, новые случаи лепры отмечаются ежегодно. В этом году, после долгого перерыва, проказа зарегистрирована в средней полосе России.

В Ростовской же области в последний раз страшная болезнь проявилась двенадцать лет назад. Однако никто не даст гарантии, что завтра не произойдет новая вспышка проказы, вызванная экономическими потрясениями начала 90-х годов прошлого столетия. Как говорят даже врачи-лепрологи: "Лепра родилась вместе с человечеством и умрет тоже вместе с ним".

© rg.ru

@темы: Новости

---

Праздничные инструкции)

[alkin-benz]

Дорогие сообщницы, поздравляю вас с прекрасным весенним праздником.

Рейтинг антиподарков к 8 Марта

Хотя Международный женский день сейчас празднует далеко не весь мир, для наших девушек и женщин 8 марта по-прежнему остается особенной датой, когда они ждут от сильного пола повышенного внимания, увеличенной порции комплиментов и, конечно же, необыкновенных подарков! Чтобы поздравление вызвало у дам только радость, FashionTime рекомендует мужчинам запомнить список самых нежелательных презентов и научиться заменять их на восхитительные подарки.


Банальный букет
Еще с советских времен существует определенный штамп на 8 Марта дарить или мимозу, или 3–5 алых тюльпанов. К сожалению, даже сейчас, когда флористы предлагают огромный выбор цветов, многие женщины до сих пор получают на праздник банальные букеты. И самое обидное, что такие незамысловатые цветочные композиции покупаются в последнюю минуту у продавщиц около метро и то только потому, что того требует традиция.
Правильный выбор: рекомендуем заранее заказать изысканный букет в цветочном салоне. С помощью профессионала вы можете составить красочное ассорти из цветных голландских тюльпанов (кремовых, фиолетовых, желтых, малиновых и даже полосатых!) или выбрать композиции из ирисов, гиацинтов и гербер. 8 Марта девушкам хочется весенней свежести, поэтому отдайте предпочтение цветам с нежными и радужными лепестками.

Торт и конфеты
Международный женский день не обходится без сладостей, однако те кондитерские изделия, которые мужчины выбирают для застолья, зачастую сложно назвать праздничными: торт из обычного супермаркета запоминается только приторным вкусом и лишними калориями.
Правильный выбор: если вы хотите сделать незабываемый сладкий сюрприз, то отправляйтесь в фирменную кондитерскую и выбирайте оригинальный йогуртовый торт с множеством фруктов и ягод. А еще лучше – закажите торт с гламурным дизайном, например, с шоколадной или глазированной туфелькой! Там же, в кондитерской, можно продегустировать и приобрести разнообразные конфеты ручной работы, которые вам очень эффектно упакуют и перевяжут нарядной ленточкой.

Парфюмерия с праздничных распродаж
Накануне главного женского праздника парфюмерные магазины и некоторые сетевые бутики предлагают ароматы малопрестижных брендов по заманчиво низким ценам. Их покупают мужчины, которые готовятся к празднику под девизом «надо – значит надо» и сами ни малейшего позитива от поисков подарков не испытывают, заботясь только о бюджете.
Правильный выбор: качественная парфюмерия не может стоить дешево, и если вы действительно не располагаете достаточной суммой, можно просто выбрать флакон не 100, а 30 мл, что обойдется в меньшую сумму. Кроме того, захватите с собой дисконтную карту или следите за сезонными скидками на известные марки: минус 15–25% от стоимости не будут лишними. В выборе аромата руководствуйтесь индивидуальными предпочтениями девушки. Присмотритесь, какой флакон она носит в сумочке, и обратите внимание, в какие запахи она «одевается»: свежие, сладкие или древесные – и сообщите об этом консультанту в парфюмерном салоне. Отдайте предпочтения новинкам сезона и особенно французской парфюмерии.

Средства личной гигиены
В преддверии 8 Марта магазинные витрины переживают масштабное нашествие наборов для ванны и бани: в комплекте обычно значатся моющие средства для тела и волос, иногда к ним даже прилагается мочалка. Такой сет, безусловно, полезен, но только не в качестве подарка от мужчины. Кроме этого, дарить мыло, даже полный эксклюзив ручной работы, в данном случае тоже неприемлемо. Предоставьте девушке право заботиться о личной гигиене самостоятельно.
Правильный выбор: в списке разрешенных бьюти-товаров для ванны – тонизирующие и расслабляющие средства для спа: соль и бомбы для ванны, массажное масло, молочко или сливки для тела. Одним словом, все то, что призвано доставлять телу удовольствие после очищения.

Антивозрастная косметика или омолаживающие спа-программы
Современные дамы уже не воспринимают свой возраст как приговор, однако напоминать о годах и тем более в такой праздник будет совсем неэтично. Поэтому подтягивающе-омолаживающие кремы, флюиды, сыворотки и маски дарить не стоит. Сертификат на курс аппаратной косметологии тоже не очень обрадует представительниц прекрасного пола. Конечно, каждая женщина замечает свои морщинки, но бороться с ними хочет без мужского участия.
Правильный выбор: сеанс экзотического тонизирующего массажа станет оптимальным решением для девушки любого возраста – вы подарите ей незабываемые впечатления и заряд бодрости.

Книги, DVD или курс тренингов для улучшения внешности
Ничто не может так обидеть женщину, как явное указание мужчины на ее несовершенство, поэтому всевозможные пособия или занятия на тему «Как избавиться от лишнего веса» или «Как стать красивой» могут довести впечатлительных леди до слез.
Правильный выбор: даже если вы убежденный перфекционист, не стоит улучшать женский мир путем такой шоковой терапии. Можно действовать намного гуманнее – например, подарить абонемент в бассейн (на теннис, йогу, в школу танцев) и сказать, что хотите чтобы ее городская жизнь стала гармоничнее. Только помните: ни малейшего намека на пользу для фигуры!

Бытовая техника
Многие мужчины уверены, что бытовая техника (усовершенствованная стиральная машинка, утюг, пылесос, миксер, кофеварка, пароварка, гриль, микроволновая печь, телевизор) – это отличный подарок на 8 Марта. Исходя из их логики, такой презент облегчает ведение домашнего хозяйства и должен вызывать женский восторг. Однако если объектом одаривания является девушка, с которой мужчина живет или часто приходит (подруга, жена, мама), то это подарок не конкретно для нее, а, так сказать, «в семью», и подобные вещи приобретаются независимо от праздников, а просто тогда, когда в них появляется бытовая необходимость и возможность их приобрести. Кроме того, покупки из разряда «для дома» дают понять, что вы видите в девушке только домохозяйку.
Правильный выбор: женщин не радует бытовая техника, зато им нравятся стильные гаджеты: новая модель телефона, ноутбука или фотоаппарата станет отличным решением.

Дешевые украшения
Все девушки любят блестящие аксессуары, но даже самая негламурная в состоянии отличить изысканное украшение от дешевой безвкусицы. Поэтому бусы, серьги и браслеты из магазина бюджетной бижутерии только засвидетельствуют, как одариваемая вам «дорога».
Правильный выбор: подарить на 8 Марта золотое украшение может не каждый мужчина, но именно ювелирные изделия считаются самым красивым и предпочтительным презентом. Если ваша избранница без сомнений миксует в своем стиле драгоценности и бижутерию, то ей понравятся новинки из самых знаменитых в мире страз или эксклюзивные часы с декором из венецианского стекла.
© fashiontime.ru

@темы: Новости

---

Сказка о Ветре. Глава 1

[Sectumsempra.]

Автор: Sectumsempra
Рейтинг: R
Размер: миди

Глава 1

-1-

Давным-давно, когда мужчины носили смешные напудренные парики с косичками, а дамы затягивались в корсет так, что талия умещалась между ладонями кавалеров, в славной республике Семи Десятков жил негоциант господин Нейгауз с двумя детьми: сыном Карлом-Густавом и дочерью Кларой. Господин Нейгауз был вдовцом, и о девочке заботилась старая нянька Филиппа. Для сына же его детство уже закончилось – мальчику пятнадцати лет пора уже постигать премудрости семейного дела, и отец его был строгим наставником. Дочку же Нейгауз обожал и баловал, исполняя любую её прихоть. Но Клара вовсе не была капризной девочкой, она оставалась милой и послушной. Были, правда, у неё и свои странности.
Когда пришла пора детских «почему?», один вопрос особенно занимал воображение Клары: почему дует ветер и что он такое? Девочке казалось, что ветер – живое, пусть и невидимое существо, и если очень постараться, можно заставить его слушаться. Иногда Клара битый час проводила в саду отцовского дома, пытаясь заставить ветер исполнять её желания.
- Ну, пожалуйста, господин ветер, не могли бы вы дуть потише? – вежливо просила она, а порой сердито топала ножкой. – А ну, утихни, кому сказано!
Ветер, пролетая над садом, невольно останавливался, наблюдая за девочкой и слушая её странные речи.
«Какая она смешная, - думал он, - всерьёз решила, что может мне указывать. Вот дерзость!»
И ветер злился. Тогда ветви деревьев принимались больно дёргать Клару за кудри, и та в слезах убегала жаловаться няне на то, «какой нехороший господин ветер».
Но когда Клара бывала особенно вежливой или же, расстроившись, начинала хлюпать носиком, ветер нисходил до того, чтобы бережно поднять в воздух её воздушного змея (очень дорогую забаву из далёкого Китая) или покатать жучка в игрушечной лодочке по маленькому пруду. Лодочка, сделав два круга по водной глади, возвращалась к хозяйке. Девочка хлопала в ладоши и, сделав книксен, говорила:
- Благодарю вас, господин ветер!
- Вот ещё! – фыркал тот.
Но всё же ветер привык к девочке и даже привязался к ней. Возвращаясь из дальних странствий, он приносил её подарки: ароматы хвойных лесов Скандинавии, запахи морей, умопомрачительное благоухание цветников Версаля и Тюильри, терпкий дух восточных пряностей и чая из портовых складов Лондона.
Ветер наблюдал за Кларой, когда та играла в саду, и иногда через открытые окна или печные вьюшки залетал в дом и, свернувшись клубком в детской, как большой сытый кот, слушал сказки няни Филиппы.
Однажды Клара спросила няню:
- Нянюшка, а почему ветер дует то сильно, то еле-еле?
Старой няньке порядком надоели разговоры о ветре, и она решила отделаться от надоедливой малышки очередной сказкой:
- Ты видела в книгах изображения птиц и зверей?
- Конечно, - отвечала Клара.
- А заметила ты, какие разные у них хвосты?
Девочка кивнула.
- Почему так? – спросила няня.
- Господь так придумал.
- Вот. Так же и с ветрами. Одному Бог дал длинный хвост, и он распускает его важно, как павлин, или метёт им из стороны в сторону. А другому хвалиться нечем: хвост у него куцый, как у зайца.
Тут уж господин Ветер не выдержал, вылетел из угла, хлопнул в сердцах ставнем и, напоследок сдёрнув с головы Филиппы чепец, вылетел в окно.
Клара засмеялась.
- Негодница! – вскричала нянька. – Как же тебе не стыдно потешаться над старой женщиной?
- Ах, нянюшка, не браните меня! – лукаво промолвила девочка. – Разве вам самой не смешно? Этот глупышка-ветер обиделся, когда вы сказали про заячий куцый хвост.
А Ветер-то и впрямь обиделся. Он долго не показывался в саду господина Нейгауза. Пролетали над садом и домом его братья, но им не было дела до маленькой Клары. Та сначала грустила без своего друга, но потом, повзрослев, сама стала смеяться над детскими выдумками.

-2-

Для ветров нет времени. Наш бродяга недолго сердился на Клару (конечно, недолго по своим меркам). Однажды, будучи в хорошем настроении, вдоволь наигравшись со шляпами горожан, он увидел знакомый сад и решил: «Дай-ка я взгляну на эту смешную девчонку! Может, напугаю её. Будет помнить мой куцый хвост!»
В саду Клары не оказалось, и Ветер нырнул в печную трубу. Погремев заслонкой, он собирался уже завыть, как вдруг услышал незнакомый женский голос.
- Николо! – женщина по всему кричала в открытую дверь. – Сколько тебе говорить можно: займись печью! В нашем доме уже нет денег на трубочиста? Сажа сама на пол осыпается.
Ветер в недоумении выбрался из печки и шарахнулся в испуге в угол. Он ошибся домом? Или хозяева уехали? Где его девочка?
Посреди комнаты, гневно постукивая о ладонь волосяной щёткой, стояла красивая высокая девушка с распущенными каштановыми волосами. Она ещё не закончила их расчёсывать – Ветер отвлёк её от этого занятия.
В дверь просунулась голова старика-слуги.
- Госпожа Клара, - зашептал старик, - зачем же так кричать? Ваш братец работает, а я ещё не глухой.
«Клара? – изумился Ветер. – Это моя малышка? Какой же она стала красавицей!»
Ветер был не чужд сентиментальности, поэтому первым делом он сравнил глаза Клары с водами Лаго-Маджоре. Бедняжка Ветер! Он свернулся калачиком в знакомом углу и стал слушать.
- Подумать только, - Клара села перед зеркалом и принялась расчёсывать кудри, - Карл-Густав работает. Ещё бы из этого был толк.
- Не будьте несправедливы, - миролюбиво проговорил слуга, сметая сажу у печки, - ваш братец старается: он сохранил всю клиентуру покойного батюшки. Дела идут не так уж плохо.
- А должны идти лучше! – возразила Клара. – Если бы Карл-Густав изредка прислушивался к моим советам… Но он со мной не считается. Ты же знаешь, Николо, что отец бывало говорил? «Лучше бы ты, Клара, родилась мальчишкой. Ты понимаешь в делах лучше, чем твой брат».
Николо переминался с ноги на ногу и снисходительно усмехался.
- Полно, госпожа, зачем вам забивать вашу хорошенькую головку всякими глупостями? Вот выйдете замуж, будете сама себе хозяйка.
- Не говори мне о замужестве! – рассердилась Клара. – Карл-Густав, наверняка, в сладких снах видит, как пристроить меня повыгоднее для себя.
- Ай-ай-ай! Грешно вам наговаривать на брата, - покачал головой старик, - он вас, кажется, не принуждает. Вы уже пятерым женихам отказали. И разве Карл-Густав ругал вас или пытался насильно под венец вести?
Клара улыбнулась.
- Он потому и не принуждал, Николо, что лично ему замужество моё не принесло бы никакой выгоды. Ни один жених не годился на роль компаньона. Карл-Густав не мужа мне хочет найти, а поддержку себе. Мой братец - бездарь.
Николо замахал руками:
- Ох, и слышать не хочу, госпожа, как вы родного брата срамите! Пойду я, с вашего позволения, дел много. И насчёт трубочиста похлопочу заодно.
- Иди-иди, ворчун, - махнула рукой Клара.
Николо пошаркал к двери. Если бы Ветер мог, он бы сейчас почесал в затылке. «Или из моей малышки вышла вздорная бабёнка, или дело плохо, - подумал он, - задержусь я тут, пожалуй, ненадолго».
Спустя несколько дней Ветер повнимательнее пригляделся к обитателям дома. Карл-Густав с годами стал типичной посредственностью. Будь он рантье – жил бы в своё удовольствие. Но судьба сделала из него негоцианта, а качеств делового человека сын покойного господина Нейгауза был лишён. Да, он не разорился, но ни на йоту не преумножил отцовское наследство. Старые компаньоны покойного негоцианта продолжали поставлять товары и сыну из расположения к Кларе. Они опасались, как бы Карл-Густав не вздумал наложить лапу на её приданое, если дела пойдут плохо.
Клара вела хозяйство, старалась экономить, где это возможно. Запросы у неё были скромные, драгоценности достались материнские, щеголять нарядами она не любила – да она мало где и бывала вне дома: церковь да немного знакомых. Она часто навещала могилы родителей на кладбище. Ветер всегда сопровождал свою даму, предусмотрительно сдувая с плит листья и сор. Нередко Клара плакала, и Ветер ласково смахивал слёзы с её щёк, а потом зарывался в облака с горя – и тогда над городом всю ночь напролёт моросил мелкий дождик.
А между тем в доме велись приготовления к приёму важного гостя. Ждали приезда банкира из Генуи, синьора Джованни Гави. Карл-Густав боялся этого визита – настало время платить проценты по кредиту. Молодой Нейгауз мог позволить себе заплатить, но ему этого страсть как не хотелось делать. Он надеялся на отсрочку.
Синьор Гави собирался остановиться в доме Нейгаузов лишь проездом по пути в Женеву. Заодно он решил хорошенько потрясти этого молодца, который, как он слышал, весьма бестолково распорядился полученными деньгами.

-3-

- Это он! Это он! – служанки кинулись к окнам, глядя на всадников, въезжавших во двор.
Клара нехотя выглянула в окно, небрежно прислонившись к раме. Синьора Гави сопровождало трое слуг, дюжих молодцов, что было нелишне, ведь банкир вёз с собой кое-какие ценности. С высоты второго этажа можно было увидеть разве что треуголку гостя, да оценить его манеру держаться в седле, и Клара прокралась на лестницу.
Мужчины как раз обменивались приветствиями, и Клара недовольно поморщилась, слыша в голосе брата подобострастные нотки. Сочный бас банкира звучал властно и уверенно.
- Но где же хозяйка дома? – спросил он.
Клара решила избавить брата от суетливых метаний и сошла вниз.
- А вот и моя сестра, - воскликнул Карл-Густав. – Ты заставляешь гостя ждать, - прибавил он.
Угол рта банкира дёрнулся – совсем чуть-чуть.
- Добро пожаловать, синьор Гави, - сказала Клара и протянула руку. – Надеюсь, вы хорошо отдохнёте у нас.
Банкир галантно склонился к её руке.
Он был мужчиной средних лет, крепким и широкоплечим, и больше был похож на воина, чем на финансиста. Его загорелое лицо уже местами избороздили морщины, которые порой появляются на лицах не от старости, а от переживаний и страстей. Гави не был таким уж красавцем, но его лицо очень располагало к себе живостью и явно читавшимся в глазах умом. При том что тёмные глаза смотрели спокойно, но прохладно.
Карл-Густав, видимо, уловил в тоне банкира некую опасность для себя, потому, когда гостя проводили в приготовленную комнату, схватил Клару за руку и вкрадчиво зашептал:
- Прошу тебя, сестра, будь с ним любезнее, расположи к нашему дому. Гави из меня всю душу вытрясет, про него говорят, что он не человек, а кремень. Ты же видишь, что эта вынужденная остановка у нас ему в тягость. Будь радушной хозяйкой. Словом, ты понимаешь…
- Хорошо, Карл-Густав, не волнуйся, - Клара скривилась и высвободила руку.
Гость оказался непривередливым. До ужина он проспал с дороги, за столом всё больше говорил с Карлом-Густавом о делах, но похвалил хозяйку за прекрасный ужин и хлопоты.
- Что вы, какие хлопоты? - улыбнулась Клара. - А что вы предпочтёте на десерт?
- Открою вам тайну, - улыбнулся Гави. - Я страшный сластёна и обожаю горячий шоколад.
- Правда? Да ради бога! - Клара позвонила в колокольчик. - Скажу вам по секрету: я его тоже обожаю.
Так, с шоколада, и появилась между ними симпатия. Ветер следил за Кларой, когда она гуляла с банкиром по саду, слушал их разговоры, а на рассвете сорвался с места и улетел в Альпы.
Вечером того же дня Карл-Густав смущённо сообщил итальянцу, что в горах случился обвал и дорога перекрыта.
- Потребуется некоторое время, прежде чем завалы разберут, синьор.
- Возможно, мне стоит перебраться в гостиницу, - промолвил Гави.
- Нет, что вы! Оставайтесь у нас!
И Джованни Гави остался. Клара была рада этому. Итальянец относился к ней с уважением, говорил как с равной. Гави нравилась её осведомлённость в делах и ум.
Для Клары же, ни разу не покидавшей городок, рассказы банкира казались чудеснее сказок.
Ветер старательно разгонял тучи, позволяя только ночному дождю полить цветы в саду и освежить воздух.
В один из чудесных вечеров Клара застала синьора Гави ждущим её в беседке и думающем о чём-то своём.
- У вас здесь благодатный край, синьорина.
- Разве ваш хуже?
- О, что вы - Генуя прекрасна! Но иногда она слишком надменна, а иногда слишком шумна. Портовый город.
- Хотела бы я посмотреть мир, - мечтательно промолвила Клара. - У вас большая семья?
- У меня нет семьи, синьорина. Мой старший брат погиб на дуэли, которую развязал будучи пьяным, и оставил после себя кучу долгов. Я оплатил их не без тайного злорадства. Тогда мне уже это было сделать так же легко, как бросить камушек в пруд.
- Вы не были женаты?
- Я вдовец, синьорина. К тому же бездетный.
- Мне жаль. А почему вы не женились вновь?
- Конечно, нужно было бы. Продолжить свой род, как говорят. Но я очень любил покойницу, а деньги всё равно кому оставлять. Пускай какой-нибудь монастырь порадуется, - усмехнулся Гави.
"Он не такой уж и кремень", - подумала Клара.

-4-

С того разговора прошло два дня, когда утром Карл-Густав влетел в комнату сестры с выражением полнейшего восторга на лице.
- Сестрица! - он схватил Клару в охапку и закружил её по комнате. - Ты умница! Ты просто чудо!
- Да что стряслось? - засмеялась та, высвобождаясь из объятий брата. - Объясни толком.
- Гави просит твоей руки! - выпалил Карл-Густав. - Боже мой! Я и мечтать не мог о таком муже для тебя!
Он увидел выражение лица сестры и нахмурился.
- Ты не рада? Дурочка! Какого рожна тебе надо? Богат, умён, красив ещё. Ну, старше тебя, так что же? Для богатого мужа возраст, знаешь ли, дело немаловажное. Быстрее, знаешь ли...
- Вон! - закричала Клара. - Пошёл прочь, мерзавец! За кого ты меня держишь?!
Губы Карла-Густава задрожали от ярости, и неизвестно, чем бы закончилась эта сцена, если бы в коридоре не послышались шаги и не раздался холодный голос:
- Что здесь происходит? - спросил Гави, появляясь на пороге.
- Ничего, синьор, - пробормотал Карл-Густав, - просто немного повздорили. - Но мы же с вами уже всё обсудили, верно?
Он поспешил выйти из комнаты.
Повисло молчание. Клару начала злить невозмутимость банкира. Откуда-то потянуло сквозняком - это Ветер дрожал от нетерпения, ожидая, что она скажет.
Кажется, его план рушился.
- Что же вы вдруг решили обделить генуэзские монастыри, синьор? - спросила Клара не без иронии.
- Вы чудесная женщина, синьорина, - ответил Гави. - Вы умны, красивы и добродетельны. Из вас выйдет прекрасная жена и мать. Но что ещё более ценно: вы принадлежите к тем редким женщинам, которые способны стать мужчине другом. Воистину, вы подтверждаете то, что Адам получил жену, потому что нуждался в помощнике.
- Это очень сложно для меня, синьор, - Клара покачала головой. - Конечно, мне бы хотелось выйти замуж и родить детей, но всё же... Как же чувства, синьор Гави? Вы же любили свою покойную жену.
- Я понимаю: вы молоды, и вам хочется испытать то, что называют страстью? Но страсть и счастливый брак - это не всегда совместимые вещи, синьорина Клара.
- Возможно. Думаю, что вы даже правы, но кто мешает мне надеяться, что со мной всё будет иначе? - улыбнулась Клара.
- Боюсь, что с таким братом вы не можете быть уверены, что сами распорядитесь своим счастьем.
Клара нахмурилась.
- Он, видимо, боится, что если я вам откажу, вы не будете к нему так снисходительны в качестве банкира.
- А вы уверены в обратном?
- Потому что я уважаю вас, синьор Гави, и вы не сделали ничего, чтобы моё уважение было поколеблено.
Гави печально улыбнулся и поцеловал Кларе руку.
- И всё же, позвольте мне надеяться? Мною движет не только расчёт, поверьте. Но я не силён в излиянии чувств и в любовных речах. Я знаю, что мог бы сделать вас счастливой.
- Я не хотела бы вас обнадёживать, дорогой синьор Гави. Это было бы нечестно.
- Через год я наверняка опять буду в ваших краях, и если вдруг не случится у вас большой любви, мы сможем вернуться к этому разговору?
- Вы очень упрямы, - улыбнулась Клара. - Если не случится... Что ж, посмотрим.
Когда Гави уехал, брат и сестра два дня не разговаривали, пока Кларе это не надоело и она не пришла мириться сама.
- Не сердись на меня, пожалуйста, Карл-Густав, - промолвила Клара самым смиренным тоном.
- Я не сержусь, - ответил брат неожиданно весело. - Всё идёт, как нельзя лучше. Выплаты отстрочены, и я могу, наконец-то подумать о своих планах.
- И какие же у тебя планы?
- Я собираюсь жениться.
- Жениться? На ком же?
- На фройляйн Эльзе Флейшман. Прекрасная партия, не правда ли?
- Да, конечно, - замялась Клара. - Просто я удивлена. Когда ты успевал за ней ухаживать?
- Вот, успевал же. Её родителей смущали мои возможные денежные трудности, но теперь всё замечательно устроилось, и я уже получил согласие на брак. - Карл-Густав потёр руки. - А ты, сестрица, сможешь наконец-то отдохнуть от домашних хлопот. В доме появится фрау Нейгауз - хозяйка.
Клара побледнела, но лишь поцеловала брата в щёку.
- Поздравляю, Карл-Густав. Желаю тебе счастья.
Вернувшись к себе в комнату, она расплакалась.

@темы: Оригинальные произведения

---

Кажется, это можно петь...

[демодок]

только не хором!

* * *
Это осень, это просто осень.
Мелкий дождик в душу моросит.
Каждый получает то, что просит,
то, чего осмелится просить.

Это вечер, это просто вечер
обещает утро, но не всем.
Надо было днём, ещё при встрече...
Я и попросил бы, а зачем?

Это старость. Видишь, как красиво
падает ещё одна звезда?
Эх, да я такого попросил бы!
Только не осмелюсь никогда.

Это просто вечер, старость, осень.
На исходе — день, судьба и год.
Каждый получает то, что просит,
зная, что когда-нибудь вернёт.

* * *
В ответ на «Жизнь прекрасная такая!» —
вопрос: «Какую курите траву?»...
Я не курю. Я просто точно знаю,
что смерть я как-нибудь переживу!

Переживу любое пораженье,
перетерплю под стенами во рву —
и не своё, но всё же воскрешенье,
и собственную смерть — переживу..

«Экзеги монументум»? Нет, едва ли.
Совсем не ради славы жилы рву.
Дай бог, чтобы друзья не умирали,
а собственную смерть — переживу!

Мы все когда-то за базар ответим,
и не в кошмарном сне, а наяву.
...Не задолжать бы старикам и детям,
а смерть я как-нибудь переживу.


Песенка старого скомороха

Вот и мне повезло,
я доволен судьбой:
всё, что в жизни имел,
я отдал за любовь.

А имел я свободу,
витал в облаках,
был любезен народу
и пел в кабаках,

бубенцами звенел,
подносимое пил,
и поэтом я не
назывался, а был,

но и волю свою,
и Божественный дар
за любовь,
за любовь,
за любовь я отдал,

за мою светлоглазую,
чтобы она
никогда,
никогда
не стыдилась меня!

Неужели Господь
не простит мне вину?
Я продал себя за
молодую жену...


* * *
Тополя расплатились
полновесной монетой
за коктейль из дождинок
в пузырящейся мгле.
Я прошёл, как сентябрь,
и меня уже нету.
Я — одна из монеток
на промёрзлой земле...

Я — в кармане зимы.
Надо мною — сугробы.
Но зима-скупердяйка
скоро сядет на мель.
Я оттаю весной —
не бесцельно, а чтобы
вы понюхали, как
пах осенний коктейль.

Вам охота тепла,
соблазнённые светом?
А тепла только мгла.
Ну и пусть, ну и пусть...
Никогда, никогда
не жалейте об этом,
расплатившись поэтом
за веселье и грусть.

Тополя пили дождь
и топили в нём страхи,
золотою листвою
по асфальту звеня.
Как деревьям не жалко
их последней рубахи,
никогда, никогда
не жалейте меня!


* * *
Ну и что, что ты оболган и обруган?
Вот и славно, вот и радуйся тому:
твоё имя не напишут на хоругвях —
значит, мёртвый ты не нужен никому!

Поживи еще чуток на свете этом,
потерпи позор не самых крайних мер:
очень нужен ты и нам, и нашим детям
как наглядный отрицательный пример!


Фантастика, реализм, поэзия

Фантастический вполне
сочиню роман я скоро
о стране, в которой не
нарушаются законы.
У меня экран дрожит,
клава прыгает от жути:
очень страшно будет жить
в этой выдуманной мути.

То, что зримо и знакомо,
много легче сочинять:
государство, чьи законы
нет резона выполнять.
Вот где жить легко и просто
окрылённому мечтой!
Вот где можно побороться —
и найдётся ведь, за что!

Не придумано страны,
где законы не нужны,
где ни славы, ни награды
не охота и не надо,
где бессмысленно и скушно
возвышаться друг над дружкой...

Эмигрирует поэт
в ту страну, которой нет.


Петру Первому с нежностью

А из души порой
такой всплывает мрак,
такие персонажи
страшных басен!
Опасный человек
еще не значит — враг,
а враг не обязательно опасен.

Опасный человек
подмигивает мне,
мы пьём за наш союз,
я им обласкан,
нам весело вдвоём
в пиру и на войне, —
но это только лишь начало сказки.

Он мне необходим.
Ему всё нипочём.
Мы с ним, объединясь,
врага прогоним.
...Когда мы победим,
я буду обречён
на дружбу с разыгравшимся драконом.


* * *
Вот наша звёздочка плывёт
в небесной акватории.
А милый мой который год
живёт в лаборатории.

Он эту звёздочку зажёг
и зажигает новую.
Ах, милый мой — почти что бог,
но дома нет давно его...

Придёт, и падает, и спит,
а утром рано-раненько
в лабораторию спешит,
жуя в трамвае драники.

Однажды я к нему пришла
в его лабораторию
и ничего не поняла...
Он делает историю!

Он удивляется вестям
про жизнь про нашу бренную...
Ах, милый, сделай мне дитя,
потом меняй Вселенную!


Солнцедар

В этом был особый шарм:
за сортиром, где забор,
толковали по душам,
выпивали за любовь.

Полутёмный, ждал спортзал:
обжиманцы, «Rolling Stones»...
Дерзко щурились глаза,
и ни сердцем, ни лицом

был никто ещё не стар,
и мечта не умерла...
Ах как лился «Солнцедар»
прямо в горло из горла!


* * *
Сидеть и поплёвывать в костерок
и думать про всё подряд.
Приятель не спорит. Устал и прилёг.
Никто не мешает. И лишь уголёк
шипит, испаряя яд,
лишь крона о чём-то сердито шумит,
лишь белочка с серым хвостом
стечёт по стволу и умчится вмиг.
Я знаю всё. Собеседник спит.
Никто не мешает. Никто...


* * *
Блаженны все,
кто верит в то,
что дважды два — четыре,
что не изменится ничто
ни в городе,
ни в мире.
Но есть иные.
Бесит их
спокойствие погоста,
и постоянство
лишь у них
рождает беспокойство.

запись создана: 25.02.2011 в 16:48

@темы: Поэзия

---

[Ларс Бьернсон]

Сказка про принца Ульфиллу, Победителя Оборотня.
Т. Назаренко.

Это произошло в те давние времена, когда в Баварии было больше лесов, чем полей, предприимчивые монахи еще не построили мост на реке Изар, и не начали взымать с проезжающих пошлины за проезд. А королей, принцев и князей в этих землях было не меньше, чем оборотней, великанов и драконов в окрестных лесах.
И в те давние времена жила одна девушка, по имени Теоделинда. Матушка ее умерла, отец женился второй раз, и Теоделинда, как вы понимаете, стала падчерицей. А падчерице полагается не ладить с мачехой. Она и не ладила. Не то, чтобы мачеха ее была плохой женщиной, но хотелось ей показать, что она законная хозяйка в доме, и показывала она это по всякому поводу. А Теоделинда была не из тех, кто будет покорно терпеть то, что ей казалось несправедливым. И потому бранились они с мачехой каждый день. Отец пытался их помирить, поучив обеих плетью, да только хуже стало.
В общем, спустя три года после появления мачехи, Теоделинда решила уйти из дому. Собрала она свои вещи, наряды и украшения, которые уместились в одном заплечном мешке, и пошла из дому, куда глаза глядят.
И вот шла она по дороге в лесу, и напал на нее разбойник. Он отнял у нее мешок с пожитками, и хотел бежать, но, увидев, что девушка юна и недурна собой, разгорелся похотью и хотел ее обесчестить.
Повалил он, не долго думая, Теоделинду прямо на обочину дороги, поскольку ездили и ходили по ней в те времена редко, и ожидать появления благородного рыцаря или хотя бы свинопаса было нелепо, и попытался ею овладеть. Девушка поняла, что ждать ей помощи неоткуда и боролась, как могла. И так ей повезло, что она случайно нашарила в траве дубовый сучок. Не долго раздумывая, Теоделинда всадила его разбойнику в глаз. Тот взвыл, и девушка, не желая дальше испытывать удачу, оставила свои пожитки и пустилась бежать.
Бежала она долго, пока не услышала, что сзади доносится стук копыт. Боясь недоброго человека, Теоделинда поспешила спрятаться в кусты.
Но по дороге ехал рыцарь в легких доспехах и крашеном плаще. Приглядевшись к гербу на его щите, Теоделинда узнала, что это - принц одной из здешних земель, по имени Ульфилла, Победитель Оборотня. О нем говорили, что он добр, благороден, никогда не нападает на беззащитных людей и истребляет чудищ и разбойников в окрестных лесах.
Поняв, что бояться нечего, девушка вышла на дорогу, и вскоре принц догнал ее. Увидев одинокую девушку в измазанном и забрызганном кровью платье, он спешился и поинтересовался, не нуждается ли она в помощи.
Теоделинда еще дрожала от страха и возбуждения после драки. Но, поскольку опасность миновала, и плакать было бы нелепо и стыдно, она с громким смехом стала рассказывать, как лишилась всех своих пожиток, и чуть было не рассталась с честью и жизнью. Но ей повезло, и она всадила в глаз разбойника дубовый сучок, а потом убежала.
Принц понял, что девушка смеется и болтает без умолку от страха, потому сказал, что не стоит ей одной пускаться в путь и предложил сесть на его коня. Теоделинда с радостью приняла его предложение. Принц снял плащ, закутал в него девушку, которую все еще трясло, усадил перед собой, и они продолжили путь.
От смущения и пережитого Теоделинда все еще часто смеялась и болтала. Принц отвечал, и вскоре между ними завязалась странная беседа, которая со стороны казалась веселой и непринужденной.
И вот, пока девушка ехала, она волей-неволей рассмотрела принца вблизи и убедилась, что он еще молод, хорош собой, а манеры подтверждают слухи о душевном благородстве. Тем не менее, все в округе знали, что Ульфилла не был женат, хотя вокруг было немало принцесс, и нельзя было сказать, что они бы стали противиться, надумай принц посвататься к ним.
Наверно, не будь девушка напугана, она постеснялась бы задать этот вопрос, но тут слова сами сорвались с ее губ прежде, чем она подумала, стоит ли их говорить:
- Ответь мне, принц Ульфилла, - сказала она. – Отчего в твоей земле нет принцессы, хотя среди местных красавиц тебя не называют худшим из женихов?
Принц печально усмехнулся, внимательно посмотрел на Теоделинду и, подумав, ответил:
- Пожалуй, красавица, которая смогла сама справиться с разбойником, может и ответ узнать. Поедем в мои владения, и ты все поймешь сама.
Девушка растерялась. Она не была ни принцессой, ни прославленной красавицей, да и благородной девой тоже. Принц, конечно, не звал ее под венец, но даже быть приглашенной ко двору принца ей было не по чину.
Однако отступать было поздно.
- Хорошо, принц Ульфилла, я принимаю твое приглашение, - сказала Теоделинда.
И вот они поехали во владения принца, которые располагались на границе болот возле реки Ампер. И когда они ехали по болотам, девушка вспомнила, что именно там было логово обортня-людоеда, которого, как говорят, убил принц Ульфилла. Она спросила об этом.
- Пещера мерзкого людоеда – недалеко отсюда, - сказал принц. – Хорошо, что ты сама спросила об этом, Теоделинда, потому что я намеревался тебе показать ее прежде, чем мы окажемся в замке.
Теоделинду это ничуть не насторожило: она снисходительно относилась к людским слабостям, если они не задевали ее собственные, и потому не видела ничего необычного в желании мужчины рассказать о таком великом подвиге.
Они свернули на одну из троп и вскоре оказались у некоей норы, уходившей под землю. Принц спешился, вынул факел, который торчал у входа, зажег его и протянул руку Теоделинде.
Было страшновато, но, ободрив себя мыслью, что в пещере уже давно никто не живет, девушка последовала за принцем.
Пещера внутри холма был ужасна: мрачная, зловонная, хотя было видно, что никто не жил в ней не менее двух десятков лет. Принц зажег несколько факелов, торчавших в стенах, и в пещере стало светло.
Теоделинда увидела огромное лежбище из шкур и соломы у дальней стены и кучу костей, звериных, а больше – человечьих, которые громоздились вдоль стен. Причем, было похоже, что уже после смерти хозяина кто-то рылся в этих костях, и рядом, на расстеленных саванах, лежало несколько скелетов.
- Кто роется тут? - удивилась девушка, морщась, хотя за двадцать лет кости успели настолько обгнить, что не смердели.
- А разве эти люди, которых съел ужасный оборотень, не заслуживают достойного погребения? – ответил вопросом на вопрос принц. - Если мне удается собрать целый скелет, я уношу его в свой замок и погребаю в замковой часовне.
- Ты так набожен?! - удивилась девушка, - Что же, это дело, достойное христианина.
Принц усмехнулся, но ничего не сказал.
Он провел Теоделинду по пещере и показал ей все ужасные подробности логовища, и Теоделинда, которой сначала было тягостно видеть это, постепенно привыкла и даже стала спрашивать, как можно из этой кучи костей извлечь скелеты и быть уверенным, что череп одного несчастного не снабдили ребрами другого. Принц отвечал, что он немного сведущ в волшебстве, и у него есть надежные помощники в этом нелегком деле. Он даже начал объяснять ей основы магии, которой пользовался, но спохватился и сказал:
- Тебе, наверно, скучно и неприятно здесь? Пойдем на воздух.
- Отнюдь нет, мой принц, - отозвалась Теоделинда. – Хотя занятие твое приятным не назовешь, и все же я не чувствую отвращения ни к этой пещере, ни к твоим делам.
Они загасили факела и вышли на свет.
- Ты, я вижу, неробкого десятка, - заметил принц. – Большая часть девиц, которые хотели брака со мной, удирали отсюда с воплями или лишались чувств.
- Поначалу, - ответила Теоделинда, - я полагала, что ты хочешь похвастаться своими подвигами. Но ты вовсе о них не рассказывал!
- Мне тут нечего рассказать, - усмехнулся принц, - Что бы ни говорила молва, не я убил чудище. Это сделал какой-то заезжий рыцарь два десятка лет тому назад. Я тогда был еще дитя.
- Но ты позволяешь душам этих несчастных обрести покой, – заметила Теоделинда.
- Так и есть, - согласился принц. Они нашли ручей недалеко от мерзкой пещеры, вымыли руки и продолжили путь. Спустя некоторое время они приехали в замок.
Надо сказать, что владения принца были не так уж велики, и замок – тоже, тем не менее в нем было довольно челяди и воинов, которые приветствовали своего сеньора.
Но первым, кто вышел встречать его, был призрак немолодой женщины. Эта дама вылетела навстречу, обняла принца Ульфиллу, как будто своего мужа, а потом, увидев Теоделинду, придирчиво, с ног до головы, оглядела ее. Разумеется, такой взгляд мало кому понравится, но ссориться с обитателями замка девушка не сбиралась, даже с призрачными обитателями.
- Это твоя матушка? - поинтересовалась Теоделинда, учтиво кланяясь привидению.
- Это моя первая жена, госпожа Амалафрида, - ответил принц, ласково улыбаясь призраку.
Теоделинда подумала, что даже сейчас умершая дама выглядит старше принца Ульфиллы, и едва сдержала недоуменный вопрос. Но дама, без слов догадавшись, гордо ответила:
- Я была пленницей людоеда, когда того убили. Так получилось, что мне пришлось заботиться о маленьком принце. Когда он достиг юношеского возраста, он признался мне в любви. А поскольку я люблю его всем сердцем, то ответила согласием. Увы, годы заточения у людоеда подорвали мои силы, и я умерла, но мой муж столь добр, что позволяет мне и далее находиться подле него, давать ему советы и помогать в его нелегком труде.
Теоделинда снова поклонилась даме и поинтересовалась:
- А не ты ли, госпожа Амалафрида, главная наставница принца в колдовстве?
- Я не могу этого отрицать, - ответила дама и пригласила девушку в замок.
Там две девушки пригласили Теоделинду с собой и дали ей новое платье взамен изорванного, потом проводили ее в главную залу, где юные пажи подали воду для омовения рук. Все обитатели замка сели за стол. Теоделинда на правах гостьи сидела слева от принца, а справа от него устроилась призрачная Амалафрида. Принесли угощение. Перед Теоделиндой поставили жаренного на вертеле цыпленка. Несмотря присутствие привидения, за столом было весело. Жонглер пел песни, воины говорили о поединках, и все было как у самых обыкновенных принцев. Теоделинде даже стало казаться, что пещера людоеда ей приснилась. Единственное, что несколько смущало ее - придирчивый, оценивающий взгляд призрачной женщины.
После пира принц Ульфилла велел проводить гостью на отдых. Разумеется ей предложили занять самое удобное ложе, то есть, по обычаям того времени, разделить его с хозяином. Но принц Ульфилла никоим образом не посягал на целомудрие девушки. Как полагается рыцарю, он положил между собой и гостьей свой меч. Теоделинда подумала было, что призрачная жена придет к своему мужу, но она не появлялась, и девушка смогла убедиться, что принц провел ночь, как проводит ее всякий благочестивый одинокий христианин.
Наутро она застала принца уже облаченным в доспех.
- Оставайся гостьей моей, - произнес он, - Ходи и развлекайся, как полагаешь нужным. В этом замке нет никаких запретов для тебя. Я же отправлюсь на поиски того разбойника, от которого ты так счастливо спаслась накануне. Потому как с одним глазом или с двумя, он будет разбойничать.
И принц Ульфилла уехал.
Теоделинда, пользуясь разрешением, пошла осматривать замок и нашла его весьма удобным и надежным. Потом она поднялась на донжон и оттуда полюбовалась на реку и болота, которые вовсе не выглядели зловещими. Посчитала дымы, явно указывавшие на наличие подле замка деревень, и насчитала их целую дюжину. Потом опустилась на каменные ступени и задумалась.
После пещеры людоеда и призрачной жены с ее придирчивым взглядом, у нее не возникло больше вопроса, почему принц Ульфилла не обзавелся женой. Какая женщина выдержит такое? Но при этом, она думала о принце и не могла понять почему он именно так живет? Зачем ему надо рыться в этой пещере, вместо того, чтобы пригласить монаха, отпеть все жертвы разом да и закопать их. Почему он женился на пленнице людоеда и так явно дорожит ею, что она живет в его замке, словно живая хозяйка?
Потом она вспомнила, что госпожа Амалафрида была ведьмой. И ее осенила догадка. Может быть, принц околдован. И ведьма держит его в плену своих чар, даже после смерти? Не дает завести жену, детей? Заставляет рыться в костях? Ведь почему-то, не смотря на явно отталкивающие особенности жизни принца, Ульфилла ей не был неприятен.
Тем временем на башне появилась госпожа Амалафрида и устроилась в воздухе рядом с Теоделиндой. Та сделала вид, что не замечает ее. Амалафрида подождала немного, а потом сказала:
- Ни одна другая девушка не заходила так далеко. Обычно те, кого Ульфилла хотел ввести в свой дом, в ужасе бежали после пещеры. Только одна видела меня. Но и она тотчас сбежала. Ты осталась ночевать тут и, я вижу, не помышляешь о бегстве. Может быть, ты хочешь узнать о принце Ульфилле еще немного?
- И что будет, если я узнаю о нем еще немного? - уточнила Теоделинда.
- Откуда мне знать? – ответила Амалафрида. – Пойдем, я покажу тебе часовню, а там увидим, что будет дальше.
Теоделинда решила, что раз уж она оказалась в заколдованном замке, то идти надо до конца и молча последовала за привидением.
Они спустились с башни, пересекли двор и прошли в небольшое каменное здание, которое действительно напоминало базилику, но, почему-то, не увенчанную крестом.
Теоделинда прошла вслед за призраком внутрь и увидела, что изнутри базилика еще меньше напоминает часовню, чем снаружи. Ни статуи Пречистой Девы, ни мозаик, ни алтаря не было в этом странном помещении. Стены были все изрыты нишами, словно берег – стрижиными норами, и большинство этих ниш уже были закрыты плитами, на которых были написаны имена. Теоделинда догадалась, что именно в них и покоятся несчастные жертвы людоеда, чьи скелеты так самоотверженно собирал в пещере принц Ульфилла. Остальные же ниши предназначались для тех, кто еще не нашел упокоения. Таковых было уже меньше четверти, и Теоделинда решила, что тягостный труд принца близится к концу. Та же часть часовни, которая располагалась напротив входа, была вся украшена охотничьими трофеями. Сначала Теоделинде показалось, что это – звериные головы, но, подойдя ближе, она поняла, то ошиблась. Тут были и морды вервольфов, ощерившиеся огромными клыками, и жуткие, со скошенными лбами и мощными челюстями, головы великанов… Встречались изредка и чешуйчатые драконьи башки. А внизу красовались ровные ряды человечьих черепов. Видимо, они и принадлежали тем самым разбойникам, которых убивал доблестный Ульфилла. Посчитав их, девушка пришла к выводу, что бойцом принц был не из последних – одних человечьих черепов было не менее тринадцати десятков.
В центре же, на возвышении стоял огромный мраморный гроб, задвинутый гранитной крышкой. Надпись гласила, что тут покоится тело Теодориха, сына Леовигельда, отца Ульфиллы.
Подивившись размерам гроба, девушка хотела было вернуться к славным трофеям, но призрак Амалафриды окликнул ее.
- Посмотри, что там внутри! - властно произнесла она.
Это было странное предложение. Никогда еще не слышала Теоделинда, чтобы гостям в замке предлагали тревожить прах хозяйских предков. Но привидение настаивало.
«Да будь что будет!» - решила Теоделинда, подошла к гробнице и попробовала сдвинуть крышку.
Она отодвинулась на удивление легко. В лицо девушке пахнуло тленом, но, преодолевая отвращение, она заставила себя заглянуть внутрь. Там лежал труп далеко не человека. На теле великом и мощном, покрытом остатками облезшей волчьей шкуры покоилась отрубленная голова вервольфа. Высохшие, сморщенные губы обнажали клыки, длинной в указательный палец, а острые уши были прижаты к узколобому черепу.
Теоделинда посмотрела на череп, труп, все поняла и молча задвинула саркофаг.
Почему-то ее не удивило это откровение, будто уже раньше она догадывалась, что причиной безбрачия принца служит вовсе не его странный нрав и образ жизни, и не колдовство.
Прекрасный принц оказался сыном людоеда-вервольфа и, скорее всего, таким же чудовищем, как его отец. И, значит, был опасен? Может быть, Амалафрида - не ведьма, околдовавшая принца, а несчастная женщина желавшая обрести свободу, в которой ей был о отказано даже после смерти? И она предостерегала девушку, поверившую слухам?
И надо было бежать прочь?
Но куда?
Разве успела бы она уйти далеко до возвращения зловещего принца?
Но, с другой стороны, разве смог бы он скрыть злодеяния?
Разве о нем говорили, что в его владениях бедствуют люди или исчезают путники?
Разве говорили о нем, как о иных господах, что они жестоки?
Или что он грабит на больших дорогах?
Нет, о нем говорили, что он истребляет чудовищ и разбойников.
И, памятуя о событиях вчерашнего дня, Теоделинда видела, что эта молва – не ложная. И в том, что он сдержан и благороден, и у нее самой была возможность убедиться.
Принц ей понравился. А таков уж был нрав Теоделинды, что если ей кто понравился, то это – надолго.
И Теоделинда, улыбнувшись призрачной даме, решила остаться в замке. Поднялась на донжон и стала ждать Ульфиллу. Ей было страшно и тревожно.
Ближе к вечеру вернулся принц, в окровавленной одежде, с тяжелым тюком за седлом. Теодлинда не вышла его встречать, а спустилась в залу, когда в донжоне уже вовсю вкусно пахло жаренным мясом, и слуги бегали, накрывая столы к вечернему пиру.
Принц, умытый и переодетый, вошел в залу, и Теоделинда решилась приблизиться к нему.
- Могу я спросить тебя кое о чем, принц Ульфилла? – Собравшись с духом, спросила она.
Принц печально склонил голову и произнес устало:
- Да, гостья моя, Теоделинда!
Кажется, он догадался, что она была в часовне.
- Выходит, что ты – сын того оборотня и потому владеешь замком в этих землях, что он достался тебе по наследству?
- Я не могу этого отрицать, - ответил Ульфилла и Теоделинда заметила, что он дышит прерывисто, едва сдерживая волнение.
- А раз ты – сын оборотня и людоеда, то значит ли это, что ты сам вервольф? – продолжала девушка.
- И это я не могу отрицать, - ответил принц и облизнул пересохшие губы.
- О тебе говорят, что ты благороден и добр. Может быть, ты не ешь мясо людей, борясь со своей природой? – с надеждой спросила девушка.
- Увы, я ничего не могу поделать со своим естеством, - вздохнул принц, - И голод, который я чувствую, нельзя утолить ничем, кроме как мясом человека, или вервольфа, или великана. Я понимаю, что есть людей – зло. И потому я, в отличие от своего отца, не нападаю на беззащитных путников, но охочусь на разбойников и вервольфов. И я не пожираю их сырыми, как это делал мой отец, а отдаю их на поварню.
В это время внесли несколько блюд и поставили их на столы. Теоделинда заметила, что подле нее стоит блюдо с мясом птицы, и вчера была курица, а не что –либо другое.
И потому, улыбнувшись через силу, она подала руку принцу и прошла за стол.
Все расселись и приступили к трапезе. Теоделинда принялась было за свою курятину, но никак не могла отвести глаз от куска мяса, которое поедал принц.
- А что, это и есть тот разбойник, который вчера пытался меня обесчестить? – наконец спросила она.
- Да, - ответил Ульфилла. - Ты понимаешь, после встречи с тобой его было нетрудно узнать.
Теоделинда помолчала немного, а потом спросила.
- И вот теперь, когда я знаю твою тайну, принц Ульфилла, что ты сделаешь с мной?
- Я предложу тебе руку и сердце, - смущенно улыбнувшись, ответил принц, - И если ты согласишься, – то станешь полной хозяйкой в моей земле. А если откажешься, то в том нет ничего удивительного, ведь я - вервольф и людоед! Я отпущу тебя на все четыре стороны, дав подарки: ты моя гостья.
- Мне надо подумать, - отозвалась Теоделинда, - Дай мне время.
Принц кивнул и принялся есть свое жаркое. Теоделинда видела, как он впивается острыми зубами в мясо, и отметила, что клыки у него и правда длиннее, чем бывают у обычных людей.
Потом она робко улыбнулась и попросила:
- Дай мне попробовать твое жаркое?
Принц удивился, но препятствовать не стал. Она отрезала маленький кусочек, и, борясь с тошнотой, заставила себя его проглотить. Потом, когда от горла отступило, Теоделинда подняла глаза на принца, и поняла, что тот с трудом сдерживает волнение, ожидая ответа.
- Я смогу принять тебя таким, каков ты есть. - ответила Теоделинда. - Я стану твоей женой,
И не удивилась, увидев в глазах Ульфиллы слезы.
Вечером они легли вместе, а наутро, чтобы люди ничего не говорили, Ульфилла нарядил свою жену в лучшие одежды, которые нашлись в его сокровищнице, и отвез ее в город Аугсбург, где они обвенчались по христианскому обряду. Правда, другие говорят, что сам принц Ульфилла в храме не был, а его заменял при венчании один из его оруженосцев. И многие в это верят.
Год спустя у них родился сын, и он был человеком.
И жили принц Ульфилла, Победитель Оборотня, и его жена Теоделинда долго, и никто не мог сказать, что живут они плохо. Может быть, госпожа Теоделинда и госпожа Амалафрида, которая тоже осталась в замке и живет в нем и поныне, могли поведать, каких усилий стоило им семейное счастье, но они никогда про это не говорили.

@темы: Оригинальные произведения

---

Выставка к международному женскому дню.

[Ларс Бьернсон]

4 апреля в Музее города Северска открылась выставка, приуроченная к Международному Женскому дню (пусть и празднуемому только в России, кажется).
Идея сделать такую выставку витала давно, поскольку в фондах копились предметы женского туалета и в неплохой сохранности, кстати. А за каждым предметом шла его история, или, выражаясь музейным языком, легенда. Иногда – забавная.
И вот свершилось. Автором проекта выступили сотрудники Музея: Л. Кондрашева, Н. Дружигнина, О. Прозорович, О. Берловская, С. Шутова – перечислю, вдруг они сюда заглянут.
Основной идее выставки стала мысль показать, как извечное желание женщины быть красивой реализовывалось в конкретной стране и в конкретное время. Страна эта – СССР, а время продиктовали экспонаты. Поскольку город Северск молодой, создан в 1949 году, музей – еще моложе, то экспонатов 1920-х-1930-х годов на эту тему – мало. Кстати, в соседнем Томске их тоже не густо. В условиях тотального дефицита продукции легкой промышленности вещи перешивались, перелицовывались и потому не сохранялись.
Но мы не говорим о политике. Мы не говорим и о социальном положении женщины в СССР. Мы о красоте.
Хронологии тоже нет. Предметы разбиты по темам. Шляпки – к шляпкам, платья – с платьями и так далее.
Проект скорее дизайнерский, хотя историкам тут тоже можно порезвиться.


Шляпки тут по-преимуществу 1950-х годов. Соломка, фетр, кожа. Причудливые формы, странноватый на взгляд современных подростков вид. Тут выясняется, что зловредная старуха получила имя Шапокляк в честь любимой ею шляпки.
Кстати, я тут попыталась вспомнить хоть один положительный персонаж советского фильма в шляпке. Как назло, все больше анекдотично-карикатурные или… ну, вроде Маньки-Облигации.


Перчаточки вот затесались в витрину. Вспомнилось, как одна бабушка, удивительной, кстати, красоты дама, рассказывала. «Я устраивалась на работу летом. Жарко было. И я не надела перчатки. Знаете, как у Кореневой в «Покровских воротах», капроновые. И меня не приняли на работу…»
Витрина с обувью скудна, и многое из того, что было знаковым, я тут не нахожу. Вот, например, ботики с каблуком. Их надевали поверх туфель на каблуках и ходили в них по нашим российским улицам. Или сапоги-чулки. Престижные были. Помнится, маме купили сапоги и ошиблись аж на 5 (!) размеров. Можно было перепродать, но мама отдала их мне. И я их носила. Помнится, мне тогда лет 12 было. Девчонки завидовали, учителя ругались, а я терпеливо сносила неудобство обуви. Надевать их было непорсто.


А возле этой витрины вообще – стоять и плакать. При нынешнем разнообразии косметики как вспомнишь пудру «Лебяжий пух», рассыпную. Или тушь-плевалку, которая вечно в комочки на ресницах слипалась. Или брошки бабушкины, уже потемневшие, которые и мама не носила, и тебе играть не давала… А духи «Красная Москва», которые мама до сих пор считает самыми лучшими, а тени вот в такой коробочке, а… Вот флакон вызывает недоумение. Точно ничего не перепутано? В нем правда был одеколон?
Ну, и два рецепта окраски волос для дам с особо крепкими нервами. Из 1920-х. Если вы - русоволосая, а хотите быть рыжей, то возьмите стрептоцид. А если темно-каштановой, то крепкий раствор марганцовки…

ё


Сумочки выглядят тоскливо. Какие-то все темные, кроме двух лаковых, 1960-х годов. А где плетеные из проводов или пластикового прута короба?
Вот, разве что маленькие театральные ридикюли (клатчи, как их сейчас зовут) разнообразят картину. Но их не сразу замечаешь.


А вот и будуар. В том самом смысле, в котором он понимается в нашем сообществе. Женское царство, в котором можно быть самой собой.
В этом царстве, кстати, салфетки особые… Их вышивала женщина, жившая на военной базе. Выдергивала из парашютов нитки, красила их и вышивала. А шикарный несессер привез дочке уже немолодой победитель-солдат из Германии. Дочка тогда была еще школьница, но ведь она же должна была вырасти… Трофей, короче.
Ну, а что до статуэток, то некоторые позабавили.






Статуэтки – вообще особая песня. Тут и агитация, и лирика, и красота и уют в доме…



А вот бижутерия явно дороже той, что в предыдущей витрине. Эмаль.

Ну, на теме свадебного платья авторы оторвались. Выделяется явно шикарное платье, сшитое в начале 1950-х годов в ГДР. Бисерная отделка и фата, которая по полу везется. Мечта любой девочки, которой хотелось быть принцессой, а не рыцарем. Рядом – платье, сшитое для женщины из той же семьи, в 1960-х годах, в России. Но мне больше всего понравился венок из воска. Он 1950-х годов. Но примерно такие же бытовали в России в начале века.




Вот жаль, брюк тут нет. А ведь за право их носить модницы в свое время войну вели. Так что, платья. Повседневные и праздничные.

Вот эта жемчужина коллекции сшита в 1975 году из портьерной ткани. Скажите, что плохо получилось!

Кстати, среди парадных платьев чаще встречается платье из ателье или от частной портнихи. Вот, например, то, черное, что золотом шитое – на дому сработано.


А под платьем прячется белье. Иогда - есть причины прятать. Практично, тепло, но… Сразу вспоминаешь Ани Жирардо «Да я скорее голая выйду, чем это надену!»


А вот это белье принято было прятать, но все равно – в дамском коллективе им хвастались. Помните в «Большой перемене»? Ну, и перед милым, дорогим, любимым, единственным было в чем пофорсить.

А вот эти шерстяные купальники были когда-то писком моды. И привезли их из ГДР, кстати.

Вот тут - анахронизм. Это пальто довольно новое, а зонтик – 1950-х годов. Рассинхрон пошел.

А вот и уголок портнихи. Машинки, кстати, обе работают.

Детский уголок беден и неинтересен. В музее плохо с красивой детской одеждой, с игрушками. И вот результат.


Коллекция Евгения Работкина завершает экспозицию. Не буду вдаваться в подробности биографии Евгения, просто подемонстрирую фото его коллекции «Прошло всего 100 лет», посвященную дягилевским русским сезонам в Париже. Да, Бакст узнается. Ткани в основном старые и импортные. Иногда используется вообще бросовый материал. У евесты головной убор из отбеленной мешковины, а уж старая шуба – вообще нечто… Но я не эталон вкуса. Автор и другие музейные работники – в восторге, а мне понравилась только одна вещь. Она подписана.








Да, конечно, фотографии явно оставляют желать лучшего, увы. Приношу свои извинения.
Но выставка мне понравилась. Может, и вам понравится?

@темы: Новости