Where is the souvenir shop at your crematory?
Говорят, что для успешности литературного произведения нужно, чтобы оно
- затрагивало вопросы морали
- в нем фигурировали высокопоставленные особы или наоборот, разбойники и прочие отверженные;
- была тайна;
- был секс.
читать дальшеВот в руках у меня – «Личное дело № 234», произведение, в котором все – подлинные документы. И оно соответствует всем этим критериям.
Дело Марии Спиридоновны Вершининой, браковщицы Харьковского минного завода НКВД попалось мне случайно. Дело как дело – тонюсенькое, едва ли десять листов наберется. Начала пролистывать – и обалдела. Дамский роман, да и только! Про наивную девушку двадцати лет, и коварного обольстителя, сидевшего за растрату!
Маленькая, человеческая трагедия, давно канувшая в прошлое.
А может, не было никакой трагедии, и это моя фантазия слепила зафиксированные в официальном документе факты до сюжета романа…
Итак, что я могу сказать с уверенностью?
Главная героиня, Мария родилась в семье крестьянина в 1923 году, в деревне Варюхиной Юргинского района Западно-Сибирского края. Родители ее, Спиридон Семенович, 1890 г.р. и Александра Петровна, 1891 г. до 1935 года занимались сельским хозяйством. Ничего не известно, что заставило Спиридона Вершинина с семейством, в котором кроме Марии была старшая сестра Клавдия (1920 г.р.) и младший брат Леонид (1927 г.р.) сняться с насиженных мест да отправиться искать счастья в Трудовую колонию для несовершеннолетних «Чекист», располагавшуюся под Томском. Папа устроился работать стрелком ВОХР, и, как написала дочка, в партии не состоял, в белой армии не служил, под суд, правда, угодить однажды умудрился – за опоздание. Мама как была домашней хозяйкой, так и осталась, брат еще учился, а сестра пристроилась работать на фабрику Трудколонии «Чекист» лаборанткой.
До 1940 года Мария училась в школе и окончила 7 классов. В 1940 году устроилась, было, на фабрику все в той же трудкоммуне, но вскоре уволилась, поскольку собралась продолжить образование. А тут война.
Иждивенцы и учащиеся получали по карточкам куда меньше продуктов, чем рабочие, да еще оборонных предприятий. А именно оборонное предприятие, Харьковский минный завод НКВД и привезли к нам 25 октября 1941 года. Вместе с обслуживающей его Исправительно-трудовой колонией № 5. Так что основную массу рабочих на минном заводе составляли именно заключенные, они трудились и в первом цехе, где производилась плавка чугуна и отливка мин, и в последующих – там, где отлитые мины обтачивали, проверяли под давлением, и, наконец, без боеначинки упаковывали в специальные ящики и отправляли в Новосибирск, где они уже и начинялись взрывчатым веществом. Хотя – это не о том, как ковалась победа в тылу. Хотя – еще как ковалась - Харьковский минный завод был крупнейшим оборонным предприятием Томского района. Каждая сороковая мина, взорвавшаяся на фронтах Великой Отечественной была тут изготовлена. И Маша принимала мизерное, но все же участие в этом великом деле.
Добровольно или по совету и протекции отца-ВОХРовца, Маша 19 ноября 1941 года приходит устраиваться на работу на минный завод. Требовались на производстве браковщики, учетчики, нормировщики – то есть работники на те должности, куда брали предпочтительно вольнонаемных. Поскольку в биографии девушки ничего препятствующего приему на работу не было, то взяли ее в 5-й цех минного завода браковщицей. Приняли, между прочим, с испытательным сроком, но Мария его благополучно прошла, и стала работать с зарплатой аж в 250 рублей + 25%.
Но впрочем, статья не о зарплате и рабочем пайке.
Устроившись на предприятие при исправительном учреждении, всякий вольнонаемный сотрудник ИТК, Мария дала подписку, которая тоже подшита в ее дело. Вот такую.
Обратите внимание, что большая часть пунктов подписки ограничивает какие-либо контакты с заключенными, начиная с подкармливания их хлебом или снабжения папиросками до интимных отношений. Про половую связь, правда, оговорено было для мужчин. Наверно, надеялись, что стыд и гордость не позволят вольнонаемным женщинам сблизиться с зеками противоположного пола.
Ну и напрасно.
В 1943 году, когда началась эта история, Маше было двадцать лет.
Мне хотелось бы обойтись без каких-либо домыслов, но связать имеющиеся в деле документы без некоторых достраиваний и предположений в сюжет сложно.
Итак, что мы имеем? Двадцатилетнюю девушку, которая не успела из школы выйти, влюбиться, помечтать, понаряжаться - как грянула война. Голод, нехватка продуктов питания, дороговизна продуктов на рынке и скудные пайки – место общее, и вольнонаемных работников Харьковского минного завода они тоже коснулись. Где уж тут думать о вечном, девичьем, чтобы был в этих мечтах Он, самый лучший и красивый, и Она, любимая, счастливая?
А война все не кончается, а годы проходят, и Маше уже двадцать, а Его все нет.
А мужиков, как назло, вокруг много. Вот только мужики эти – заключенные. Девушке честной, дочке ВОХРовца, каковой Маша являлась, гулять с ними не по ранжиру.
Но «пора пришла – она влюбилась».
Герой мелодрамы – заключенный (з/к) Попов К.В., ст. 116, растратчик. Больше мы ничего о нем не знаем. Был ли он молод и красив, или напротив, так себе. Вот что можно предположить – любил говорить витиевато, но образован был плохо. И почерк у него был красивый. Все. Даже имени его мы не знаем. Константин он был, Кирилл, Клим или Коммир, например. Примечание: Ст. 116. Присвоение или растрата должностным лицом или лицом, исполняющим какие-либо обязанности по поручению государственного или общественного учреждения, денег, ценностей или иного имущества, находящегося в его ведении в силу его служебного положения или исполнения обязанностей, - лишение свободы на срок до трех лет. Присвоение или растрата, совершенные теми же лицами, но при наличии у них особых полномочий, а равно присвоение особо важных государственных ценностей, - лишение свободы на срок не ниже двух лет с конфискацией имущества. [31 октября 1927 года (СУ N 110 ст.737)] Попов работал в том же цехе, в котором Маша была браковщицей. Поэтому виделись они регулярно, и была у них возможность и переговорить, и разглядеть друг друга. Возможно, оголодав на зоне без баб, з/к Попов не был влюблен. Но, скорее всего, имитировал «чувство» и предпринимал некие попытки ухаживания, выражаясь на блатном жаргоне, «разводя черемуху» при деревенской девушке. А может, и не было никакой черемухи, но тогда как-то мало понятно, почему Мария полезла в тот злополучный день с ним на чердак цеха № 5. А Может, вопреки циничному здравому смыслу, Попов и правда влюбился. Кто его знает?
Возможно, люди в цехе и замечали, что между этими двумя – вольняшкой и зеком, сложились отношения не по уставу, но не вмешивались. Или вмешивались, но в деле это никак не зафиксировано.
Только происшествие 23 апреля 1943 г., закончившееся для Маши очень плохо.
Весна 1943 года для Марии вообще не задалась. Сначала Вершинина угодила под суд. 5 марта она не вышла на работу, и оправдательных документов, подтверждающих, что причина невыхода была уважительной, не предоставила. Сослалась, что, дескать, угорела. По законам военного времени Мария оказалась под судом, о чем свидетельствует подшитая в дело копия приказа начальника ИТК и запись на обложке Дела, что оно передано в суд. Но, видно, суд проявил к девушке снисходительность, потому что в апреле она снова трудится браковщицей ИТК-5.
23 апреля 1943 года з/к Попов позвал Марию на чердак цеха № 5. Понятно, что свидание между вольняшкой и зеком могло состояться только в рабочее время и в рабочей зоне – ночью Он находился в бараке под охраной, да и Ее тоже никто бы не пустил ни на военное предприятие, ни на территорию жилой зоны лагеря. Не удивительно, что облюбован был чердак: место довольно спокойное, посторонние там не ходят. Кто же вот знал, что застукают их бдительные охранники. Дальше в моем рассказе нет никаких домыслов. Рапорт, написанный пом-ком взвода Журнавенковым А.И. Начальнику ОЧР (Отдела режима) я процитирую целиком.
«Прошу вашего распоряжения принять меры к в/н Вершининой которая находилась на крыши 5 цех. 1-30 с з/к Поповым. И есть у меня подозрение, что передача знаков и т.д.»
Естественно, собирают комиссию и начинают выяснять обстоятельства.
Составили акт:
«Апреля 23 дня. Мы нижеподписавшиеся п/н вз. Журнавенко, инспектор режима Насекивкер, стрелок Степанов составили настоящий акт в том, что на крыше 5-го цеха оказался человек, за которым повел наблюдение. Впоследствии оказалось, что к нему явилась мастер 5-го цеха в/н Вершинина и стала с ним переговаривать. При задержании на крыше оказался з/к Попов К.В. ст. 116 срок 7 лет, раб. в 5-м ц. Вершинина скрылась, з/к Попов объяснил, что условился с Вершининой провести время на чердаке, но тут был задержан. (Приписка: Установлено, что произошло это во время работы, в (неразборчиво) 1ч. 30 мин.) На что и составили надлежащий акт.»
Объяснительные на сей акт расходятся кардинально.
Объяснительная Вершининой впечатляет, уже хотя бы тем, что ни от ее грамотности, ни от сносного почерка следа не осталось.
«Обяснение. Я Вершинина МС. с Поповым связи никакой не имею и не имела, на крыше с ним не была».
Однако, свидетелей было много, Попов, боясь обвинений более серьезных, чем просто интимная связь с вольнонаемной сотрудницей, решил во всем признаться, не щадя девичью честь.
«Об”яснение. Я Попов с Вершининой в дружеском отношении и и хотел подилиться с ней чем наградила природа и залез на крышу и потом пришла она комне и Я с ней начал говорить."
Итог подводит рапорт Насекивкера начальнику лагеря Дидоренко:
«Довожу до Вашего сведения, что контрольный мастер цеха № 5 Вершинина была обнаружена на чердаке 5-го цеха с з/к Поповым, в рабочее время и в продолжении 1 ч.30 мин. Отсутствовала на работе, кроме того з/к Попов сознался, что он с ней хотел иметь половыя сношения, но ему помешали. Прошу Вашего указания и считаю, что в/н Вершинина не может оставаться мастером, имея связи с з/к Поповым, который работает в том же цехе.»
Резолюция Дидоренко в Отдел кадров коротка и ясна – «Уволить».
На обложке дела надпись уточняет – уволена с 1 июля 1943 г, хотя справку об увольнении она получила 7 мая 1943 г.
Вот такая вот история. Что дальше стало с Машей и с з/к Поповым – остается только гадать. Хорошо, если девка только увольнением отделалась. Наверняка, от отца тоже досталось: мыслимо ли дело, с зеком спуталась, оскандалилась на весь лагерь. Но о суде речи вроде не велось.
Так и остается гадать, что стало с Машей после увольнения, потери зарплаты и рабочего пайка. Равно как и с з/к Поповым, который, между прочим, тоже в рабочее время отлынивал от дела, а это могло обернуться и карцером, и повторной судимостью по ст. 58-14, саботаж.
Время-то было суровое, военное.
Мораль? Она слишком банальна и старомодна, увы. В ней должны содержаться такие слова, как «девичья честь и гордость», наставления на тему «думать о последствиях» и укоры в адрес бессовестной Вершининой М.В.
Только не хочется мне писать эту мораль.
Скорее пожалеть эту сопливую дуреху.
А может, все, что не зафиксировано в документах, было не так, и не стоит эту самую Машу жалеть?
- затрагивало вопросы морали
- в нем фигурировали высокопоставленные особы или наоборот, разбойники и прочие отверженные;
- была тайна;
- был секс.
читать дальшеВот в руках у меня – «Личное дело № 234», произведение, в котором все – подлинные документы. И оно соответствует всем этим критериям.
Дело Марии Спиридоновны Вершининой, браковщицы Харьковского минного завода НКВД попалось мне случайно. Дело как дело – тонюсенькое, едва ли десять листов наберется. Начала пролистывать – и обалдела. Дамский роман, да и только! Про наивную девушку двадцати лет, и коварного обольстителя, сидевшего за растрату!
Маленькая, человеческая трагедия, давно канувшая в прошлое.
А может, не было никакой трагедии, и это моя фантазия слепила зафиксированные в официальном документе факты до сюжета романа…
Итак, что я могу сказать с уверенностью?
Главная героиня, Мария родилась в семье крестьянина в 1923 году, в деревне Варюхиной Юргинского района Западно-Сибирского края. Родители ее, Спиридон Семенович, 1890 г.р. и Александра Петровна, 1891 г. до 1935 года занимались сельским хозяйством. Ничего не известно, что заставило Спиридона Вершинина с семейством, в котором кроме Марии была старшая сестра Клавдия (1920 г.р.) и младший брат Леонид (1927 г.р.) сняться с насиженных мест да отправиться искать счастья в Трудовую колонию для несовершеннолетних «Чекист», располагавшуюся под Томском. Папа устроился работать стрелком ВОХР, и, как написала дочка, в партии не состоял, в белой армии не служил, под суд, правда, угодить однажды умудрился – за опоздание. Мама как была домашней хозяйкой, так и осталась, брат еще учился, а сестра пристроилась работать на фабрику Трудколонии «Чекист» лаборанткой.
До 1940 года Мария училась в школе и окончила 7 классов. В 1940 году устроилась, было, на фабрику все в той же трудкоммуне, но вскоре уволилась, поскольку собралась продолжить образование. А тут война.
Иждивенцы и учащиеся получали по карточкам куда меньше продуктов, чем рабочие, да еще оборонных предприятий. А именно оборонное предприятие, Харьковский минный завод НКВД и привезли к нам 25 октября 1941 года. Вместе с обслуживающей его Исправительно-трудовой колонией № 5. Так что основную массу рабочих на минном заводе составляли именно заключенные, они трудились и в первом цехе, где производилась плавка чугуна и отливка мин, и в последующих – там, где отлитые мины обтачивали, проверяли под давлением, и, наконец, без боеначинки упаковывали в специальные ящики и отправляли в Новосибирск, где они уже и начинялись взрывчатым веществом. Хотя – это не о том, как ковалась победа в тылу. Хотя – еще как ковалась - Харьковский минный завод был крупнейшим оборонным предприятием Томского района. Каждая сороковая мина, взорвавшаяся на фронтах Великой Отечественной была тут изготовлена. И Маша принимала мизерное, но все же участие в этом великом деле.
Добровольно или по совету и протекции отца-ВОХРовца, Маша 19 ноября 1941 года приходит устраиваться на работу на минный завод. Требовались на производстве браковщики, учетчики, нормировщики – то есть работники на те должности, куда брали предпочтительно вольнонаемных. Поскольку в биографии девушки ничего препятствующего приему на работу не было, то взяли ее в 5-й цех минного завода браковщицей. Приняли, между прочим, с испытательным сроком, но Мария его благополучно прошла, и стала работать с зарплатой аж в 250 рублей + 25%.
Но впрочем, статья не о зарплате и рабочем пайке.
Устроившись на предприятие при исправительном учреждении, всякий вольнонаемный сотрудник ИТК, Мария дала подписку, которая тоже подшита в ее дело. Вот такую.
Обратите внимание, что большая часть пунктов подписки ограничивает какие-либо контакты с заключенными, начиная с подкармливания их хлебом или снабжения папиросками до интимных отношений. Про половую связь, правда, оговорено было для мужчин. Наверно, надеялись, что стыд и гордость не позволят вольнонаемным женщинам сблизиться с зеками противоположного пола.
Ну и напрасно.
В 1943 году, когда началась эта история, Маше было двадцать лет.
Мне хотелось бы обойтись без каких-либо домыслов, но связать имеющиеся в деле документы без некоторых достраиваний и предположений в сюжет сложно.
Итак, что мы имеем? Двадцатилетнюю девушку, которая не успела из школы выйти, влюбиться, помечтать, понаряжаться - как грянула война. Голод, нехватка продуктов питания, дороговизна продуктов на рынке и скудные пайки – место общее, и вольнонаемных работников Харьковского минного завода они тоже коснулись. Где уж тут думать о вечном, девичьем, чтобы был в этих мечтах Он, самый лучший и красивый, и Она, любимая, счастливая?
А война все не кончается, а годы проходят, и Маше уже двадцать, а Его все нет.
А мужиков, как назло, вокруг много. Вот только мужики эти – заключенные. Девушке честной, дочке ВОХРовца, каковой Маша являлась, гулять с ними не по ранжиру.
Но «пора пришла – она влюбилась».
Герой мелодрамы – заключенный (з/к) Попов К.В., ст. 116, растратчик. Больше мы ничего о нем не знаем. Был ли он молод и красив, или напротив, так себе. Вот что можно предположить – любил говорить витиевато, но образован был плохо. И почерк у него был красивый. Все. Даже имени его мы не знаем. Константин он был, Кирилл, Клим или Коммир, например. Примечание: Ст. 116. Присвоение или растрата должностным лицом или лицом, исполняющим какие-либо обязанности по поручению государственного или общественного учреждения, денег, ценностей или иного имущества, находящегося в его ведении в силу его служебного положения или исполнения обязанностей, - лишение свободы на срок до трех лет. Присвоение или растрата, совершенные теми же лицами, но при наличии у них особых полномочий, а равно присвоение особо важных государственных ценностей, - лишение свободы на срок не ниже двух лет с конфискацией имущества. [31 октября 1927 года (СУ N 110 ст.737)] Попов работал в том же цехе, в котором Маша была браковщицей. Поэтому виделись они регулярно, и была у них возможность и переговорить, и разглядеть друг друга. Возможно, оголодав на зоне без баб, з/к Попов не был влюблен. Но, скорее всего, имитировал «чувство» и предпринимал некие попытки ухаживания, выражаясь на блатном жаргоне, «разводя черемуху» при деревенской девушке. А может, и не было никакой черемухи, но тогда как-то мало понятно, почему Мария полезла в тот злополучный день с ним на чердак цеха № 5. А Может, вопреки циничному здравому смыслу, Попов и правда влюбился. Кто его знает?
Возможно, люди в цехе и замечали, что между этими двумя – вольняшкой и зеком, сложились отношения не по уставу, но не вмешивались. Или вмешивались, но в деле это никак не зафиксировано.
Только происшествие 23 апреля 1943 г., закончившееся для Маши очень плохо.
Весна 1943 года для Марии вообще не задалась. Сначала Вершинина угодила под суд. 5 марта она не вышла на работу, и оправдательных документов, подтверждающих, что причина невыхода была уважительной, не предоставила. Сослалась, что, дескать, угорела. По законам военного времени Мария оказалась под судом, о чем свидетельствует подшитая в дело копия приказа начальника ИТК и запись на обложке Дела, что оно передано в суд. Но, видно, суд проявил к девушке снисходительность, потому что в апреле она снова трудится браковщицей ИТК-5.
23 апреля 1943 года з/к Попов позвал Марию на чердак цеха № 5. Понятно, что свидание между вольняшкой и зеком могло состояться только в рабочее время и в рабочей зоне – ночью Он находился в бараке под охраной, да и Ее тоже никто бы не пустил ни на военное предприятие, ни на территорию жилой зоны лагеря. Не удивительно, что облюбован был чердак: место довольно спокойное, посторонние там не ходят. Кто же вот знал, что застукают их бдительные охранники. Дальше в моем рассказе нет никаких домыслов. Рапорт, написанный пом-ком взвода Журнавенковым А.И. Начальнику ОЧР (Отдела режима) я процитирую целиком.
«Прошу вашего распоряжения принять меры к в/н Вершининой которая находилась на крыши 5 цех. 1-30 с з/к Поповым. И есть у меня подозрение, что передача знаков и т.д.»
Естественно, собирают комиссию и начинают выяснять обстоятельства.
Составили акт:
«Апреля 23 дня. Мы нижеподписавшиеся п/н вз. Журнавенко, инспектор режима Насекивкер, стрелок Степанов составили настоящий акт в том, что на крыше 5-го цеха оказался человек, за которым повел наблюдение. Впоследствии оказалось, что к нему явилась мастер 5-го цеха в/н Вершинина и стала с ним переговаривать. При задержании на крыше оказался з/к Попов К.В. ст. 116 срок 7 лет, раб. в 5-м ц. Вершинина скрылась, з/к Попов объяснил, что условился с Вершининой провести время на чердаке, но тут был задержан. (Приписка: Установлено, что произошло это во время работы, в (неразборчиво) 1ч. 30 мин.) На что и составили надлежащий акт.»
Объяснительные на сей акт расходятся кардинально.
Объяснительная Вершининой впечатляет, уже хотя бы тем, что ни от ее грамотности, ни от сносного почерка следа не осталось.
«Обяснение. Я Вершинина МС. с Поповым связи никакой не имею и не имела, на крыше с ним не была».
Однако, свидетелей было много, Попов, боясь обвинений более серьезных, чем просто интимная связь с вольнонаемной сотрудницей, решил во всем признаться, не щадя девичью честь.
«Об”яснение. Я Попов с Вершининой в дружеском отношении и и хотел подилиться с ней чем наградила природа и залез на крышу и потом пришла она комне и Я с ней начал говорить."
Итог подводит рапорт Насекивкера начальнику лагеря Дидоренко:
«Довожу до Вашего сведения, что контрольный мастер цеха № 5 Вершинина была обнаружена на чердаке 5-го цеха с з/к Поповым, в рабочее время и в продолжении 1 ч.30 мин. Отсутствовала на работе, кроме того з/к Попов сознался, что он с ней хотел иметь половыя сношения, но ему помешали. Прошу Вашего указания и считаю, что в/н Вершинина не может оставаться мастером, имея связи с з/к Поповым, который работает в том же цехе.»
Резолюция Дидоренко в Отдел кадров коротка и ясна – «Уволить».
На обложке дела надпись уточняет – уволена с 1 июля 1943 г, хотя справку об увольнении она получила 7 мая 1943 г.
Вот такая вот история. Что дальше стало с Машей и с з/к Поповым – остается только гадать. Хорошо, если девка только увольнением отделалась. Наверняка, от отца тоже досталось: мыслимо ли дело, с зеком спуталась, оскандалилась на весь лагерь. Но о суде речи вроде не велось.
Так и остается гадать, что стало с Машей после увольнения, потери зарплаты и рабочего пайка. Равно как и с з/к Поповым, который, между прочим, тоже в рабочее время отлынивал от дела, а это могло обернуться и карцером, и повторной судимостью по ст. 58-14, саботаж.
Время-то было суровое, военное.
Мораль? Она слишком банальна и старомодна, увы. В ней должны содержаться такие слова, как «девичья честь и гордость», наставления на тему «думать о последствиях» и укоры в адрес бессовестной Вершининой М.В.
Только не хочется мне писать эту мораль.
Скорее пожалеть эту сопливую дуреху.
А может, все, что не зафиксировано в документах, было не так, и не стоит эту самую Машу жалеть?
@темы: Статьи